Федерико Феллини - Я вспоминаю...

• Название: Я вспоминаю...
• Автор: Федерико Феллини
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-9667-0018-5

Любой человек, даже плохо знающий кинематограф, услышав названия "Ночи Кабирии", "8 1/2", "Амаркорд", скажет: это Феллини. Любой человек, увидев фильм, в котором автобиографическое повествование соткано из обыденности и картин, похожих на сновидения, скажет: феллиниевская картина. Любой человек, услышав фамилию Феллини, непременно добавит: великий, гениальный режиссер. Так оно и есть. Федерико Феллини (1920–1993) — это самые знаменитые картины XX века, это легенда экрана. И пять "Оскаров", среди которых один — за особый вклад в развитие мировой кинематографии.

Шарлотта Чандлер — известная американская журналистка, кинокритик, сценарист. С великим режиссером ее связывали долгие годы дружбы. Вместе с ним она написала либретто к мюзиклу по его знаменитому фильму "Джульетта и духи" для Бродвея. Феллини очень доверял способности Чандлер сохранить "голос и интонацию" своего собеседника. "Я таким вижу себя сам", — сказал он, прочитав ее первое интервью с ним. В основу книги "Я вспоминаю…" легли многочисленные беседы Шарлотты Чандлер с Феллини. Это очень личное повествование — о жизни, о кинематографе, о встречах с людьми, о XX веке, увиденном через магическое зеркало кино.

---

Посерьезнев, Феллини сказал: «Шарлоттина, добро пожаловать на «Чинечитту», в мой настоящий дом».

Затем он представил меня тем, кто стоял рядом: «Это Шарлотта Чандлер. Она написала прекрасную книгу о клоунах, о братьях Маркс, особенно о великом Граучо. Взявшись писать о клоунах, она продолжает в том же духе, и сейчас пришла моя очередь». (В свое время Феллини говорил мне, что окружающие видят в нем директора цирка, в своих же глазах он — «клоун, а фильмы — арена цирка».)

Во время одной из наших первых бесед Феллини сказал:

«Чтобы работать в тесном сотрудничестве с людьми, неважно, долгом или коротком, мне необходима атмосфера теплоты и сопричастности. Мне необходимо, чтобы те, кто со мной работают, бьши близкими друзьями. Дружеские отношения скрепляют. Мы должны разделить прелесть общего приключения. А потом — общие воспоминания».

Для меня так оно и было. Каждая встреча с Феллини заслуживала того, чтобы оставить по себе неизгладимое воспоминание. Я не скучала ни минуты и каждый раз сожалела, что время нашей встречи истекло.

На съемочной площадке Феллини подходил ко мне между дублями; он мог начать шептать мне что-то на ухо, прекрасно зная, что за нами наблюдают.

«Завтра едем в Марокко», — говорил он мне шутливо.

«О да», — с энтузиазмом отвечала я.

Через неделю он мог спросить: «Хотите завтра поехать со мной в Стамбул?»

«Конечно», — не секунды не мешкая, отвечала я.

В этой словесной игре путешествие начиналось с его вопроса и заканчивалось моим ответом. Я не принимала сказанного буквально и не разочаровывалась. Общим у нас с Феллини был Рим, а больше мне ничего не было нужно. Тем не менее, я удивилась, узнав, сколько сердец было разбито предположительно нарушенными «обещаниями» Феллини. Предложи он полететь с ним на Луну, я бы тут же согласилась.

«Чушь подчас таит в себе наивысший смысл», — говорил он мне.

Во время съемок фильма «И корабль плывет» я наблюдала за тем, как Феллини безуспешно пытался добиться должного эффекта от одного из своих актеров, который, похоже, никак не мог достичь желаемого результата.

Тот должен был изобразить на лице крайнюю степень удивления, мельком увидев припавшую к палубе бледную и хрупкую девушку, закутанную в длинный серый плащ и капюшон. Феллини объявил перерыв, чтобы переговорить отдельно с каждым актером.

В следующем дубле фигура в плаще повернулась, чтобы взглянуть на актера, на сей раз изобразившего на лице необходимую реакцию.

Без ведома исполнителя Феллини заменил юное личико самым старообразным лицом, какое смог отыскать на студии.

Это был весьма своевременный розыгрыш, поскольку дубль удался.

На съемочной площадке Феллини постоянно что-то говорил и объяснял. Он удерживал плавное течение беседы в одном русле, старался распознать каждого и сохранить максимум взаимопонимания. Мог выйти на съемочную площадку и спросить: «Кому сегодня ночью приснился хороший сон?» Он натаскивал, умасливал, успокаивал, проигрывал все роли, включая женские. «Из меня получилась бы первоклассная нимфоманка», — говорил он всем. Тем не менее, за пределами съемочной площадки он никогда не был столь многословен. Он был человеком, довольно хорошо умеющим слушать. В разговоре с одним человеком часто бывал очень сдержан, а общаясь с самыми близкими друзьями, мог быть и молчалив. Феллини предупредил меня, что на съемочной площадке может столь сильно преобразиться, что я должна быть готова к тому, что едва ли его узнаю. Я его узнавала. Несмотря на то, что я и в самом деле заметила различие, которое он мне пророчил. Оно не было столь разительно, как он предполагал. Я догадалась, что трансформация происходила в глубинах его души.

Вся съемочная группа питала к нему безоговорочное уважение, чуть ли не благоговение. Казалось, все, начиная со звезд и кончая статистами, испытывают особый подъем от сознания, что участвуют в фильме Феллини. Даже представитель продюсера и наблюдатели от профсоюза, присутствовавшие в целях защиты собственных интересов, были очарованы легендарным режиссером.

Во время обеда, за пределами студии, когда Феллини был уверен, что вокруг нет любопытных глаз, он позволял себе немного расслабиться, физически и словесно. Почти каждый день, тем не менее, он питался вместе со всей группой, исполняя роль режиссера в течение всей трапезы, развлекая присутствующих своим остроумием и неподражаемой мимикой, комментируя каждое блюдо, предусмотрительно заботясь о том, чтобы всем хватило мест.

В течение долгих часов, проводимых на студии, Феллини пребывал в непрестанном движении, постоянно поддерживал устный контакт с актерами и техническим персоналом, но мне казалось, что он один. Его внутреннее «я» было защищено и в то же время поглощено фильмом, выстраивавшимся в его сознании.

Альдо Немни, преуспевающий бизнесмен и большой поклонник кино, впервые попробовавший себя в роли продюсера на съемках фильма «И корабль плывет», старался почаще вырываться из Милана, чтобы понаблюдать за гением Феллини в действии и попрощаться со своими деньгами. Он сказал мне, что Феллини — художник до мозга костей, безраздельно влюбленный в свое дело, вдохновляемый творческим процессом.

По правде говоря, Немни вложил деньги в это предприятие, только чтобы не упустить уникальную возможность сделать картину с Феллини, представившим проект ясно, умно, даже несколько сдержанно. Зато встав за камеру, отмечал Ненни, Феллини преображался в человека, уносимого порывом своей художнической страсти, живущего лишь своим делом, «абсолютно одержимым, как влюбленный, — все остальное не существует».

С Немни у Феллини мгновенно возникло взаимопонимание, и он надеялся, что обрел в его лице не только продюсера на всю жизнь, но и друга. Поскольку Немни был человеком утонченным, мыслящим и порядочным, Феллини мог смириться с тем, что тот не разделяет его кулинарных фантазий.

Феллини не любил натурных съемок, так что в павильоне пришлось не только строить корабль, но и воспроизводить морскую гладь. Искусственное море должно было имитировать волнообразное движение настоящих волн, приводимых в движение гидравлическим путем, «сколько бы это ни стоило».

Даже когда на долю Феллини выпадала возможность сократить стремительно растущую смету и суммы варьировались от сотен тысяч до миллионов долларов, он одинаково щедро разбрасывал как деньги продюсеров, так и свои собственные. Ни о какой экономии речи быть не могло, значение имел только фильм. Дату начала съемок перенесли, когда, по словам Немни, Феллини, который был на удивление суеверен и придавал мистический смысл знамениям, неожиданно объявил, что данный момент неблагоприятен и у него дурное предчувствие. Дату перенесли либо по этой причине, либо потому, что он еще недостаточно подготовился.

Немни решил урезать долю своей прибыли взамен ограничения риска.

«Я потерял небольшую сумму, — говорил он мне, — зато приобрел уникальные и незабываемые впечатления, которые вспоминаю с радостью. Финансирование фильма Феллини стало моей визитной карточкой в кинобизнесе, а благодаря моему знакомству с Федерико я стал намного богаче, хоть и не в буквальном смысле». И это могут сказать столь многие.

Немни сопровождал Джульетту на премьеру балета «Дорога» в миланском театре «Ла Скала». Они с Феллини остались друзьями, хотя он больше не финансировал ни одного фильма Феллини.

С того места, где я сидела (оно было верхней палубой лайнера в фильме «И корабль плывет»), я ощущала постоянную качку: палубу раскачивали техники. Туда для меня каждый день ставили стул. И я сидела в одиночестве, пока ко мне не подходил Феллини что-нибудь объяснить или просто поболтать, или пока Марчелло Мастроянни, Серджио Леоне, Робин Уильяме, Пол Ньюмен, Микеланджело Антониони либо другие приезжающие знаменитости или друзья не пробирались на закрытую площадку. Время от времени здесь ставили второй стул. Это означало, что приедет Джульетта Мазина.

Ее, одетую в элегантный итальянский костюм и маленькую даже на высоких каблуках, приветствовал Феллини. Все на съемочной площадке знали ее не только как его жену, но и как блестящую актрису. Ее уважали как профессионала и любили как человека. Она никогда не задерживалась надолго, словно боялась помешать.

Она тепло со мной поздоровалась. Впервые я увиделась с Джульеттой в Нью-Йорке, когда та возвращалась в Рим с кинофестиваля в Сан-Франциско, куда ее пригласили в качестве почетного гостя. Ее взволновал оказанный ей восторженный прием. Феллини звонил мне из Рима, чтобы сообщить, что Джульетта полетит через Нью-Йорк. Он спросил, не могу ли я увидеться с ней и уделить ей время, поскольку она не привыкла путешествовать одна. Я пригласила ее пообедать в «Ле Серк», где ее тут же узнали. Несколько раз на протяжении следующего года Феллини пытался компенсировать мои расходы за те несколько дней, что Джульетта провела в Нью-Йорке.