Е. Устиев - У истоков Золотой реки

• Название: У истоков Золотой реки
• Автор: Е. Устиев
• Издательство: «МЫСЛЬ»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1977

Поиски и открытие золотых месторождений на Колыме — одна из славных страниц в истории изучения природных ресурсов нашей страны. В книге рассказывается о первой советской геологической экспедиции, открывшей на Колыме промышленные россыпи золота, о трудностях и опасностях, встававших на пути исследователей, о суровой и прекрасной природе Крайнего Северо-Востока.

---

Подойдя к конторе Союззолота и бараку артельщиков, караван остановился. Все старатели и служащие конторы вместе с Оглобиным вышли провожать геологов. Прощание было недолгим. Через несколько минут люди и лошади тронулись дальше, провожаемые криками «ура» и пожеланиями счастливого пути. Только в этот момент Билибин и Цареградский по-настоящему ощутили, что долгий и трудный год поисков остался позади и что они могут поздравить себя с исполнением давней мечты. (Но отнюдь не с ее завершением. Первая Колымская экспедиция была лишь началом длинного и утомительного пути, так как за первой последовала вторая, а затем и третья, и четвертая экспедиции, а за ними еще более сложный и долгий период промышленного освоения просторов Колымы.)

К вечеру того же дня они остановились на ночлег перед развилком Среднекана, а на следующее утро разделились. Отряд Билиби-на быстро снялся с бивака, и через несколько минут густой пойменный ольховник скрыл последнюю лошадь. Еще некоторое время слышались возгласы каюров и скрежет речной гальки под копытами, а потом все стихло. Оставшиеся быстро довыочили лошадей и в свою очередь тронулись к знакомому перевалу на Сулухучан.

Через день настала очередь разделиться и отрядам Цареград-ского и Раковского. Последний их совместный лагерь был разбит при устье Сулухучана, неподалеку от оказавшейся здесь якутской юрты.

Пасмурным сентябрьским утром, когда с низко нависшего неба накрапывал мелкий дождь, Раковский отдал распоряжение вьючить лошадей. Особенно осторожно поднимали и привьючивали окованные железом ящики с пробами золота и образцами горных пород и минералов. Наконец почти все лошади завьючены. Но вот беда: Митя Казанли еще не просыпался, и все попытки растолкать его кончились неудачей. (Многие черты Казанли, но особенно его «астрономическая» рассеянность и удивительно крепкий сон, служили неиссякаемым источником для смеха и шуточных розыгрышей.)

— Снять палатку! — рассердился наконец Раковский. Однако, оказавшись под открытым небом, Казанли лишь свернулся калачиком и спрятал под одеяло выглядывавший кончик носа.

— Сдернуть одеяло!

Лишь после этого бедный астроном окончательно проснулся и, ежась от холода, стал поспешно одеваться. Бедняге пришлось наскоро проглотить остывшую кашу и, запив ее кружкой крепкого, как деготь, чая, догонять уже ушедший вперед караван. Цареградский, улыбаясь, дружески похлопал его по спине и пожелал счастливого пути и скорой встречи.

Его отряд задержался с выходом. Причина была неожиданная, но очень серьезная. Каюр Алексей Советский долго чаевал в то утро в юрте у якута, который оказался его приятелем, а потом, выйдя оттуда, заявил, что на Олу через Гербу и Мякит пройти нельзя.

— Иди нету, — говорил он на своем ломаном языке. — Дорога нету. Конь кушай нету. Улахан (большой) камень есть. Люди помирай есть!

Цареградский не на шутку встревожился. Отказ каюра грозил очень серьезными осложнениями.

— Что ты, что ты, Алексей! Мы должны идти этой дорогой. Понимаешь, должны. Так приказал начальник, тойон!

Перейдя затем на язык жестов и смесь русского с якутским, которому кое-как научился за лето, он попытался втолковать проводнику, что им приказано найти новый короткий путь через перевал, по которому потом проведут хорошую широкую дорогу.

Но Алексей стоял на своем.

— Дорога нету, сох. Тас (камень) много. Буюнда дорога бар (есть), Буюнда иди надо. Сергей иди надо, начальник, тойон, иди надо! — твердил он свое. Тут же стоял его приятель-якут, ни слова не говоривший по-русски, и внимательно следил за лицами спорящих. Временами он начинал что-то оживленно и быстро разъяснять, чего геологи не понимали, но что явно укрепляло проводника в его упорстве.

Тогда Цареградский порылся в своей полевой сумке и достал порядком истрепанную карту [8]. Это была очень неточная мелкомасштабная карта, на которой значились лишь крупнейшие реки и известные к тому времени горные хребты. Направления многих рек были изображены по опросным сведениям, а реки, пройденные экспедицией, уточнены по данным глазомерной топографической съемки, которую все они вели во время своих маршрутов. Увы, именно долина реки Мякит, из-за которой и возникло затруднение, оказалась нанесенной на карту только до половины течения, а дальше, вплоть до верховьев, продолжалась в виде слабо различимого пунктира. Каюр внимательно следил за этим «нючча» — русским, которого он называл «Литин» (Валентин) и сперва побаивался, а затем привык, разглядев за личиной «тойона» мягкого, покладистого человека.

Сейчас, однако, этот покладистый человек оказался упрямым. Тыча пальцем в большой разрисованный лист бумаги, он говорил:

— Вот видишь, Алексей, здесь на карте видно, что лошади могут идти по Мякиту. Не бойся, ни с тобой, ни с твоими лошадьми ничего не будет. Я за все отвечаю!

Но якут посмотрел на карту, посмотрел на геолога и, тяжело вздохнув, молвил: — Симбир (все равно) бумага. Дорога нету, трава нету, дрова нету, конь пропал, нючча пропал, тойон пропал!

Прислушивавшийся к разговору якут, из-за которого все это началось, поддержал Алексея.

— Суол сох (дороги нет), — сказал он и энергично покрутил головой.

Цареградский, несмотря на свою решимость идти к Оле выбранным путем, невольно смутился. А вдруг местные жители действительно правы и верховья Мякита непроходимы для лошадей? Он не допускал мысли о слишком высоких горах и недоступном из-за этого перевале. Верховья Мякита и прилегающий район бассейна Бахапчи находились в области типичного среднегорья, и никаких сюрпризов в этом смысле ожидать было нельзя. Однако, может быть, дело вовсе не в высоте гор, а в непроходимых для лошадей каменных развалах и осыпях? Это вполне возможно. Тем не менее он знал по своему опыту на Алдане и здесь, на Колыме, что среднегорье практически всюду проходимо для вьючного транспорта и что любые встретившиеся на пути каменные осыпи и скалы можно обойти стороной. Только это потребует лишнего времени.

«Нет, — решил он про себя, — я должен настоять на своем. Ведь это кратчайший путь к побережью. К тому же шоссейную дорогу можно пробить даже и в таких местах, которые сейчас непроходимы для лошадей».

— Алексей, — обратился он опять к каюру, — если ты не хочешь идти по Мякиту, забирай свою ат (лошадь) и ступай обратно в Сеймчан. — Он выразительно махнул рукой и добавил: — Иди Сеймчан, понимаешь, иди! Возьми свою ат и иди! Мы пойдем одни, без тебя!

Каюр замахал руками и быстро заговорил о чем-то по-якутски, не вставляя ни одного русского слова. Он был слишком взволнован и забыл все, чему успел научиться. Однако Цареградский все же понял, что Алексей не может доверить им лошадей сеймчанских якутов.

— Ничего, ничего, не бойся, — возразил он ему решительно и строго. — Я дам тебе бумагу в исполком, что взял лошадей и возвращу их из Олы. А если что-нибудь с ними случится, мы дадим за лошадей деньги. Понимаешь, деньги, рубли.

— Бумага сох! — воскликнул якут. — Бумага плохо, кусаган, ат хорошо, учугей. Бумага нет. Иди нет, улахан хая (большая гора) есть, дорога нет, — добавил он с отчаянием.

— Ну хорошо, — заговорил примирительно геолог. — Пойдем все вместе по Мякиту. Если там будет сопкачан (маленькая гора) — хорошо, пойдем на Олу. Если дорога будет кусаган, плохая, — пойдем обратно сюда, — он показал пальцем на юрту и обвел всю местность, — и потом пойдем по Буюнде. Согласен?

Алексей тяжело задумался, осмысливая сказанное и обдумывая ответ. Затем он о чем-то долго говорил с приятелем-якутом. Наконец оба пришли к выводу, что предложение «Литина» ничем опасным не грозит. При неудаче отряд может вернуться назад и лошади не пострадают; потеря времени якутов не пугала.

Махнув рукой и ни слова не говоря, каюр направился к стреноженным лошадям. Подойдя к своему коню, он обнял его за шею и, казалось, что-то пошептал ему на ухо. Потом он стал на колени, поклонился лошади в землю и, вернувшись к начальнику, сказал:

— Идем!

— Ишь ты, — промолвил молчавший до сих пор Игнатьев. — Видно, с конем советовался, идти или не идти. Ну и народ!

— Не смейся, — возразил Цареградский. — У них еще много осталось от старых шаманских обрядов, которых мы не знаем. Может, он у коня прощения просил за опасность.

— А вдруг и в самом деле не перевалим?

— Не думаю. Вероятно, просто якуты этим путем не пользовались и поэтому его не знают. На худой конец действительно возвратимся обратно и пойдем Буюндой. Я же сказал!

На этом инцидент, отнявший больше двух часов, был исчерпан. Алексей нехотя растреножил коней, и они быстро их навьючили. Еще через полчаса маленькие якутские лошади тронулись вверх по Гербе.

Якуты не подковывают своих лошадей. Копыта у местных лошадей, правда, очень твердые, и при езде по грунтовым дорогам их некованность никак не сказывается. Совсем другое — каменистые горные дороги. Лошадиные копыта после долгого пути по камням и скалам сбиваются чуть ли не до живого мяса, и несчастные обезноженные животные могут совершенно выйти из строя.