Александр Зиновьев - Иди на Голгофу

• Название: Иди на Голгофу
• Автор: Александр Зиновьев
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-19477-0

Выдающийся русский писатель, социолог, логик, поэт и художник Александр Александрович Зиновьев оставил обширное творческое наследие, на осмысление которого нужен не один десяток лет. В настоящий том вошла его программная книга «Иди на Голгофу» и социологический роман «Гомо советикус», в которых очерчен духовный путь русского человека в непростую эпоху, когда советский строй вынуждал лучших мыслителей покидать страну и приспосабливаться к реалиям западного общества.

---

— Но вам же это ничего не стоило, — сказал он.

— Вы ошибаетесь, — сказал я, — это мне стоило гораздо больших усилий, чем тем врачам, которым вы платите немалые деньги. Я человек не злой и не мстительный. Но вас я хочу проучить. Пусть ваш радикулит вернется к вам обратно!.. — После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.

Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар — отсыпаться на скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно. Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место, приглашают в компанию.

Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает мне половину пальто. Судьба гитариста — типичная судьба самобытного русского таланта. Когда он был ребенком, о его музыкальных способностях знали многие, но никто не приложил усилия помочь развить их. Он вырос и самоучкой овладел гитарой. Появление его было сенсацией. Ему сулили великое будущее. Его считали даже конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и сгубил его. Окружающие дружно, не сговариваясь, но удивительно согласно начали убивать его: умалять его талант, замалчивать, спаивать.

— Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои сограждане? — говорит он. — Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно, страдаю. Но не от того, о чем думают они. Я жажду недостижимого совершенства, зная заранее, что оно недостижимо: я хотел бы так сыграть, чтобы после этого можно было спокойно умереть с сознанием, что ты достиг Абсолюта.

Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдохнуть как следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет рассказывать в частной компании о новых веяниях в парапсихологии, иллюстрируя кое-какие идеи на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать цвета предметов. Если буду в настроении, буду угадывать слова, написанные, присутствующими на бумаге, и сдвигать без прикосновения легкие предметы. За это меня покормят ужином и, возможно, дадут немного денег.

Поздно ночью я тихонько проберусь в «свою» комнатушку, разложу койку, произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а я буду во тьме не способный сделать шаг к ней и совершенно безгласный. А танцевать она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот так: раз-два-три, раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту малость труднее всего получить. Кажется, что уж проще: оставить на время дела, вымыть лицо и руки, одеть праздничные одежды, взяться за руки и сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так: раз-два-три, раз-два-три… И все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами, женщины — дамами. Исчезнут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый блеск. Лица расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три, раз-два…

Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев- дерганье до отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает. Приходит тьма и пустота. Приходит сон без снов- тренировка на предстоящий вечный сон. А потом — холодный и беспощадный вывод: самые фантастические мечты людей сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые легкодостижимые никогда.

Бессонная ночь
бесконечною кажется.
Но стоит лишь веки зажать,
сны безнадежные
петлями вяжутся.
Хочешь — не можешь бежать.
Бесследно теряется
жизнь скоротечная.
Страсть догорает зазря.
Как же ты тянешься,
ночь бесконечная!
Что не восходишь, заря?!

Антипод

— Допустим, — говорит Антипод, — душа важнее для человека, чем все остальное. Пусть тело служит для души. Но ведь и душа нужна для тела. Ладно, оставим эту сторону дела без внимания. О душе надо заботиться. Ее надо хранить. Как? Согласен, есть особые приемы. Ты учишь им. Но суть дела в том, что они хороши лишь на словах, а не на деле. На деле, чтобы сохранить душу и укрепить ее, надо поступать так, что в результате приходится убивать именно душу. Это противоречие неразрешимо в рамках твоей религии. А в жизни такие логически неразрешимые проблемы решаются постоянно. Как? Колебания, смятения, взлеты, падения, насилие, гибель, грязь, слезы, кровь, комедия, драма, подлость, обман — вот средства решения логически неразрешимых проблем.

И других средств нет. Душу и вообще все добродетели можно сохранить только одним путем: убивая их. Так стоит ли овчинка выделки? Не лучше ли вообще обойтись без твоей души с ее мучительными проблемами? Не лучше ли холодная и расчетливая идеология, делающая жизнь проще, легче?

Проблема номер один

Как я уже говорил, товарищ Гробыко хочет, чтобы «все было по-честному». Поясню на примерах, как он это понимает. Подъезжает, например, товарищ Гробыко на своей черной «Волге» к школе, в коей обучается Балбес. Навстречу вылетает бледный и трясущийся директор. Берет товарища Гробыку под локоток и сопровождает в свой кабинет. На столе уже приготовлена «легкая закуска», достойная высокой персоны.

— Ты меня этим не покупай, — презрительно кивает товарищ Гробыко на стол, — я тебе сам таким г….м всю твою паршивую богадельню завалить могу. Хотя от рюмашки не откажусь. Садись! Потолковать надо.

— …Так вот в чем капуста, — говорит товарищ Гробыко, сожрав и выпив все, что было на столе, и ковыряя грязным ногтем в зубах. — Мой Балбес решил по дипломатической линии податься. А для этого, сам знаешь, подготовка какая нужна! Наши дипломаты — это тебе не хухры-мухры. Так вот, если Балбес не закончит школу с медалью, пеняй на себя. На то вы тут и учителя, чтобы…

Директор бормочет что-то невразумительное, изображая всем своим видом готовность и понимание.

— За мной дело не станет, — говорит товарищ Гробыко, — Я в долгу не останусь.

Директор лепечет что-то насчет улучшения жилищных условий.

— Заметано, — говорит товарищ Гробыко, — Велю поставить тебя первым в списке очередников на улучшение.

Обрадованный директор вызывает в кабинет по очереди классного руководителя Балбеса, учителя математики, учительницу английского языка и прочих лиц, занятых делом государственной важности — обучением и воспитанием Балбеса. Разговор короток и ясен: подтянуть Балбеса до медали, иначе «пеняй на себя», «я в долгу не останусь». Учителю математики за дополнительные занятия (читай: за завышенную отметку) обещается дачный участок, учительнице английского языка — устройство дочери в закрытое ателье обкома партии.

В решение главной проблемы области оказался вовлеченным и я. Разговор товарища Гробыки со мной был тоже по-партийному короток, ясен и категоричен.

— Ты, Лаптев, говорят, самому Сусликову мозги вправляешь, — сказал он, Так вот тебе боевое задание: надо моему Балбесу мозги вправить. Учителя пустое место. Отметки они поставят, а научить — не надейся. Шкурники! Им лишь бы урвать кусок пожирнее. Судить мало мерзавцев. А мне нужно, чтобы все было по-честному. На дипломатической службе дураков не держат. Так что действуй. Выправишь парня — озолочу. Нет — пеняй на себя. Тогда я сам тебе мозги вправлю так, что вовек не забудешь.

И я взялся за Балбеса. Но не из страха за свою судьбу, а из чисто спортивного интереса: а почему бы не подготовить из провинциального дебила дипломата мирового… я хотел было сказать «класса», но вовремя опомнился… мирового сорта! И эта сверхзадача захватила меня.

Не смысля в деле ни бельмеса,
Я все же поздно или рано
Из заурядного балбеса
Дам миру супер-Талейрана.

Я и Антипод

Часто наши споры превращаются в чисто словесные выкрутасы.

— Что лучше, — спрашивает он, — быть мертвым королем или живым рабом?

— Живой раб, — говорю я, — тоже станет мертвым рабом. Дело не в этом. Проблема — как прожить то, что отпущено тебе, как распорядиться богатством жизни, кто бы ты ни был — король или раб.

— Счастье, — говорит он, — А что это такое? Состояние, когда человек добивается желаемого, особенно того, чего нет у других. Потом — улучшение жизни, гарантии, перспективы, уверенность, успех… Короче говоря — обычные жизненные вещи, за которые идет борьба. Кто лучше может научить людей этомуты или я?

— Хорошо, — говорю я, — Пусть так. Но ведь общество распадается на группы с различным уровнем жизни и различными шансами на счастье в твоем понимании. Ну, а если человек всего этого лишен? Как ему жить, как жить несчастному, неудачнику, униженному, бесперспективному? Мы не конкуренты. Мы для разных слоев населения и для разных случаев жизни. Мы союзники.

— До поры до бремени, — говорит он, — Чтобы мы хорошо делали свое дело каждый в своей области, нужно, чтобы наше дело доминировало над всем прочим. Мы союзники, но мы непримиримые враги.