Ирина Павлова - Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941

• Название: Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941
• Автор: Ирина Павлова
• Жанр: История

Эта книга – исправленная и дополненная версия двух предыдущих книг автора, изданных в России крошечным тиражом: «Сталинизм: становление механизма власти» (Новосибирск: Сибирский хронограф, 1993. 250 с. Тираж 500 экз.) и «Механизм власти и строительство сталинского социализма» (Новосибирск: издательство СО РАН, 2001. 460 с. Тираж 300 экз.). Новая версия подготовлена в 2002 г.

В книге рассматривается процесс становления механизма сталинской власти наряду с перерождением большевистской партии и формированием внутри нее партии аппарата. Этот механизм был отлажен в  результате секретной партийно-государственной реформы 1922–1923 гг., включавшей в себя создание номенклатуры, подчинение Советов партийным комитетам и оформление системы секретного делопроизводства. Особое внимание уделяется процессу укрепления сталинского механизма власти в ходе политических кампаний 1920- х гг. таких, как отстранение Ленина от руководства партией и воссоздание империи, внутрипартийная борьба и зажим новой экономической политики.

На основе анализа документов высших партийных органов – Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК РКП/ВКП(б) -  и их секретной переписки с местными партийными и государственными органами раскрывается конспиративный характер сталинской власти. В книге доказывается, что именно тайный механизм принятия решений позволил скрыть действительный смысл кардинальных социально-экономических преобразований 1930-х гг. По мнению автора, этот смысл заключался в создании системы государственного крепостничества в Советском Союзе и милитаризации страны. Специальная глава книги посвящена агрессивным замыслам Сталина и его конспирации в подготовке к войне.

Книга острополемична и направлена против современной апологии сталинского великодержавия и исторического оправдания советской модернизации 1930-х гг.

---

18 января 1928 г. на заседании бюро Сибкрайкома ВКП(б) выступил Сталин. »Ломать» ему никого не пришлось. Единственный человек, который отважился на возражение, был председатель правления Сибкрайсельбанка С. Загуменный. По сути, он тоже был не против репрессий по отношению к кулаку, но поддерживал репрессии только против кулаков, спекулирующих хлебом. Сталин же требовал применять 107-ю статью Уголовного кодекса к кулаку гораздо шире – не за спекуляцию, а за невыпуск хлеба на рынок, за несдачу хлеба.

В основу постановления бюро Сибкрайкома от 18 января было положено предыдущее, от 17 января, на что есть прямая ссылка в тексте. Сталину принадлежит дополнение о том, что репрессии проводятся от имени прокуратуры и далее прямо следовало указание – «поручить краевой прокуратуре в газетах и специальных листовках опубликовать от своего имени (выделено мною. – И.П.) извещение о ст. ст. 107 и 105 и о порядке и условиях их применения»[655]41. Это дополнение – конкретный пример действия сформировавшегося к этому времени механизма сталинской власти. Запрятанная внутри партийных структур эта власть, как правило, действовала не от своего имени, а через своих исполнителей.

Постановления следовали одно за другим, нагнетая и обостряя и без того взрывоопасную обстановку в деревне. 20 января 1928 г. на места был отправлен еще один циркуляр за подписями Заковского, Леонидова и председателя Сибкрайсуда Кожевникова с указанием «возбудить уголовное преследование также в отношении держателей особо крупных запасов хлеба, исключительно из числа кулаков, как скупающих хлеб, так и не выпускающих имеющиеся у них хлебные излишки на рынок». Предписывалось провести показательные процессы, «главным образом в тех районах, где имеются большие запасы хлеба или где наблюдается хлебная спекуляция. Конкретно дела, подлежащие рассмотрению в судебном порядке, определяются особой тройкой по хлебозаготовкам с участием уполномоченного по хлебозаготовкам, а где таких троек нет, по согласованию с секретарем райкома ВКП(б).

...Как общее правило, слушать дела без участия обвинения и защиты, допуская таковые только лишь в случае необходимости устройства по решению тройки широкого показательного процесса.

...Ни в коем случае не допускать оправдательных или условных приговоров. Арест должен обязательно сопровождаться конфискацией всех излишков хлеба, мяса и промтоваров...»[656]42.

Постановление об уголовном преследовании «в каждом из основных хлебозаготовительных районов нескольких кулаков (4–10), располагающих большими запасами хлеба...» – это уже начало массового террора, террора по разнарядке, который в 1930-е гг. станет «операцией», организованной во всесоюзном масштабе с обязательными лимитами на репрессии. Всего несколько лет отделяло это постановление Сибкрайкома ВКП(б) от постановления Политбюро «Об антисоветских элементах» от 2 июля 1937 г., на основании которого местным секретарям и руководителям управлений НКВД предписывалось «взять на учет всех возвратившихся (из мест спецпоселений. – И.П.) на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы, были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД...»[657]43.

Надо думать, что Сталин был удовлетворен заседанием бюро Сибкрайкома 18 января 1928 г. и последующими действиями сибирских властей. «Работники готовы разбиться в лепешку для того, чтобы выправить положение, – сообщал Сталин в шифротелеграмме из Новосибирска в ЦК С. Косиору. И в другой шифротелеграмме: «...здешние партработники взялись за дело с большим рвением и работают по совести, как истые большевики...»[658]44.

Итак, первое, по Сталину, условие – «...крепкая власть» для наступления на крестьянство – в Сибири имелось. Необходимо было также наличие второго условия – «готовности масс поддержать...»

«Операция по кулакам», как называлась кампания против крестьянства в официальных документах, означала не что иное, как развязывание гражданской войны в деревне. Как известно, в мае 1918 г. также «сверху» декретом Совнаркома о продовольственной диктатуре (декрет СНК от 9 мая, декрет ВЦИК и СНК от 13 мая) была развязана беспощадная террористическая война против крестьянской и иной буржуазии, удерживающей у себя излишки хлеба[659]45. В конце 1928 г. Сырцов, говоря о возросшем сопротивлении крестьянства политике власти, признал, что «это и есть реакция кулачества на наше наступление»[660]46. Но для того, чтобы предпринимать такую провокацию «сверху», необходимо было иметь уверенность в том, что почва для гражданской войны в деревне уже подготовлена, и в Сибири в особенности.

В последние годы в литературе неоднократно высказывалась мысль, что без поддержки «снизу» политики раскулачивания никакая коллективизация была бы невозможна. Собственно говоря, первым это подтвердил сам Сталин, который признал, что «революция сверху», как он называл коллективизацию, проходила «при прямой поддержке "снизу" со стороны миллионных масс крестьян, боровшихся против кулацкой кабалы, за свободную колхозную жизнь»[661]47.

Если бы крестьянство, которое составляло подавляющее большинство населения России, оказалось социально сплоченным в сопротивлении политике коммунистической власти, то никакую коллективизацию провести бы не удалось. Отдельные крестьянские выступления, даже весьма многочисленные, это все-таки не «крестьянская война». По данным «Докладной записки о формах и динамике классовой борьбы в деревне в 1930 г.», подготовленной Секретно-политическим отделом ОГПУ, за отчетный год произошло 13.754 крестьянских выступления[662]48. Бесспорно, это большая цифра, но если учесть что к концу 1930-х гг. в стране было создано 242,5 тыс. колхозов и около 4 тыс. совхозов[663]49 , то она оказывается не такой большой. Сталинской власти удалось с самого начала перевести борьбу крестьян против внешней силы – государства в борьбу внутри самой деревни. Там, где не справлялись собственными силами, в дело вступала Красная Армия[664]50. Причина победы заключалась не только в чрезвычайной разбросанности российских деревень на огромной территории, но и в основаниях жизни российского крестьянства, которые складывались веками. Здесь важно отметить в первую очередь традиции его отношений с властью. Спецификой этих отношений было подчинение власти. Традиционно и власть в России действовала путем административного принуждения.

Несмотря на начавшееся после 1861 г. бурное развитие капитализма, деревня этим движением была захвачена в наименьшей степени. Реформа 1861 г., проводившаяся традиционно для России «сверху», освободила крестьян только лично и формально. Отмена крепостного права не повлекла за собой установления экономической независимости российских крестьян. Право частной земельной собственности не получило признания. Наоборот, была усилена роль общины, которая стала посредником в отношениях государства с крестьянством. Общинные традиции, таким образом, консервировали патриархальный уклад жизни в деревне. Процесс складывания слоя крестьян-собственников, начавшийся в результате проведения столыпинской аграрной реформы, не был к 1917 г. доведен до конца.

В большинстве своем российский крестьянин относился к земле не как к собственности. Земля для него была чем-то изначально данным, даром божьим. Сознание частной собственности и неотделимое от него правосознание было ему незнакомо и чуждо. Отсутствие правосознания неизбежно влекло за собой отсутствие уважения к чужому и сознания его неприкосновенности. В традициях России было всеобщее нарушение закона – не только «сверху», но и «снизу», а следовательно, сознание всеобщей виновности. Эти составляющие менталитета российского крестьянства сыграли свою негативную роль в последующей истории России. С.Ю. Витте в свое время пророчески предсказал: «Горе той стране, которая не воспитала в населении чувства законности и собственности, а, напротив, насаждала разного рода коллективное владение»[665]51. Со своей стороны, Сталин, начиная огосударствление сельского хозяйства, сознавал преимущество этого обстоятельства. Одной «из причин той сравнительной легкости и быстроты» процесса «коллективизации», по его мнению, было отсутствие «частной собственности на землю, приковывающей крестьянина к его индивидуальному хозяйству»[666]52.

В связи с этим, как заметил А.С. Ахиезер, в российском обществе существовала мощная уравнительная основа нравственности, которая постоянно разбивала другую альтернативу, т.е. попытки меньшинства встать на путь утилитаризма и расслоения. Эта альтернатива потерпела поражение в процессе осуществления столыпинской реформы, когда крестьянство оказывало массовое сопротивление разрушению общины. Эта альтернатива возникла вновь в результате Октябрьского переворота и была направлена против помещиков[667]53. Надо добавить, что не только против помещиков, но и против государства, и против зажиточной части деревни. В 1917 г. российское крестьянство в целом поддержало большевиков не только из-за Декрета о земле, но и потому, что ленинский лозунг «Грабь награбленное!» нашел отклик в крестьянской массе. Уравнительные настроения выразились прежде всего в захватно-погромном движении крестьян против помещичьих имений, которое осенью 1917 г. «становится подавляющим»[668]54.