В. Балязин - Герои 1812 года

• Название: Герои 1812 года
• Автор: В. Балязин
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В сборнике рассказывается о жизни и деятельности замечательных героев Отечественной войны 1812 года Барклае-де-Толли, Платове, братьях Тучковых, Курине и других.

---

Да, в рядах вновь отступавшей армии преобладало чувство глубочайшего горя, ведь русские солдаты покидали древнюю столицу.

Москва! — как много в этом звуке
Для сердца русского слилось,
Как много в нем отозвалось…

Но русские патриоты, кроме тоски и унижения, испытывали непреодолимую жажду мести за Москву: многие стали даже говорить, что этот позор может быть изглажен только завоеванием Парижа.

Отступление русской армии сильно подействовало на Платова. Именно к этому времени относится его клятва отдать в жены свою дочь Марию тому казаку или воину русской армии, который возьмет в плен Наполеона. Как стало ясно из мемуаров офицеров наполеоновской армии, эта клятва Платова была известна и во французской армии. В своих воспоминаниях наполеоновский генерал Дедем писал: «В армии громко говорили, что атаман Платов обещал руку своей дочери тому, кто доставит ему Наполеона живым, будь это даже простой русский солдат». Через некоторое время даже выпустили гравированную картину с изображением молодой казачки. Надпись внизу гласила: «Из любви к отцу отдам руку, из любви к Отечеству — сердце».

В те дни, когда русская армия отступала, полчища Наполеона мечтали побыстрее войти в древнюю столицу Русского государства. Еще бы! Наполеон обещал в Москве отдых, теплые зимние квартиры и всевозможное изобилие. А главное: захват столицы — это долгожданный конец войны в этой стране, где жители сами сжигают города и села, оказывают каждодневное сопротивление. Так считали Наполеон и его вояки.

В два часа дня Наполеон въехал на Поклонную гору. Посмотрев в сторону Москвы, воскликнул:

— Вот он наконец, этот прославленный город!

Затем приказал двумя пушечными выстрелами известить армию о вступлении в Москву. Мюрат с авангардом и молодой гвардией двинулся к Дорогомиловской заставе, Понятовский — к Калужской, вице-король — к Тверской…

Возле Дорогомиловской заставы Наполеон сошел с коня и стал ждать депутацию с ключами от покоренного города. Но время шло, а она все не приходила… Вскоре к Бонапарту явился офицер и известил о том, что Москва пуста. «Такая нечаянная весть, — пишет Корбелецкий в книге „Краткое повествование о вторжении французов в Москву и о пребывании в оной по 27 сентября 1812“, — поразила Наполеона как громовым ударом. Он был приведен ею в чрезвычайное изумление, мгновенно произведшее в нем некоторый род исступления или забвения самого себя. Ровные и спокойные шаги его в эту же минуту переменились в скорые и беспорядочные. Он оглядывается в разные стороны, останавливается, трется, цепенеет, — щиплет себя за нос, снимает с руки перчатку и опять надевает, выдергивает из кармана платок, жмет его в руках и как бы ошибкою кладет в другой карман, потом снова вынимает и снова кладет; далее, сдернув опять с руки перчатку, надевает оную торопливо и повторяет то же несколько раз».

Наконец Наполеон воскликнул:

— Москва пуста! Какое невероятное событие! Надо войти в нее. Пойдите, приведите ко мне бояр.

Но граф Дарю, один из близких людей императора, и его сопровождавшие не смогли никого найти. Тогда они привели к Наполеону несколько иностранцев…

О триумфе, о величественном вступлении в Москву не могло быть и речи.

Наполеон запретил большей части своих войск входить в древнюю столицу. Корпуса Нея и Даву расположились биваком на Смоленской дороге: Понятовский — перед Калужской заставою, вице-король — у Петровского дворца. В Москву вошли только Мюрат с кавалерийскими корпусами Себастиани и Латур-Мобура; за ними двигались дивизии молодой гвардии Клапареда и Дюфура, в составе которых находился и маршал Мортье — новоиспеченный московский генерал-губернатор. Сам Наполеон остановился в одном из постоялых домов недалеко от Дорогомиловской заставы.

Утром 3 сентября он, одетый в серый походный сюртук, совершил торжественный въезд в Кремль.

Звучали военные марши, войска восторженно кричали:

— Да здравствует император!

В Кремле Наполеон объявил своим генералам:

— Теперь война кончена! Мы в Москве, Россия покорена, я предпишу ей такой мир, какой найду для себя полезным.

— Теперь только война начинается! — сказал Михаил Илларионович Кутузов своим приближенным.

А когда ему сообщили, что вся древняя столица занята французами, он воскликнул:

— Слава богу, это их последнее торжество! Головой ручаюсь, что Москва погубит французов!

С самого вступления французов в Москву начались пожары, принимавшие с каждым днем все большие размеры. Наполеон приказал тушить огонь, но весь пожарный обоз по распоряжению Растопчина увезли. «Первым его движением был гнев, — пишет граф Сегюр, — он хотел властвовать даже над стихиями; но гнев не замедлил смениться чувствами иного рода. Он вдруг сознал себя побежденным, подавленным; враги его превзошли его в страшной решимости. Это завоевание, для которого принес он столько жертв, к обладанию которым стремился всеми силами души своей, исчезло на его глазах в облаках дыма и пламени. Им овладело страшное беспокойство; казалось, что огонь, окружавший Кремль, пожирал уже его самого. Ежеминутно он вставал, ходил и снова садился. Быстрыми шагами пробегал он дворцовые комнаты; его грозные, порывистые движения обличали кипевшую в нем душевную тревогу. По временам он подходил к письменному столу и брал в руки бумаги, но тотчас кидал их и подходил вновь. Непреодолимая сила влекла его туда. „Какое ужасное зрелище! — воскликнул он в каком-то полузабытьи. — Это сами они поджигают! Сколько прекрасных зданий! Какая необычайная решимость! Что за люди эти скифы!“»

4 сентября даже Кремль находился в опасности, и Наполеон вынужден был переехать на некоторое время в Петровский дворец.

В ночь с 5 на 6 сентября пошел сильный дождь. Пожар стал мало-помалу затухать. Наполеон тотчас возвратился в Кремлевский дворец. Как свидетельствуют очевидцы, перед возвращением он провел очень тревожную ночь, утром долго наблюдал из окна за пожаром и тихо сказал: «Это предвещает нам великие бедствия». Возвратясь в Кремль, Наполеон срочно потребовал собрать сведения о количестве домов и имущества, уцелевших от пожара. Ему донесли: из 30 тысяч домов осталось несколько тысяч, церквей сгорело и разрушено до 800; почти все магазины и склады истреблены полностью.

«Великая армия» стала голодать. Неприятель не нашел в Москве тех запасов, на которые рассчитывал и в которых очень нуждался: хлеб или сожгли, или потопили, домашний скот увели. Нечем было кормить и лошадей.

К 15 сентября неприятель питался только кониной, воронами и галками… Ни Наполеон, ни его маршалы и генералы не могли препятствовать грабежу, принявшему громадные размеры. «Пусть лучше достанется солдатам, нежели огню», — говорили они.

Страшные дела лютости и разрушения, небывалое посрамление святынь не могли никого оставить равнодушным. «Но Наполеону удалось вдохнуть в русских еще и другой дух, — свидетельствует очевидец, — столь мало свойственный им в обычное время, это дух любви к родине и ко всему родному. Высшие классы нашего общества внезапно переродились: из французов и космополитов они вдруг превратились в русских».

По свидетельству Вигеля, многие дамы и светские кавалеры вдруг отказались от французского языка; дамы решили нарядиться в сарафаны, а мужчины стали носить серые ополченческие кафтаны. «Все опасались одного, — говорит современник, — это мира». Опасение мира было одинаково и в обществе, и в рядах армии.

После оставления Москвы русская армия, блестяще осуществив фланговый маневр, отошла к Тарутину, где вскоре развернулась грандиозная работа по подготовке ее к контрнаступлению. Наполеон долгое время не мог определить, где находится русская армия. В немалой степени этому способствовали действия арьергардных отрядом казаков Платова.

По вступлении в Тарутино русские войска начали сооружать укрепления на правом берегу реки Нары. «Достопамятный Тарутинский лагерь неприступностью своею походил на крепость», — писал один из первых историков войны 1812 года Д. Ахшарумов.

Подготавливая контрнаступление, Кутузов уделил большое внимание формированию крупных кавалерийских масс, справедливо предполагая, что в преследовании неприятеля они сыграют решающую роль. В связи с этим основная деятельность Платова в это время была направлена на формирование ополчения на Дону и прибытие его в Тарутинский лагерь.

Еще 26 июля Платов писал на Дон войсковому наказному атаману А. К. Денисову, кого следует брать в ополчение: «…во-первых, служивых, какие только есть при войске, во-вторых, окончивших срочную льготу за пожарным разорением… в-третьих, прибывших из полков, состоящих на службе и находящихся по домам… и напоследок написанным сего года в 19-летние и по 20-му году малолетки, разумея в том числе всех сих сортов и калмык, в войске состоящих». В то же время Платов приказал не брать в ополчение «17- и 18-летних подростков, ибо они по молодости лет своих будут составлять один только счет, а при том надобно, чтобы они оставались в домах, сколько для отбытия по внутренности войска повинностей, столько и для надзора за имуществом».