Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

• Название: Режим бога (Последний шаг)
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Прочие приключения

Продолжение событий, начавшихся в романах «Душехранитель» и «Тень Уробороса».

Во втором романе серии «Оритан. В память о забытом…» монах-фаустянин Кристиан Элинор отправляется в мир странного человека, называющего себя Хаммоном. Отправляется, чтобы отвести беду от мира собственного. По крайней мере, на это он рассчитывал, когда прыгал очертя голову в неизвестность. Но горькая правда нарушила все его героические планы. Теперь он заточен на маленькой планетке Тийро и в течение девятнадцати лет ищет возможность выбраться оттуда Домой. Однако всё не так просто, как может показаться стороннему наблюдателю!

---

Поговорив с женщиной — довольно игриво и не без превосходства светила, привыкшего, что люди заглядывают ему в рот и ловят каждую фразу, — хозяин выпроводил гостей, а потом счастливо потянулся.

Ноиро сделал знак, что хочет встать и выйти по нужде. Та-Дюлатар выглянул за дверь и окликнул кого-то, а сам расстегнул и рывком содрал с себя рубаху. Тело его, слепленное без малейшего изъяна, было исполосовано старыми, но еще заметными шрамами, а один, самый свежий, рубец алел пониже левого соска, прямо напротив сердца. Ноиро ужаснулся увиденному, а Та-Дюлатар спокойно улегся на свою постель — отсыпаться впервые за последние три дня.

В дом вошли два воина. Один из них отмотал журналиста от лежака, и вместе они помогли ему подняться. К тому времени хозяин домена уже крепко спал.

* * *

Кампан погиб в недавней стычке с племенем Зубатых Ящеров. Кампана не было уже двое суток. Пятнадцать мужчин, воинов той и другой сторон, унесла Ночь в свои земли, откуда нет возврата. Но Кампана вернули, только не всего, не прежнего…

Кампан сидел перед шаманом и пусто глядел одним уцелевшим глазом, как тот натирает его тело какой-то мазью, бормоча себе под нос одни и те же непонятные слова, чуть подвывая и время от времени хлопая в ладоши. С каждым повтором и хлопком павший воин проникался ненавистью, но приказа бежать выполнять посмертную задачу еще не было, и Кампан не мог сдвинуться с места.

— Табаро маро… Табаро маро… Табаро маро… — твердил теперь Улах и водил костяным жезлом по ребрам скелета пантеры.

Перед мертвым взором возникала и прорисовывалась подробностями фигура обидчика, его жилище, окрестности. Какую обиду тот нанес ему, Кампан не помнил, знал он только одно: если не убить незнакомца, покоя не будет, а боль и ненависть станут мучительно и бесконечно раздирать его, как раздирают слова, которые гудят в голове, словно множество барабанов под ладонями незримых раванг-шаманов. Улах был для него невидим. Шаман Плавунов опустил в кипящий котел длинный и тонкий клинок ножа, вытесанного из вулканического стекла и отполированного до блеска.

— Табаро маро! — выговорил свиреполикий раванга и, ухмыльнувшись напоследок, нацепил на разбитую вдребезги голову мертвеца сверкающий конус: проклятые белые, поздравляя друг друга с одним из своих праздников, надевали такие уборы на себя и веселились. Знатный будет подарок самозванцу! Попомнит он Улаха. — Маро! Маро! Маро!

И он забился в экстазе, только что потратив все силы на преступление против великого Змея Мира, отделявшего живых от мертвых. Так давно пытался Улах научиться этому искусству — и вот наконец сейчас Отнятый-у-Змея совершит великий обряд избавления от врага.

* * *

По мере приближения к обидчику ненависть и боль возрастали. Ветки хлестко били нечувствительное тело. В отличие от Улаха Кампан точно знал, куда бежать. Мертвые знают все о мире, который им пришлось покинуть. Такое знание дается мертвым в тот миг, когда истаивает хрупкая серебристая пуповина между телом тонким и телом из плоти. Они получают его, чтобы унести самые главные уроки этой жизни в следующее воплощение, а не использовать против живых в Покинутом мире.

Всего два взмаха отравленного клинка — и встретившиеся Кампану на пути Птичники падают замертво. Жертва уже рядом, и сейчас она поплатится за все!

Враг был в сельве. Он стоял на одном колене в траве и срезал что-то с невысокого стебля. Пылая жаждой мести, Кампан обрушился на него всем своим смрадным телом… и обсидиан вошел в землю на том месте, где только что был его длинноволосый оскорбитель.

Терзаемый неутоленной яростью, мертвец гортанно взревел, мотая головой. Тысячи солнечных бликов брызнули в заросли, отраженные нелепым колпаком на размозженной голове. Он изрыгнул бы страшное ругательство, но одеревеневший язык плотным кляпом затыкал рот, наполненный ледяной тягучей слюной. Мутная зловонная жижа потекла из перекошенного рта Отнятого-у-Змея. Перед взором колыхался только пульсирующий теплый комок в центре вражеской груди. Сюда, именно сюда должен войти отточенный обсидиан! А потом он своими руками вырвет светящийся комок плоти, сломав противнику ребра, и отнесет великому Змею Мира в знак отмщения. У самого Кампана уже два дня не было живого сердца, и он с удвоенным чутьем угадывал его у других.

А на краю тропы стоял, наблюдая за ними и слегка ухмыляясь, болезненного вида человек в длинном желтом плаще…

Длинноволосый перехватил руку Кампана и молниеносно швырнул труп через себя. Кампан слышал треск собственных костей, но это его не остановило. От удара оземь сплющился и слетел с головы мертвеца блестящий колпак. Покуда бывший Плавун готовился r третьему броску, хватая с травы потерянный нож, белый человек успел вооружиться посохом. От нападения он ушел, исчезнув с пути Кампана и возникнув у него за спиной. Тот со всего размаха врезался в дерево. С противным плюхом вылетели из черепа холодные, начавшие разлагаться мозги. Длинноволосый настиг его; один за другим удары посоха сшибли Отнятого-у-Змея с ног. Наконечник пробил брюшину и пригвоздил Кампана к земле.

— Табаро маро ватанга! — сказал враг и, тут же прекратив быть врагом, исчез.

Растаял и тот белый наблюдатель в желтом плаще. Вместо их лиц Кампан начал видеть другое — смуглое, злое, ненавистное.

Длинноволосый спокойно отступил, взглянул в заросли и стремительным движением выхватил оттуда молодую унцерну. Пресмыкающееся шипело, но, повиснув на собственном ядовитом хвосте, причинить вреда ловцу не могло.

Мужчина огляделся, нашел в траве смятый колпак и, растянув резиночку, примотал его к шипохвосту.

Все это время мертвец пытался вырвать из своей утробы пригвоздивший его посох и бессильно урчал от злобы.

— Табаро маро ватанга! — повторил длинноволосый, освобождая его и вкладывая в руки извивающуюся унцерну.

Кампан ринулся в обратный путь. Ядовитый шип не раз впивался в задеревеневшую желтовато-серую кожу. С каждым прыжком лицо проклятого обидчика приближалось.

— А! — вскрикнул шаман, когда брошенная в него унцерна с привязанной к ее туловищу блестящей мятой бумагой всадило жало ему в бедро, выскользнула и, шипя, удрала в кусты. — Марун вевер!

Изуродованное тело Кампана, готового довершить начатое шипохвостом убийство, мгновенно обмякло и, словно из него выдернули костяк, рухнуло в костер.

Грязно ругаясь, Улах отправился устранять последствия ответного новогоднего подарка от Та-Дюлатара.

* * *

Ноиро привстал на локте уцелевшей руки. В дверь вошел лекарь, и выглядел он взбудораженным.

Налив воды в большой чан, Та-Дюлатар подставил таз, разделся, вступил в него и, поливая себя из ковша, тщательно вымылся, а затем, выплеснув старую воду, налил свежей, в которой замочил грязную одежду.

Журналист ничего не понимал. Лекарь выглядел сосредоточенным, как пред операцией.

— Что случилось? — спросил раненый, силясь встать и ухватывая прислоненный к лежаку костыль.

Та-Дюлатар, как будто не слыша его, неторопливо надел все свежее и чистое, расчесал гребнем вымытые волосы, напился воды из чайника и только потом повернулся к Ноиро.

— Ито, — произнес он и поманил журналиста за собой.

Молодой человек заторопился встать, однако лекарь жестом остановил его и покачал головой. Чуть подумав, Та-Дюлатар изобразил, будто спит, прикрыл глаза и слегка взмахнул руками, словно крыльями.

И Ноиро догадался.

«Только бы получилось! — мелькало в мыслях. — Только бы получилось, я ведь ни разу вот так, срочно, не пробовал!»

Он слышал, как Та-Дюлатар улегся на свою кровать за ширмой.

Ноиро волновался, у него не получалось. И вдруг в груди слабо заныло, а мозг превратил эту странную, сладостно-тоскливую, похожую на ностальгию, боль в слово: «Явись!» Медленно, плавно в голове нарастал гул. Тело завибрировало, неохотно расставаясь со своей сутью. На миг он успел увидеть над собою Незнакомца в черном балахоне — и тот одним рывком вытащил его на серую пустошь, едва понял, что разделение произошло. А там он, нисколько не церемонясь, закинул Ноиро на радугу.

Журналиста опутало безумным, изнуряющим иссушающим сладострастием. Но почему, почему здесь это такая пытка?!

Та-Дюлатар уже стоял на радуге, но даже не думал помогать застрявшему в пространстве спутнику. Он терпеливо ждал, когда тот расправится со своими химерами.

Наконец Ноиро избавился от последней вспышки похоти и упал на радугу.

«Теперь здравствуй, Ноиро, — прозвучал у него в голове знакомый баритон. — На радуге можно общаться, ничего не забывая. Радуги соединяют между собой миры».

Ноиро вспомнил, как отец учил его, четырехлетнего, плавать в море. Положив его на воду, он отступал. Мальчик трепыхался, глотал соленые брызги, но плыл, и с каждым разом это получалось у него все лучше!