В. Балязин - Герои 1812 года

• Название: Герои 1812 года
• Автор: В. Балязин
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В сборнике рассказывается о жизни и деятельности замечательных героев Отечественной войны 1812 года Барклае-де-Толли, Платове, братьях Тучковых, Курине и других.

---

Наутро Кутузов отдал приказ об отступлении. Платова оставили в арьергарде прикрывать отход русской армии. Беннигсену поручили подыскать удобную позицию для последнего, решающего сражения перед Москвой.

Он выбрал позицию между Филями и Воробьевыми горами. Правый фланг ее примыкал к лесу. Можно было предположить, что неприятель, имевший значительное превосходство в стрелках, завладеет лесом и поставит правое крыло в трудное положение. Левый фланг находился на вершине Воробьевых гор; перед ним располагалась равнина, на которой противник мог сосредоточить для атаки около 30 тысяч человек. В тылу всей позиции протекала Москва-река, через которую навели восемь плавучих мостов, однако спуски к ним были очень круты. В случае отступления армия, по всей видимости, должна была бросить артиллерию, обоз и спускаться к реке, к восьми плавучим мостам.

Барклай сделал подробный анализ расположения русской армии, потом показал рисунок позиции, который произвел на Кутузова сильное впечатление. «Он ужаснулся, выслушав меня», — замечает Барклай в своей записке.

Доклад Барклая подвел итог тому, что в течение дня Кутузов слышал и от Мишо, и от Кроссара, и от Ермолова, и от Кудашева…

Командующий 1-й Западной армией практически предлагал дальнейшее отступление, а это, видимо, входило в планы Кутузова.

— В четыре часа прошу собраться на военный совет для решения спорного вопроса, — объявил Кутузов и тут же шепнул на ухо своему любимцу Евгению Вюртембергскому: «Здесь должна помочь себе одна моя голова, все равно, дурна она или хороша».

Совещание, которое должно было решить не только участь Москвы, но судьбу России и Европы, проходило в избе крестьянина Фролова, занимаемой Кутузовым.

Генералы Барклай-де-Толли, Дохтуров, Уваров, граф Остерман, Коновницын, Ермолов, Платов, полковники Кайсаров и Толь прибыли ровно в четыре часа. Беннигсен заставил ждать себя два часа. Не извинившись и не спрашивая разрешения у Кутузова, он открыл совещание вопросом:

— Предпочтительно ли сражаться под стенами Москвы или следует оставить город неприятелю?

— От настоящего совещания зависит не только участь армии и Москвы, но и всего государства, — резко сказал крайне раздраженный Кутузов. — Вопрос, поставленный Беннигсеном, без предварительного объяснения общего положения дел совершенно лишний.

Кутузов подробно описал все неудобства позиции, занятой армией. Он указал, что «доколе буде еще существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор останется еще надежда с честью окончить войну; но по уничтожении армии не только Москва, но и вся Россия будет потеряна».

Михаил Илларионович в конце речи поставил вопрос:

— Следует ли ожидать нападения неприятеля в этой неудобной позиции или оставить неприятелю Москву?

Первым высказался Барклай-де-Толли.

— Оставаться на занимаемой нами крайне неудобной позиции чрезвычайно опасно, — сказал он. — Трудно рассчитывать на победу ввиду громадного превосходства неприятеля, а в случае поражения можно сказать положительно, что вся армия будет уничтожена при отступлении через Москву. Правда, что тяжело и горестно оставлять неприятелю столицу, но если мы только не потеряем мужества и будем действовать с энергиею, то неприятель, завладев Москвою, приготовит себе только гибель. Защищая Москву, мы не спасем России от войны жестокой и разорительной, но, сохранив армию, мы приобретем возможность продолжать войну, которая только и может спасти Отечество.

В конце речи Барклай предложил отступить на Владимирскую дорогу, чтобы сохранить сообщение с Петербургом.

— Хорошо ли сообразили те последствия, которые повлечет за собой оставление Москвы, самого обширного города в империи, и какие потери понесут множество частных лиц? — воскликнул Беннигсен, сразу же поставив вопрос несколько иначе. — Подумали ли вы, что будут говорить крестьяне, общество и вообще весь народ, и как их мнение может иметь влияние на способности для продолжения войны? Поскольку неприятельские корпуса идут в обход наших флангов, необходимо в течение ночи перевести все войска на левое крыло и двинуться навстречу неприятелю, ослабленному отделением этих корпусов. Мы непременно разобьем неприятеля, и он будет вынужден притянуть к себе те корпуса, дабы они не были отрезаны нами.

— О битом следовало бы подумать раньше и сообразно с тем разместить войска, — с горечью сказал Барклай. — Время еще не было упущено, когда я в первый раз объяснил вам невыгоды позиции; но теперь уже поздно, ночью нельзя передвигать войска по непереходимым рвам, и неприятель мог бы ударить по нас, прежде нежели мы успели бы разместить войска в новом положении.

Очередь высказаться дошла до других членов совета.

Дохтуров поддержал Бенпигсена. «Я в отчаянии, — писал он жене на другой день, — что оставляют Москву. Какой ужас, мы уже по сю сторону! Я прилагаю все старания, чтобы идти врагу навстречу. Беннигсен был того же мнения; он делал все, что мог, чтобы уверить, что единственным средством не уступать столицу было бы встретить неприятеля и сразиться с ним. Но это отважное действие не могло подействовать на этих малодушных людей. Какой стыд для русского покинуть столицу без малейшего ружейного выстрела и без боя! Я взбешен, но что же делать!»

Коновницын согласился с мнением Беннигсена и предложил немедленно атаковать неприятеля. Его поддержал Платов.

Генерал Остерман выступил против предложения Беннигсена, генерал Раевский придерживался того же мнения.

Полковник Толь, любимец Кутузова, считал необходимым оставить позиции, избранные Беннигсеном, и расположить армию правым флангом к деревне Воробьевой, а левым — к новой Калужской дороге, и в дальнейшем отступать по старой Калужской дороге.

Очередь дошла до Ермолова, и он, накануне ратовавший за отступление, вдруг заговорил о немедленной атаке на противника.

— Такие мнения может высказывать лишь тот, на ком не лежит ответственность, — резко сказал Кутузов, видимо, очень недовольный двуличностью Ермолова в этом сложнейшем вопросе.

Так разделились мнения. Последнее слово осталось за Кутузовым. И он закрыл совет пророческими словами:

— С потерею Москвы не потеряна еще Россия. Первою обязанностью поставлю себе сохранить армию, сблизиться с теми войсками, которые идут ей на подкрепление, и самим уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю. Знаю, ответственность падет на меня, но жертвую собою для спасения Отечеству. Приказываю отступать.

Весть о решении оставить Москву быстро распространилась по армии. «Чувство великой, несказанной скорби овладело всеми сердцами, — запишет в своих „Памятных записках“ Граббе, — стыдно было смотреть друг на друга. Казалось, что Россия отрекалась от самой себя, что она сознавалась в своем бессилии и складывала оружие перед гордым победителем».

Какие же тяжелые переживания выпали в этот период на долю Кутузова!.. В первое время многие его осудили за этот шаг; им был недоволен Александр I. Но мудрый полководец понимал, что отступление из Москвы — это ловушка для неприятеля. Пока он будет грабить Москву, русская армия отдохнет, пополнится ополчением и новобранцами и тогда двинется со свежими силами на врага. Кутузов не раз повторял, что он заставил турок в последнюю войну есть падаль и лошадиное мясо и что французов ждет та же судьба.

«Глубокое молчание, — рассказывает очевидец, эмигрант из Франции Кроссар, — господствовало во все время прохода армии через Москву, но то не было молчание трусости, а молчание глубокого горя. Ни на одном лице я не заметил следов отчаяния, считающего все потерянным, но я наблюдал мрачное и сосредоточенное выражение чувства мести. Князь Голицын, с которым я шел рука об руку, не сказал все время ни слова. Только за городом прервал он это мрачное молчание. „О, зачем не убит я вчера? — вырвалось у него, и мне показалось, что слезы блеснули у него на глазах. — Тогда бы прах мой покоился наряду с останками моих предков в обители, основанной их благочестием“».

Да, в рядах вновь отступавшей армии преобладало чувство глубочайшего горя, ведь русские солдаты покидали древнюю столицу.

Москва! — как много в этом звуке
Для сердца русского слилось,
Как много в нем отозвалось…

Но русские патриоты, кроме тоски и унижения, испытывали непреодолимую жажду мести за Москву: многие стали даже говорить, что этот позор может быть изглажен только завоеванием Парижа.

Отступление русской армии сильно подействовало на Платова. Именно к этому времени относится его клятва отдать в жены свою дочь Марию тому казаку или воину русской армии, который возьмет в плен Наполеона. Как стало ясно из мемуаров офицеров наполеоновской армии, эта клятва Платова была известна и во французской армии. В своих воспоминаниях наполеоновский генерал Дедем писал: «В армии громко говорили, что атаман Платов обещал руку своей дочери тому, кто доставит ему Наполеона живым, будь это даже простой русский солдат». Через некоторое время даже выпустили гравированную картину с изображением молодой казачки. Надпись внизу гласила: «Из любви к отцу отдам руку, из любви к Отечеству — сердце».