Варлам Шаламов - Колымские тетради

• Название: Колымские тетради
• Автор: Варлам Шаламов
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Поэзия
• Год: 1998
• ISBN: 978-5-699-07318-4, 5-699-07318-3

В своей исповедальной прозе Варлам Шаламов (1907–1982) отрицает необходимость страдания. Писатель убежден, что в средоточии страданий — в колымских лагерях — происходит не очищение, а растление человеческих душ.

В поэзии Шаламов воспевает духовную силу человека, способного даже в страшных условиях лагеря думать о любви и верности, об истории и искусстве. Это звенящая лирика несломленной души, в которой сплавлены образы суровой северной природы и трагическая судьба поэта. Книга «Колымские тетради» выпущена в издательстве «Эксмо» в 2007 году.

---

(1960-е)

В лесу листок не шелохнется[208]

В лесу листок не шелохнется —
Такая нынче тишина.
Никак природа не очнется
От обморока или сна.

Ручей сегодня так бесшумен —
Воды набрал он, что ли, вот,
И сквозь кусты до первых гумен
Он не струится, а течет.

Обняв осиновую плаху
И навалясь на огород,
Одетый в красную рубаху,
Стоит огромный небосвод.

1969

Я живу не по средствам[209]

Я живу не по средствам:
Трачу много души.
Все отцово наследство —
На карандаши,

На тетрадки, на споры,
На дорогу в века,
На высокие горы
И пустыни песка.

1969

Я одет так легко

Я одет так легко,
Что добраться домой невозможно,
Не обсохло еще молоко
На губах, и душа моя слишком тревожна.

Разве дождь — переждешь?
Ведь на это не хватит терпенья,
Разве кончится дождь —
Это странное пенье,

Пенье струй водяных, так похожих на струны,
Эта тонкая, звонкая нить,
Что умела соединить
И концы и кануны?

1969

Как на выставке Матисса

Как на выставке Матисса,
Я когда-нибудь умру.
Кто-то сердце крепко стиснет,
Окунет в огонь, в жару.

Поразит меня, как лазер,
Обжигающ и колюч,
Оборвет на полуфразе
Невидимка — смертный луч.

Я присяду у порога,
Острый отразив удар,
Понемногу, понемногу
Отобьюсь от смертных чар.

И, уняв сердцебиенье,
Обманув судьбу мою,
Одолев оцепененье,
Продолжать свой путь встаю.

1969

Как пишут хорошо: «Испещрено…»

Как пишут хорошо: «Испещрено…»
«Вся в пятнах крови высохшая кожа».
А мне и это нынче все равно.
Мне кажется — чем суше и чем строже,

Тем молчаливей. Есть ли им предел,
Ненужным действиям, спасительным отпискам,
Венчающим любой земной удел,
Придвинутый к судьбе так близко.

1969

Суеверен я иль нет — не знаю

Суеверен я иль нет — не знаю,
Но рубаху белую свою
Чистую на счастье надеваю,
Как перед причастьем, как в бою.

Асептическая осторожность —
Древняя примета разных стран,
Древняя заветная возможность
Уцелеть после опасных ран.

(1960-е)

Приглядись к губам поэта[210]

Приглядись к губам поэта,
Угадай стихов размер
И запомни: чудо это,
Поучительный пример, —

Где в прерывистом дыханье
Зрению доступный ритм
Подтверждает, что стихами
Жизнь о жизни говорит.

1969

Дорога ползет, как червяк[211]

Дорога ползет, как червяк,
Взбираясь на горы.
Магнитный зовет железняк,
Волнует приборы.

На белый появится свет
Лежащее где-то под спудом —
Тебе даже имени нет —
Подземное чудо.

1969

На небе бледно-васильковом

На небе бледно-васильковом,
Как облачко, висит луна,
И пруд морозом оцинкован
И стужей высушен до дна.

Здесь солнце держат в черном теле,
И так оно истощено,
Что даже светит еле-еле
И не приходит под окно.

Здесь — вместо детского смятенья
И героической тщеты —
Одушевленные растенья,
Деревья, камни и цветы…

(1960-е)

Волна о камни хлещет плетью

Волна о камни хлещет плетью
И, отбегая внутрь, назад,
На берег выстелется сетью,
Закинет невод наугад,

Стремясь от нового улова
Доставить самой глубине
Еще какое-нибудь слово,
Неслыханное на дне.

(1960-е)

Как в фехтовании — удар

Как в фехтовании — удар
И защитительная маска, —
Остужен вдохновенья пар,
Коварна ранняя огласка.

Как в фехтовании — порыв
К ненайденному совершенству, —
Всех чувств благословенный взрыв,
Разрядки нервное блаженство.

(1960-е)

Ведь в этом беспокойном лете

Ведь в этом беспокойном лете
Естественности нет.
Хотел бы верить я примете,
Но — нет примет.

Союз с бессмертием непрочен,
Роль нелегка.
Рука дрожит и шаг неточен,
Дрожит рука.

(1960-е)

Вечерний холодок

Вечерний холодок,
Грачей ленивый ропот —
Стихающий поток
Дневных забот и хлопот.

Я вижу, как во сне,
Бесшумное движенье,
На каменной стене
Влюбленных отраженье.

Невеста и жених,
Они идут как дети,
Как будто кроме них
Нет ничего на свете.

(1960-е)

Летом работаю, летом

Летом работаю, летом,
Как в золотом забое,
Летом хватает света
И над моей судьбою.

Летом перья позвонче,
Мускулы поживее,
Все, что хочу окончить,
В летний рассвет виднее.

Кажется бесконечным
День — много больше суток!
Временное — вечным,
И — никаких прибауток.

1970

Не чеканка — литье

Не чеканка — литье
Этой медной монеты,
Осень царство свое
Откупила у лета.
По дешевке кусты
Распродав на опушке,
Нам сухие листы
Набивает в подушки.
И, крошась как песок,
На бульвар вытекает,
Пылью вьется у ног
И ничем не блистает.
Все сдувают ветра
На манер завещанья,
Наступает пора
Перемен и прощанья.

1970

Мир отразился где-то в зеркалах

Мир отразился где-то в зеркалах
Мильон зеркал темно-зеленых листьев
Уходит вдаль, и мира легкий шаг —
Единственная из полезных истин.

Уносят образ мира тополя
Как лучшее, бесценное изделье.
В пространство, в бездну пущена земля
С неоспоримой, мне понятной целью.

И на листве — на ветровом стекле
Летящей в бесконечное природы,
Моя земля скрывается во мгле,
Доступная Познанью небосвода.

1970

Воспоминание о ликбезе

Он — черно-белый, мой букварь,
Букварь моей судьбы:
«Рабы — не мы. Мы — не рабы» —
Вот весь его словарь.

Не мягкий ход полутонов:
«Уа, уа, уа», —
А обновления основ
Железные слова.

Я сам, мальчишка-педагог,
Сижу среди старух,
Старухам поднимаю дух,
Хоть не пророк, не Бог.

Я повторяю, я учу,
Кричу, шепчу, ворчу,
По книге кулаком стучу,
Во тьме свечой свечу.

Я занимаюсь — сутки прочь!
Не ангел, не святой,
Хочу хоть чем-нибудь помочь
В сраженье с темнотой.

Я ликвидатор вечной тьмы,
В моих руках — букварь:
«Мы — не рабы. Рабы — не мы».
Букварь и сам — фонарь.

Сраженье с «чрез», и «из», и «без»,
Рассеянных окрест,
И называется «ликбез»,
Где Маша кашу ест.

И тихо слушает весь класс
Мне важный самому
Знакомый горестный рассказ
«Герасим и Муму».

Я проверяю свой урок
И ставлю балл судьбе,
Двухбалльною системой мог
Отметку дать себе.

Себе я ставлю «уд.» и «плюс»
Хотя бы потому,
Что силой вдохновенья муз
Разрушу эту тьму.

Людей из вековой тюрьмы
Веду лучом к лучу
«Мы — не рабы. Рабы — не мы» —
Вот все, что я хочу.

1970