Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

• Название: Чего не было и что было
• Автор: Зинаида Гиппиус
• Издательство: Росток
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-94668-010-2

Проза З.Н.Гиппиус эмигрантского периода впервые собрана в настоящем издании максимально полно.

Сохранены особенности лексики писательницы, некоторые старые формы написания слов, имен и географических названий при современной орфографии.

---

Весь вопрос в том, как она свои задачи исполняет.

Беседа III. Продолжение прений по докладу 3. Н. Гиппиус: «Русская литература в изгнании»

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Слово предоставляется 3. Н. Гиппиус.

3. Н. ГИППИУС. Прежде, чем я прочту тезисы моего доклада» краткую сводку уже произнесенных речей и мы приступим к Дальнейшему разговору — я хочу сказать два слова о смерти Михаила Петровича Арцыбашева.

Лично мы с ним встретились только один раз, очень давно, при самом начале его писательской деятельности, гораздо раньше нашумевшего «Санина». Но сейчас я не о Саниных говорю, не в них дело. А в Арцыбашеве, который шесть лет прожил под большевиками и затем, четыре последующих года — в Варшаве.

Этого Арцыбашева, эту его жизнь — я знаю. Она предельно проста, как прямая линия, и своей именно простотой — необыкновенна.

Человек. Любил родину просто: как любят мать. Ненавидел ее истязателей. Боролся с ними лицом к лицу, ни пяди не уступая, не отходя от материнской постели. Шесть лет. Потом был физически выкинут вон. Остался у дверей. И продолжал то же. Та же прямая линия. Он совершенно просто отдал своей любви все, что имел. Ведь не в том дело чтобы дать много или мало, — да и кто судьи? — а в том, чтобы отдать все. Все, что имеешь, все, что у тебя есть, ничего не пожалеть, даже самой жизни своей.

Арцыбашев-человек так и сделал.

За Россию он боролся по всему своему уменью, по всему своему разуменью, всего себя, каким был, на эту борьбу положил, с естественностью ничего себе не оставив, для себя не сохранив. Не думал ни о каком «геройстве», как не думает солдат на фронте, в огне… — да и геройство ли это? А если это лишь геловегеское? Тем страшнее, что человеческое, просто человеческое, кажется нам — необыкновенным.

Как солдат на фронте умирает просто — так же просто, в чистой рубашке, умер и Арцыбашев, отдав все свое, вплоть до жизни, — своей единой любви.

Я не предлагаю того, что в подобных случаях обычно предлагается: «почтить память усопшего вставанием». Но я прошу — ради тех, которые здесь, может быть, понимают, что такое Человек, Любовь, Смерть, — я прошу нескольких секунд полного молчания. Тридцать секунд, по часам, — не больше…

Прошлый вечер еще раз показал мне, как сомнительно словесное сообщение между людьми.

Весь мой доклад состоит из вопросов. Вот они:

1. Не пора ли произвести исследование духовной жизни эмиграции, духовного ее состояния?

2. Можно или нельзя ограничить это исследование лишь одной из многочисленных областей духовной жизни: искусством, политикой, религиозными и культурными вопросами, философией, наукой и т. д.?

3. Если нельзя, то не требует ли исследование коллективной работы, каждого в своей специальной области, но с предпосылкой координации этих областей?

4. Фактическая разобщенность всех областей духовной жизни есть ли явление желательное или нежелательное?

5. Нужно ли, наконец, и можно ли заниматься духовной жизнью эмиграции, если не утверждать ее некую общность и общие, ей предлежащие, задачи?

На эти 5 вопросов, с моей стороны, были даны предположительные ответы, то есть:

— Исследовать духовное состояние эмиграции — очень важно;

— Ограничить исследование одной какой-нибудь областью — нельзя;

— Каждый, делая частное исследование, должен иметь в виду, что оно входит в общее;

— Данная разделенность, несвязанность областей, где проявляется духовная жизнь — нежелательна и

— эмиграция есть общность, и она имеет общие задачи.

Далее мной указывались, опять предположительно, некоторые из этих общих задач, общих для художника, политика, рабочего, монаха и т. д., всех эмигрантов, не смотрящих на свое Изгнание как на бессмысленную случайность.

Конкретные примеры из жизни отдельных групп эмиграции имели целью оттенить опасность тех или других наклонов воли и опасность недостаточного сознания общих задач.

Вот линия моего доклада. Этой линии и следовало бы держаться ответчикам. Они могли спорить против моих положений, защищать другие; могли возражать против моего понимания задач эмиграции и моего метода исследования ее духовной жизни. Или, ответив отрицательно на первый вопрос, могли просто зачеркнуть все остальные.

Но никто в линии доклада не остался. Никто на основные вопросы, тесно между собой связанные, никакого ответа не дал, и даже не подошел к ним, как к вопросам. Один Адамович имел, кажется, в виду общую схему. Ограничив свое возражение пределами, четвертого вопроса, — о фактической разобщенности духовных областей, — он противопоставил моему ответу свой, т. е. утверждал самодовлейность художественного творчества, независимость его от времени, от внешних и внутренних условий жизни, и даже признал какую-либо связь искусства с этими условиями нежелательной.

Ходасевич только уточнил и дополнил мои примеры неправильного отношения к искусству в самой области искусства. Что касается Вишняка и Ст. Ивановича — то они оба совсем не обратили внимания на вопросы доклада, а исключительно на конкретные примеры, которые никакого значения не имеют. Примеры эти, кроме того, брались не как примеры, а как самостоятельные утверждения неверных фактов. Мы узнали из речи Вишняка, что «Совр. Записки» не похожи на «Заветы», что «Заветы», хотя Вишняк и писал в них, были плохи, а «Совр. Зап.» хороши. Но мы так и не узнали, есть ли, по мнению Вишняка, у эмиграции общие задачи, или их нет, и что он думает о задаче — научиться свободе. Мы даже совсем ничего о свободе от Вишняка не услыхали.

Тем менее от Ивановича: он уже совершенно опустился на дно — мелких эмигрантских распрей, сделал на этом дне непривлекательную смесь, которой и разрисовал положение эмиграции.

Быть может, это интересно, — с психологической стороны: как раскрытие точки зрения и духовного кругозора одного из эмигрантов — самого г. Ивановича. Непосредственную отповедь на свою речь, вернее, на ее психологический стиль, г Иванович уже получил на прошлом заседании от Георгия Адамовича. К моему же докладу эта речь отношения не имела, а потому мне на нее сказать нечего.

Но достойная отповедь Адамовича еще раз подчеркнула благодетельность реакции молодых на безвыходную рутину стариков-общников.

Итак — мои вопросы не были услышаны. Волей-неволей приходится их повторять. Если среди нас, перенесенных в Европу, процесс духовной жизни не оборвался, а продолжается, то какие, где его проявления? Где нерв этой духовной жизни в данную минуту? В каких областях, в каких кругах или группах? Кто видит смысл в катастрофе, лишившей одних русских людей земли, других — свободы? Кто не видит, считая тех и других лишь жертвами несчастного случая?

Некогда хозяин земли русской, Петр, посылал молодых недорослей в Европу, на людей посмотреть, поучиться «наукам». А что, если и нас какой-то Хозяин послал туда же, тоже поучиться, — между прочим и науке мало нам знакомой — Свободе?

И недоросли плакались. И недорослям путь назад был заказан, пока своего не исполнят. Мы тут стонем с утра до вечера «Россия», «Россия», к ней тянемся, да еще гордимся: мы стоим лицом к России. А что, если отдавая все наше время на это стояние мы так и осуждены стоять, и никакой России не получим?

Мне вспоминаются слова мудрой девушки из сказки: самый важный час — теперешний; самое важное дело — которое те-перь делаем, самый нужный человек — с которым сейчас дело имеешь.

И вот мой последний вопрос: а что, если ради теперешнего, Сегодняшнего дела — самого важного — сейчас Россию надо Забыть? Что, если только исполнив наше здешнее, сейчасное дело, — мы заслужим Россию?

ЗАМЕТКИ О «ЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ»

Человекообразные

Никакого «человечества» нет. Пора сказать это прямо. Пожалуй, и пора прошла: кому сейчас интересно, есть оно или нет? Вопрос без резонанса.

Если, из любезности или добросовестности, и выслушают мое утверждение, то возразят: а когда же это самое «человечество» было? Были страны, племена, народы, нации, слои, классы, партии, группы, индивидуумы, и всегда, как теперь, были они друг против друга, благодаря разности интересов. Собственно же человечества (уж не с большой ли буквы?) никогда не существовало. В мечтах разве? В воображении? В идее?

Да, да, и тут вся перемена, — громадной важности. Не было — но могло быть, к тому шло. Мечта, воображение, идея, — есть предварительная стадия бытия чего-нибудь. Во всяком случае, единственная возможность бытия. Пока «человечество» жило в идее, оно могло реализоваться. А если «погасить идею в уме?». С ней, естественно, гаснет воля, что же остается? Ничего, меньше пустого места.

Подозрительно* быстро гаснут в наше время всяческие «идеи». «Человечество» — только одна из целого ряда, не менее важных. Вообразительное бытие ценностей, — т. е. идеи, — имеют громадное влияние на реальность. Когда они отмирают, гаснут — это немедленно отражается на всех явлениях жизни, изменяет ее облик, существенно изменяя облик самого человека. Стоит представить себе: без воображенья, без воли, идущей далее настоящего момента, — разве будет человек похож на то, что мы привыкли называть этим именем? Если и «похож» — не очень… Угасание идей есть начало (долгого, правда) пути к перерождению человека в «человекообразное».