Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

У вас хочет он научиться своей вере в себя; он питается вашими взглядами, он жадно ест хвалу из ваших рук.

Даже вашей лжи верит он, если вы умело лжёте о нём: ибо в самой глубине вздыхает его сердце: «Что такое я!»

И если истинная добродетель та, что не знает о себе самой, — что ж, и тщеславный не знает о своей скромности! —

Моя третья человеческая мудрость в том, что ваша боязливость не отбивает у меня охоту глядеть на злых.

Я счастлив при виде чудес, порождаемых знойным солнцем: тигра, пальмы и гремучих змей.

И среди людей есть прекрасный приплод знойного солнца, и в злых много чудесного.

Впрочем, как мудрейшие среди вас не казались мне такими мудрыми, так нашёл я и злобу людей лучшей, чем говорят о ней.{371}

Часто спрашивал я, качая головой: «К чему гремите вы, гремучие змеи?»

Поистине, даже для зла есть ещё будущее! И самый знойный юг не открыт ещё человеком.

Сколь многое называют и теперь злейшей злобой, хотя оно имеет всего двенадцать футов в ширину и три месяца в длину!{372} Но однажды придут в мир драконы побольше.

Чтобы сверхчеловек не был лишён своего дракона, сверх-дракона, достойного его, — надо, чтобы много знойного солнца ещё пылало над влажным девственным лесом!{373}

Ваши дикие кошки должны стать сперва тиграми, а ваши ядовитые жабы — крокодилами: ибо у доброго охотника должна быть и добрая охота!

И поистине, вы, добрые и праведные! В вас есть много смешного, и особенно ваш страх перед тем, что до сих пор называли «дьяволом»!

Так чужда ваша душа всего великого, что сверхчеловек был бы вам страшен в своей доброте!

И вы, мудрые и знающие, вы бежали бы от солнечного зноя той мудрости, в которой сверхчеловек с радостью купает свою наготу.

Вы, высшие люди, каких встречал мой взор! в том сомнение моё в вас и мой тайный смех: я угадываю, вы бы назвали моего сверхчеловека — дьяволом!

Ах, устал я от этих высших и лучших, с их «высоты» потянуло меня ввысь, прочь, вперёд, к сверхчеловеку!{374}

Ужас напал на меня, когда увидел я этих лучших нагими; тогда выросли у меня крылья, чтобы унестись в далёкое будущее.

В далёкое будущее, в южные страны, о каких не мечтал ещё ни один художник: туда, где боги стыдятся всяких одежд!{375}

Но переодетыми хочу я видеть вас, близкие и ближние мои, и наряжёнными, и тщеславными, и гордыми, как «добрые и праведные». —

И переодетым хочу я сам сидеть среди вас, — чтобы не узнавать вас и себя; это и есть моя последняя человеческая мудрость.

Так говорил Заратустра.

Самый тихий час

Что случилось со мною, друзья мои? Вы видите, я расстроен, изгнан, повинуюсь против воли, готов уйти — ах, уйти от вас!

Да, ещё раз должен Заратустра вернуться в своё уединение; но нерадостно возвращается на этот раз медведь в свою берлогу!

Что случилось со мною? Кто принуждает меня? — Ах, этого хочет мой гневный повелитель, он говорил ко мне; называл ли я вам когда-нибудь его имя?

Вчера вечером говорил ко мне мой самый тихий час — вот имя моего ужасного повелителя.

А случилось это так, — ибо я должен сказать вам всё, чтобы ваше сердце не ожесточилось против внезапно уходящего!

Знаете ли вы испуг засыпающего?{376} —

До самых пальцев ног пугается он, ибо почва уходит из-под ног его и начинается сон.

Такое сравнение даю я вам. Вчера, в самый тихий час, почва ушла из-под моих ног: сон начался.

Стрелка передвинулась, часы моей жизни перевели дыхание, — никогда не слышал я такой тишины вокруг, — так что моё сердце испугалось.

Тогда я услышал беззвучный голос: «Ты знаешь это, Заратустра?» —

И я вскрикнул от страха при этом шёпоте, и кровь отхлынула от моего лица, — но я молчал.

Тогда я ещё раз услышал беззвучный голос: «Ты знаешь это, Заратустра, но ты не говоришь об этом!» —

И я отвечал наконец, подобно упрямцу: «Да, я знаю это, но не хочу говорить об этом!»

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Ты не хочешь, Заратустра? Правда ли это? Не прячься в своём упорстве!» —

И я плакал и дрожал как ребёнок и сказал: «Ах, я хотел бы, но разве могу я! Избавь же меня! Это свыше моих сил!»{377}

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «При чём тут ты, Заратустра! Скажи своё слово и разбейся!» —

И я отвечал: «Ах, разве это моё слово? Кто я? Я жду более достойного; я не достоин даже разбиться о него».{378}

Тогда опять сказал он мне беззвучно: «При чём тут ты? Ты ещё недостаточно кроток для меня. У кротости самая грубая шкура». —

И я отвечал: «Чего только не вынесла шкура моей кротости! У подножия своей высоты живу я; как высоки мои вершины? Никто ещё не сказал мне этого. Но хорошо знаю я свои долины».

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «О Заратустра, кто должен двигать горами, тот передвигает и долины и низменности». —

И я отвечал: «Ещё не двигало моё слово горами, и что я говорил, не достигало людей. И хотя шёл я к людям, но ещё не дошёл я до них».{379}

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Что знаешь ты об этом! Роса падает на траву, когда ночь всего безмолвнее». —

И я отвечал: «Они смеялись надо мной, когда нашёл я свой собственный путь и пошёл по нему; и, поистине, дрожали тогда мои ноги.

И так говорили они мне: “Ты разучился находить путь, теперь ты разучиваешься и ходить!”»

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Что тебе до насмешек их! Ты тот, кто разучился повиноваться; теперь должен ты приказывать!

Разве ты не знаешь, кто для всех нужнее? Кто приказывает великое.

Великое совершить трудно; но ещё труднее приказать великое.{380}

Самое непростительное в тебе: у тебя есть власть, а ты не хочешь властвовать». —

И я отвечал: «Мне недостаёт голоса льва, чтобы приказывать».{381}

Тогда я снова услышал как будто шёпот: «Самые тихие слова те, что приносят бурю. Мысли, приходящие на голубиных лапах, управляют миром.

О Заратустра, ты должен идти как тень того, что должно наступить: так будешь ты приказывать и, приказывая, идти впереди». —

И я отвечал: «Мне стыдно».

Тогда я снова услышал беззвучный голос: «Ты должен ещё стать ребёнком и не иметь стыда.

Гордыня юности ещё на тебе, поздно стал ты юным, — но кто хочет превратиться в ребёнка, должен преодолеть ещё свою юность».{382} —

И я решался долго и дрожал. Наконец сказал я то же, что и в первый раз: «Я не хочу».

Тогда раздался смех вокруг меня. Увы, смех этот разрывал мне внутренности и терзал моё сердце!

Тогда я в последний раз услышал беззвучный голос: «О Заратустра, твои плоды созрели, но ты не созрел для своих плодов!

Надо тебе опять уединиться: ибо ты должен ещё дозреть». —

И вновь раздался смех и улетел; тогда наступила вокруг меня тишина, как будто двойная тишина. Я же лежал на земле, пот катился с моих членов.{383}

Теперь слышали вы всё, и почему я должен вернуться в своё уединение. Ничего не утаил я от вас, друзья мои.

Но и это услышали вы от меня, от того, кто всё ещё самый молчаливый из людей, — и хочет остаться таким!{384}

Ах, друзья мои! Я мог бы сказать вам что-то ещё, я мог бы дать вам что-то ещё! Почему не даю я? Разве я скуп?{385} —

Но когда Заратустра произнёс эти слова, овладела им сила скорби и близость разлуки с друзьями, так что он громко заплакал; и никто не знал, как утешить его! Ночью же ушёл он один и оставил своих друзей.{386}

Часть третья

Вы смотрите вверх, когда вы стремитесь возвыситься. А я смотрю вниз, потому что я возвышен.

Кто из вас может одновременно смеяться и быть возвышенным?

Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеётся над всякой трагедией сцены и жизни.

Заратустра, О чтении и письме (аб. [11])

Странник

Была полночь, когда Заратустра отправился в путь через горный хребет острова, чтобы ранним утром достичь противоположного берега: там хотел он сесть на корабль. Была там хорошая гавань, в которой даже чужие корабли охотно становились на якорь; они брали с собой тех, кто с блаженных островов хотел пуститься в море. И когда Заратустра всходил на гору, он вспоминал дорогой о своих многочисленных одиноких странствованиях с самой юности и о том, сколь на многие горы, хребты и вершины он уже взбирался.{387}

«Я странник и восходящий на горы, — говорил он своему сердцу, — я не люблю равнин и, кажется, я не могу долго сидеть спокойно.

И какая бы судьба и какое переживание ни ждали меня, — всегда будет в них странствование и восхождение на горы: в конце концов, мы переживаем только самих себя.{388}