Е. Устиев - У истоков Золотой реки

• Название: У истоков Золотой реки
• Автор: Е. Устиев
• Издательство: «МЫСЛЬ»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1977

Поиски и открытие золотых месторождений на Колыме — одна из славных страниц в истории изучения природных ресурсов нашей страны. В книге рассказывается о первой советской геологической экспедиции, открывшей на Колыме промышленные россыпи золота, о трудностях и опасностях, встававших на пути исследователей, о суровой и прекрасной природе Крайнего Северо-Востока.

---

— Ничего, Алексей, — похлопал его по плечу геолог. — Все будет учугей, хорошо. Завтра снег перестанет, пойдем дальше!

Снег к ночи действительно прекратился, но в воздухе не похолодало, а даже слегка потеплело. Видимо, подул с юга морской влажный ветер, и это обернулось для путников новым испытанием.

Утро выдалось сырое и туманное. Полурастаявший снег скрывал под собой острые камни и ямы на склоне. Едва отойдя от места стоянки, люди почувствовали, что им предстоит трудный переход.

Тяжело навьюченные лошади спотыкались о невидимые под снегом препятствия и скользили всеми четырьмя ногами по раскисшей глине. Приходилось вести животных на коротком поводу и то изо всех сил тянуть их на подъем, то, напрягаясь, сдерживать их, когда они всей цепочкой скатывались в какую-нибудь очередную промоину. Чтобы одолеть оставшиеся до перевала пять-шесть километров, понадобилось не меньше двух часов. За это время люди выбились из сил, а лошади покрылись испариной и стали хромать еще сильнее. Теперь хромали уже три лошади из четырех, и только лошадь Алексея, которую он нагрузил по крайней мере вдвое легче, чем остальных, была относительно свежа и шла, не припадая на ноги.

К тому времени, как они достигли перевала, хребет, как и накануне, укутался туманом; выйдя на ровную заболоченную седловину, караван остановился.

— Хана барда (куда идти)? — спросил Алексей.

Цареградский достал свою почти бесполезную в этих условиях карту и попытался не то что найти нужное ущелье, но хотя бы ориентироваться по компасу в нужном направлении. Но и это было сделать совсем нелегко.

Приходилось ли вам когда-нибудь бывать на водоразделе двух больших речных систем? В обе стороны от вас тянутся искривленные по разным направлениям и уходящие в неизвестность ущелья. Через пять — десять километров каждое из этих извивающихся ущелий выпрямится струной, и река помчится по нему в нужном направлении, как раз к той главной долине, которая и собирает все воды своего бассейна и несет их к океану. Но прежде чем такое ущельице выпрямится, оно может много раз обмануть вас своими извивами, и путник невольно дает увлечь себя на север, хотя ему нужно идти к югу.

Именно так произошло с Цареградским и его спутниками. Не имея точной карты, не зная местности и запутавшись в затянутых туманом многочисленных ущельях, которые веером расходились от плоского, как стол, водораздела, они пошли в ложном направлении. Ущелье оказалось очень трудным. Задернованный и покрытый мхом склон быстро сменился каменистым руслом, под которым глухо шумел поток. Лошади непрерывно скользили по заснеженному щебню и с трудом перепрыгивали через глыбы и промоины. Вдобавок вскоре на пути им стали попадаться сперва небольшие, а затем все более крутые водопады и водоскаты. Местами их удавалось обойти где-то сбоку, поминутно рискуя тем, что какая-нибудь из лошадей соскользнет вниз и переломает себе ноги. Чаще такой обход был невозможен, и они прорубали ступеньки в каменистом грунте и осторожно спускали развьюченных лошадей, придерживая их за уздечки, седла и хвосты. К полудню лошади сбили копыта до крови, а люди уже еле двигались от усталости. В довершение всех бед они окончательно убедились в том, что ущелье шло в северо-восточном, а не в южном направлении. Иначе говоря, отряду грозила явная опасность спуститься не к Хете, а к Талой и оказаться, таким образом, в системе Буюнды, а не Бахапчи.

Цареградский остановил караван и под сыплющейся снежной крупой вновь раскрыл свою карту. Несмотря на ее бесполезность в деталях, общую ориентировку главных долин она все же показывала. Теперь, когда ущелье распрямилось, стало ясно, что они идут по ложному пути. Пройди они еще километров пятнадцать, и перед ними показалась бы долина Талой. Игнатьеву даже померещились знакомые очертания тальских вершин на прояснившемся горизонте.

— Ну что же, товарищи, — тяжело вздохнув, произнес Цареградский. — Как это ни печально, но мы заблудились. Придется возвращаться назад, к перевалу, и выбирать ущелье, идущее на юг.

— Сразу нам не выбраться, — возразил промывальщик. — Давайте выберем площадку с травой и дадим роздых коням да и сами попьем чайку. Все равно день потерян.

— Нет, нельзя нам этого делать, Евгений Иванович. Мы не

успеем тогда спуститься в долину Хеты и поневоле заночуем на перевале без дров и воды. Посидим немного, покурим и тронемся обратно!

К счастью, подъем оказался более легким, чем спуск, и к четырем часам дня весь караван благополучно выбрался обратно на перевал. Потеряв почти целый день, путники были все же рады, что у них остается по крайней мере еще два-три часа, чтобы спуститься в долину Хеты. Теперь, наученный горьким опытом, Цареградский тщательно осмотрел все начала отходящих от водораздела ущелий. В поздние сумерки они спустились к опушке леса и заночевали на ровной, густо заросшей травой поляне. Направление долины, а также то, что темные глинистые сланцы сменились хорошо знакомыми светлыми вулканическими породами, показывало, что они находятся на правильном пути и что их лагерь действительно разбит в долине Хеты. Теперь руководитель отряда мог спокойно вздохнуть. Страх непоправимо заблудиться наконец спал с его души, и он знал, что за оставшееся время доберется до Олы. Кроме того, он убедился, что перевал с Мякита на Хету вполне проходим, и был уверен, что проверенный им вариант шоссейной трассы в будущем окажется самым благоприятным благодаря выигрышу в расстоянии и по условиям рельефа.

Последние переходы

На следующее утро Цареградский был разбужен шумом голосов за палаткой.

— Заходи с другой стороны! — кричал Игнатьев. — Хватай его, хватай! Ну вот, опять упустил!

— Схватишь его, проклятого, — басил Гарец, — он же скользкий, как черт!

За палаткой сияло солнце. Прошедшая ночь была морозной, и воздух еще не отогрелся. Лед сковал воду в ручье и перехватил течение на перекатах. В одном из чашеобразных водоемчиков застряло несколько крупных хариусов. Промывальщик и рабочий разбили ледяную корку и теперь метались вокруг глубокой взбаламученной лужи, пытаясь выловить рыбу руками. Но хариусы раз за разом проскальзывали у них между пальцами и, ударив хвостом, скрывались в мутной воде. В стороне стоял Алексей и равнодушно смотрел на возню.

— Стойте, ребята! — Геолог подошел к луже. — Так у вас ничего не получится. Только рыба вся изобьется о камни и вы промокнете до нитки.

— Как же иначе? — буркнул Гарец. — Сети-то нет!

— А вот как! — Цареградский быстро стащил с себя рубаху и, завязав рукава и ворот узлом, наклонился над водоемчиком.

— Заходи, Яша, с другой стороны и гони рыбу сюда палкой. А ты, Евгений Иванович, держи рубаху за другой конец!

Через четверть часа хариусы все до одного были выловлены, и путешественники вкусно позавтракали перед отходом.

На солнечной стороне долины снег почти полностью растаял, но в тени камней и кустов еще белели небольшие островки. Хотя люди подвигались к югу, зима шла за ними следом, наступая на пятки. В глубоких ложбинах ущелья снег уже лежал массивными сугробами. Было ясно, что он останется здесь до следующего лета, пока жаркое континентальное солнце не разогреет скалы и извечный ритм природы не начнет свой новый круг.

Когда пришла пора вьючить лошадей, оказалось, что все четыре еле передвигают ноги, припадая на каждом шагу. В конечном итоге якут все-таки оказался прав: каменистый перевал через Мякит обошелся путешественникам очень дорого.

«Дойдем ли в срок?» — думал Цареградский, глядя на тяжко хромающих животных, которые казались сейчас скорее трехногими, чем четвероногими. — Их бы сейчас недели на две поставить на мокрую мягкую глину, — сказал рабочий. — У нас в деревне так выдерживают охромевших коней, пока у них не отрастут сбитые копыта.

Алексей, как всегда, молчал, но было видно, что он страдает за вверенных ему односельчанами коней. Не будучи в силах помочь им, он мрачно смотрел на этих легкомысленных «нючча».

— Пока не дойдем до мягкого грунта, опять поведем лошадей поодиночке, — обратился Цареградский к своим спутникам. — Авось как-нибудь дотащимся ко времени. Обходите каждый камень, каждый корень. По земле они пойдут хорошо, лишь бы опять не врезаться в осыпи да в скалы!

— Не нужно было бы нам брать этих лошадей, — проворчал, подтягивая подпругу под качнувшейся лошадью, Игнатьев. — Ведь они как-никак все лето проходили с нами по горам. Копыта-то у всех давно поизносились. Вот в билибинской группе все лошадки свеженькие. Натурально, что он птицей долетит с ними до Олы!

— А ты думаешь, было бы справедливее подсунуть им в отряд потрепанных нами коней?

— Да нет, я не об этом, — смутился рабочий. — Просто обидно возиться с этими клячами, когда можно было набрать новых выочников.