Фима Жиганец - Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи

• Название: Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи
• Автор: Фима Жиганец
• Жанр: Контркультура
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00958-0

В очередной своей книге скандально известный переводчик шедевров классической поэзии на уголовный жаргон рассказывает читателям веселые и не очень веселые истории из жизни арестантского народа, большинство из которых произошло на самом деле и лишь в определенной мере расцвечено яркими подробностями и живым, сочным уголовным жаргоном. Местам лишения свободы автор отдал почти 20 лет и знает быт и нравы страны Зэкландии не понаслышке. Вторая часть книги – увлекательный рассказ о происхождении многих слов и выражений так называемой «блатной музыки» – криминального русского сленга. Автор рассматривает блатной жаргон не как «тайный» язык, а как форму существования живого великорусского языка. Читатель узнает много неожиданных фактов, убедится, что воровскоеарго тесно связано со славянской мифологией, историей нашей страны, бытом ремесленников, крестьян, священнослужителей; открытием для многих станет то, что «блатная феня» была не чужда Петру I и Александру Пушкину...

---

Фима Жиганец Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи

Часть первая. Тюремные байки

Гонки тысяча и одной ночи

ЕНОТУ БЫЛО СКУЧНО. В отрядной каптёрке, приспособленной под персональные апартаменты, Енот задумчиво лежал на аккуратно заправленной постели, жевал тульский пряник с повидлом и слушал трансляцию «Русского радио».

Мой знакомый маньяк
Принимает «Маяк»
И мешает принять мне мышьяк, —

тоскливым гнусным голоском сообщил по радио неведомый певец. Енот присел на постели, скрестил ноги в позе турецкого паши и произнёс:

– М-даа…

Гнусавый певец тут же заткнулся: Жора Лещ вырубил транзистор. Жора уже почти два года крутился с Енотом и улавливал его желания с полуслова.

– Вот откинусь на волю, разыщу этого додика, и никакой маньяк мне не помешает, – мечтательно протянул паша. – Хуль парнишка мучается? Да у него этот мышьяк полезет из ушей и из жопы…

Енот – человек серьёзный. Старый бродяга, пятый год держит «зону», и за это время к нему как к «положенцу» не было никаких вопросов ни от воров, ни от мусоров. Но вот взгрустнулось старому жигану. Башню налево повело. А тут ещё эти джуки-пуки[1].

– Чего мучаешься, Михал Палыч? – вопрошает Лещ, впервые не угадывая желаний хозяина. – Может, надо чего?

– Елду на меду! Гонка накатила, Жоржик. Грусть-тоска, печаль-кручина…

– По дому, что ли?

– По какому, на хрен, дому? У меня за всю жизнь два дома было – детский и казённый. Бродяга без никому. Даже фамилия соответственная – Бездомный.

– Да, Палыч, от фамилии, между прочим, иногда вся жизнь зависит, – подхватывает Лещ. – Вот у нас на зоне в Ленинск-Кузнецком азербайджанец один чалился, Шахер-заде. Вот и скажи: как его с такой фамилией можно было не отпедерастить?

– Шахер-заде, Шахер-заде… – задумчиво повторяет «положенец». – Где-то я её уже слышал…

– Ну, мало ли где; может, и ты его когда ткнул на пересылке…

– Я свой хрен не на помойке подобрал, – недовольно отрезает Енот.

И вдруг хлопает себя по лбу:

– Молоток, Лещ! Песенку помнишь – «Ты моя Шахерезада, сказка тысячи ночей»?

– О, блядь, про этого педика уже и песню сочинили! А я Чё-то не слыхал…

– Когда её пели, ты на горшке под стулом дулся. Короче, Жора, устроим и мы у себя сказку тысячи ночей. Как говорит урла[2], отвяжемся по-взрослому.

– Это как?

– Это так! Устроим олимпийские игры дурогонов!

В КАПТЁРКУ ЕНОТА СПОЛЗЛИСЬ все «смотрящие» отрядов. Выдержав долгую театральную паузу и доведя нервное напряжение публики до предела, Михаил Павлович потеребил свой мясистый картофельный нос и толкнул такую речугУ:

– Ну шо, господа босяки! Собрались мы здесь не балду гонять, а по серьёзному вопросу. Кацап, ты можешь минуту спокойно посидеть? То задницу чешет, то в зубах ковыряет, то в ухе дрочит… Ты б ещё бейцами[3] об стол позвенел! Короче, слушайте сюда. Сдаётся мне, что наша зона малость начала скисать. Чтоб слегонца встряхнуться, мы тут решили захороводить одно полезное занятие. Чуток подсядем на хи-хи. Значит, в чём прикол? Это такое соревнование, на звание главного дупеля[4] зоны. Победит тот, кто схлопотал срок за самое идиотское преступление. Сперва, конечно, прокрутите конкурсы у себя в отрядах, с жюри там, ну, приз зрительских симпатий… А потом уже финал проведём здесь. Это, блин… Песня года!

– Ну, Палыч, ты, в натуре, затележил! – хрюкнул Витя Малыш из шестого отряда. – Какой же дотман[5] будет на себя парафин лить[6]? Чтоб потом, значит, весь срок ходить как обхезанному, а все будут пальцем тыкать…

– Не бзди, Макар, – фонари потушишь! «Пальцем тыкать»… Мы тоже не пальцем тыканные! Ваша задача: сшибить под эту замутку у «сидельцев» хороший призовой фонд. На святое ж дело, блин! И мы тут в «первой пятёрочке» посовещаемся да выделим кой-чего из «общака»… Короче, лучший дурогон получит пять тонн[7] наличманом, спортивный костюм и коцы[8] чистый фаберже – «Адидас» какой-нибудь или там «Рибок». Ну, и остальные в обиде не останутся – кто на сколько потянет.

– А хлебало не треснет?! – Кацап даже на миг прекратил ковыряние в носу. – Пацаны, на хрен нам вальтов[9] прикармливать? А самим – лапу сосать!

– Не хочешь лапу – соси что тебе больше нравится, – ласково предложил Жора Лещ. – А желаешь – прими участие в конкурсе. Я в тебя верю, у тебя как раз рыло два на два[10]…

– Ты за базар отвечаешь?! – взвился Кацап. – Енот, он за базар отвечает?!

– Да не верещи ты, – поморщился Палыч. – Всё, понятно или вопросы есть?

– Есть, – задумчиво протянул Леха Буза. – Все пассажиры могут участвовать в этом безобразии? В смысле – и петухи с козлами?

– Леха, считай, что ты попал в финал вне конкурса, – жалостливо покачал головой Енот. – Нам байки нужны, а не кудахтанье. Смотрите: чтоб ни бе, ни ме, ни кукареку! Это ж, ептыть, честный спорт, а не свадьба Дуньки Кулаковой[11]…

РАССКАЗЫВАТЬ ОБ ОТБОРОЧНЫХ КОНКУРСАХ – дело долгое и многотрудное. Так что замнём для ясности. Заметим лишь: как и ожидал Енот, в поединок за звание самого талантливого «лоха» включилось немало желающих: щекотал ноздри запах халявы… Но до финала добрались не все. Пред ясны очи Енота и компании предстали делегаты от пяти отрядов из восьми.

Отряд хозобслуги не был допущен к соревнованиям (а потому что – козлы!). Четвёртый отряд неожиданно оказался без предводителя: Леху Бузу закрыли в БУР за грандиозную пьянку. Он замутил её со своей пристяжью по случаю великого праздника арестантского народа – Дня взятия Бастилии. Нажравшись, Леха попёрся выяснять отношения со своим «отрядным», который дежурил в эту ночь по зоне. Но до офицера он так и не добрался. На выходе из «жилухи»[12] прапорщики перехватили «смотрящего», отметелили его дубиналом и сходу сволокли в «кадушку»[13].

– Вот сучий потрох! – возмутился Енот, услышав о происшествии. – Вроде битый каторжанин, вся жопа в шрамах – а такие косяки мочит. Не «смотрящие» на зоне, а бандерлоги! Сорвут, падлюки, мероприятие…

Вскоре «положенца» ожидал новый удар. Победитель отборочного конкурса из пятого отряда, Саня Шароёб, неожиданно подхватил триппер от «обиженника»[14] с нового этапа – молоденького смазливого парнишки со взором невинного младенца. Младенец сам влетел за растление малолетки, в тюремной хате был «оприходован» и с тайным подарком невесть от кого прикатил на «строгача». Саню и его полюбовника выломили на больничку, а отряд посадили на карантин, поскольку выяснилось, что, как говорится, не одна я в поле кувыркалась…

И всё же назло превратностям судьбы июльским субботним вечером в комнате отдыха второго отряда – вотчине Михаила Павловича Безродного, он же Миша Енот, – состоялся финальный конкурс соревнований под кодовым названием «Дятел-99». Конечно, в большинстве своём собрались аборигены, но подтянулось немало ловкачей и из других отрядов. Несмотря на систему локальных участков, разделявших арестантские бараки, полной изоляции участков на зоне достичь почти невозможно. За пачку сигарет или чая, по знакомству, а то и просто за демонстрацию крепкого кулака вахтёр на калитке всегда пропустит пассажира куда тому надо. Главное – на прапора не нарваться…

Так что к началу чудесного действа помещение не вместило всех желающих. Наиболее дальновидные занимали места за два часа до премьеры. Жюри состояло из пяти авторитетных представителей «братвы». Сам Енот в него не вошёл принципиально – «чтоб никто не гавкал потом, что я за кого-то мазу тяну[15]!» Он вальяжно раскинул мослы[16] в стороне у окна. Рядом, как фитиль, торчал долговязый Жора Лещ.

Претенденты расположились в первом ряду. Перед ними был расчищен пятачок свободного пространства, и каждый рассказчик должен был выходить в центр, чтобы предстать перед сотнями глаз и ушей.

– Ну что, не будем тянуть кота за яйца, – подал голос от окна Михаил Палыч и сделал отмашку своей короткопалой пятернёй. – Начнём, что ли…

– Стоп, машина! – неожиданно раздался из жюри возмущённый голос Вани-Ломщика. – Что за прокладки[17]? В натуре, Енот, ты ж сказал, что будет пять отрядов. А почему тогда шесть пассажиров?!

Енот внимательно пересчитал. Точно – шесть.

– Э, быки, кто тут косорезит? – недовольно обратился он к претендентам. – Вы чего, за Винни-Пуха меня держите? У меня чего, батон опилками набит? Я до шести считать умею!

– Народ, не надо гнать волну! – успокоил всех Витя Малыш, выскочив откуда-то внезапно, как чёрт из табакерки. – От моего отряда двое выступают.

– А ты чё, самый блатной? – возмутились задние ряды. – Юный молодогвардеец?! Может, ещё приволокёшь свою покойную прабабушку?

– Спокуха! – гаркнул Жора Лещ, поймав маяк от шефа. – Базар килмА![18] Витя, что за вольтЫ?[19] На пса нам эти сиамские близнецы? «Мы с Тамарой ходим парой»…

– Вот именно! – обрадовался Малыш. – Они на пару загремели! Подельники! По справедливости, значит, и выступают набздюм[20].