Лиля Брик - Пристрастные рассказы

• Название: Пристрастные рассказы
• Автор: Лиля Брик
• Издательство: Деком
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-89533-226-9

Эта книга осуществила мечту Лили Брик об издании воспоминаний, которые она писала долгие годы, мало надеясь на публикацию.

Прошло более тридцати лет с тех пор, как ушла из жизни та, о которой великий поэт писал — «кроме любви твоей, мне нету солнца», а имя Лили Брик по-прежнему привлекает к себе внимание. Публикаций, посвященных ей, немало. Но издательство ДЕКОМ было первым, выпустившим в 2005 году книгу самой Лили Юрьевны. В нее вошли воспоминания, дневники и письма Л. Ю. Б., а также не публиковавшиеся прежде рисунки и записки В. В. Маяковского из архивов Лили Брик и семьи Катанян. «Пристрастные рассказы» сразу вызвали большой интерес у читателей и критиков. Настоящее издание значительно отличается от предыдущего, в него включены новые главы и воспоминания, редакторские комментарии, а также новые иллюстрации.

Предисловие и комментарии Якова Иосифовича Гройсмана. Составители — Я. И. Гройсман, И. Ю. Генс.

---

Сколько же чаю было выпито из «самых дешевых стаканов»? Сколько крюшона на лефовских «пятницах». Водки не пили. Может быть, это была и не пятница, а какой-нибудь другой день недели… Это знает Вася.[55]

Когда открылся музей Маяковского В Гендриковом переулке, Л. Ю. передала туда всю обстановку квартиры. Но однажды, зайдя в музей, она обнаружила подарок поэта — коврик… в бухгалтерии. Л. Ю. рассердилась и забрала коврик обратно

Очевидно, когда Перцов фабриковал свою фальшивку, он широко пользовался музейными мемуарами — уж очень он расшаркивался перед музеем, уж очень благодарил за предоставленные «материалы».

Как было дело

Приходится писать, как было дело. Слишком много врут, даже для очевидцев слишком много… Слишком много домыслов — вольных или невольных. Больше вольных. Писать не хочется. Не хочется вспоминать. Только начнешь, а «уже у нервов подкашиваются ноги…»

Итак, Володя влюбился в меня сразу и навсегда, так же как Ося влюбился в Володю. Я говорю — навсегда, навеки, оттого что это останется в веках, и не родился тот богатырь, который сотрет эту любовь с лица земли. Разве что земля «рухнет», а тогда — всё равно.

Я уже писала о том, что Володя пришел к нам, сразу посвятил мне «Облако» и с тех пор посвящал мне каждую строчку.

Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня, это было нападение.

Два с половиной года у меня не было спокойной минуты — буквально. Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но он мне не нравился. Я не любила звонких людей — внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его — Маяковский — такая звучная и похожа на псевдоним, причем на пошлый псевдоним.

Ося был небольшой, складный, внешне незаметный и ни к кому нетребовательный, — только к себе.

Володя в первые дни отнесся к Осе как к меценату. Даже обманул его, назвал большую сумму за печатание «Облака» и прикарманил оставшиеся деньги. Но это только в первые дни знакомства. Володя был в отчаянии, когда через много лет выяснил, что мы знаем об этом обмане и хотя он был давным-давно позади, хотя между нами была уже полная близость и рассказала я ему об этом как о смешном случае и оттого, что к слову пришлось, а могла бы и не рассказывать, так как это было давно забыто.

Да и тогда, когда это произошло и мы с Осей узнали про это, мы отнеслись к этому весело, и нас это со стороны тогдашнего Володи нисколько не удивило. Слегка обжулить мецената считалось тогда в порядке вещей.

Ося сразу влюбился в Володю, а Володя в Осю тогда еще влюблен не был. Но через короткое время он понял, что такое Ося, до конца поверил ему, сразу стал до конца откровенен, несмотря на свою удивительную замкнутость. И это отношение осталось у него к Осе до смерти. Трудно, невозможно переоценить влияние Оси на Володю.

Пишу как пишется, могу перепутать последовательность, но факты все безусловные, так как буду писать только то, что точно помню и о чем все эти годы часто думала. О многом думала, оттого что думалось. О многом — оттого, что заставляли думать сплетни и клевета. Сколько их, мерзких сплетен! Как нарочно в ответ на «пожалуйста, не сплетничайте». И сколько их было при жизни Володи. Но тогда мы на них не обращали решительно никакого внимания. Они к нам совсем как-то не прилипали, мы их не слышали даже. Сплетен было больше, чем это нормально, вероятно, оттого, что Володя был очень заметен не только стихами, но и всем своим видом и поведением, да и влюбленных в меня, пожалуй, было больше, чем это нормально, а вокруг каждой любви — особенно несчастной — всегда много сплетен.

Наша с Осей физическая любовь (так это принято называть) подошла к концу. Мы слишком сильно и глубоко любили друг друга для того, чтобы обращать на это внимание. И мы перестали физически жить друг с другом. Это получилось само собою…

…Я рассказала ему всё и сказала, что немедленно уйду от Володи, если ему, Осе, это тяжело. Ося был очень серьезен и ответил мне, что «уйти от Володи нельзя, но только об одном прошу тебя — давай никогда не расстанемся». Я ответила, что у меня этого и в мыслях не было.

Так оно и случилось: мы всегда жили вместе с Осей. Я была Володиной женой, изменяла ему так же, как он изменял мне, тут мы с ним в расчете. Во втором вступлении к поэме о пятилетке, которое он начал писать в виде письма ко мне, так и сказано: «…с тобой мы в расчете, не к чему перечень взаимных болей, бед и обид». Он переделал эти строчки в предсмертном письме на: «я с жизнью в расчете…» Я и жизнь для Володи были синонимами.

Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. п. совершенно не похожи на то, что было. Я любила, люблю и буду любить Осю больше чем брата, больше чем мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе. Я люблю его с детства. Он неотделим от меня. Может быть, когда-нибудь я напишу об этой любви. Сейчас моя цель другая. Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот, если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося. Он говорил, что для него Володя не человек, а событие. Володя во многом перестроил Осино мышление, взял его с собой в жизненный путь, и я не знаю более верных друг другу, более любящих друзей и товарищей. Думаю только, что Ося никогда бы не бросил Володю так, как бросил его Володя. Он не мог бы убить себя, как бы ни был велик соблазн. Он не обрек бы Володю на такую тоску, на такое горе, на какое обрек Володя Осю. Ося пересилил бы себя для меня, для Володи, не дал бы волю больным нервам. Правда, Ося не был поэтом. Какая же это нервотрепка писать такие пережитые поэтом стихи, какие писал Володя! В таком состоянии долго прожить невозможно. За 37 лет он прожил сто жизней…

Записки…

Их значительно больше, чем на этих страницах, и за исключением близких Л. Ю. Б., их никто не видел.

Наверное, поэтому, еще и еще раз перебирая этих гонцов «ПереПиск'а», испытываешь чувство прикосновения не только к документам, которые вот-вот станут достоянием архивов и музеев, но и к какой-то тайне, которая скоро откроется для всех.

Фото А. Родченко. 1926

Написанные чернилами или чаще карандашом торопливой рукой автора на случайных кусках бумаги или картонках-визитках без указания даты, они помогают войти в сложный мир каждодневного общения главных героев этой книги.

2 Неизвестные записки и рисунки В. Маяковского и Л. Брик

Целую родных Кисев буду названивать во все телефонные колокола Счен

Из этих записок публиковались только рисунки без текста (ред.).

1927

3 Письма и дневники

Предисловие редактора

Дневниковые записи Лиля Брик вела в разные годы жизни, самые подробные из них охватывают период учебы в гимназии и до замужества. Однако опубликованы они не полностью, некоторые записи хранятся в архивах и могут быть открыты не раньше чем через полвека после смерти Лили Юрьевны. Вопреки распространенному мнению их поместила туда не сама Л. Ю. Б., а ее правонаследники, опасаясь, что откровенность дневников бросит на нее тень.

Из находящихся в распоряжении редакции дневников в книгу вошли записи 1929–1932 гг., а также 1955 года, относящиеся к первой послевоенной поездке Л. Ю. Б. и Василия Абгаровича Катаняна в Париж. Но если «парижский» дневник не требует особых комментариев, то на записях 1929–1932 гг. следует остановиться подробнее.

В записях 1929–1930 гг. только отголоски драматических событий, происходивших в последние годы жизни Маяковского: выставка «XX лет работы», ссора с лефовцами, уход из РЕФа в РАПП и т. п. В воспоминаниях о поэте многие пишут о его нервных срывах, болезни и усталости. Но никто из них, в том числе Лиля Юрьевна, не сделали попытку разобраться в сути происходившего.

В конце того же 1930 года Л. Ю. связывает свою жизнь с видным военачальником Виталием Марковичем Примаковым, следует за ним в Ростов и Свердловск, в 1933 году — в длительную командировку в Берлин, а затем — в Ленинград, где он был заместителем командующего военным округом. Однако о В. М. Примакове в дневнике нет ни слова. Его как бы не существовало в жизни Л. Ю. Он был арестован 29 августа 1936 года органами НКВД и по сфабрикованному обвинению расстрелян вместе с другими советскими военачальниками. Известно, какая судьба ожидала обычно жен «врагов народа». И, опасаясь ареста, Лиля Юрьевна уничтожила дневник, а затем воссоздала его в «отредактированном» виде. Так тогда поступали многие: жгли «компрометирующие» письма и дневники, наивно надеясь, что это поможет им в случае ареста. Увы, к тому времени, когда Лиля Юрьевна переписывала свой дневник, В. М. Примакова уже действительно не существовало.