Капра Фритьоф - Уроки мудрости

• Название: Уроки мудрости
• Автор: Капра Фритьоф
• Издательство: София
• Жанр: Философия
• Год: 2004

Книга является уникальным путеводителем по науке будущего, контуры которой выстраиваются через беседы автора с рядом влиятельных мыслителей нашего века — В.Гейзенбергом, Дж. Кришнамурти, Г.Бэйтсоном, С.Грофом, А.Уотсом, Р.-Д.Лэйнгом и других. Следуя за Капрой, мы оказываемся на передовом рубеже таких разных дисциплин, как физика, медицина, футурология, психиатрия, семейная терапия.

---

По-видимому, это мне удалось, потому что позже я слышал, что мой семинар произвел на Бэйтсона прекрасное впечатление: "Блестящий малый", — сказал он кому-то из друзей.

После этого я всегда чувствовал, что Бэйтсон с уважением относится к моей работе, более того — что он относится ко мнесискреннейсимпатиейидажес некоторой отеческой привязанностью. У меня было много оживленных разговоров с Бэйтсоном втечениепоследних двух лет его жизни: в столовой Эсаленскогоинститута, на террасе его дома, выходящей на океан, и в другихпрекрасныхместаххолмистого побережья Биг-Сура. Он дал мнепрочестьрукопись "Разума и природы",и читая ее, я живо вспоминал, как мы часами сидели с ним на траве над океаном яснымсолнечнымднем, слушаяритмичный рокот волн, наблюдая за пчелами и пауками: "Что за паттернсвязывает краба с омаром, орхидею с примулой, всех их со мной? И меняс Вами?" Когда я приезжал в Эсален вестисеминары, ячастовстречалБэйтсона в столовой, он улыбался мне: "Хелло, Фритьоф, приехалдавать шоу?" А после обеда он спрашивал: "Чашечкукофе?" — приносилкофенам обоим и мы продолжали беседу. Разговоры сБэйтсоном носили особый характер из-за того, что он особым образом преподносил свои идеи. Он предлагал систему идей в формеисторий, анекдотов, шуток, по-видимости разбросанных наблюдений, ничего не формулируя до конца. Бэйтсон не любилобстоятельных объяснений, зная, по-видимому, что лучшее понимание приходит тогда, когда вы сами можете установить связи, своим умом, а непо подсказке. Он давал мало пояснений, и я хорошо помню огонек в егоглазах и удовольствие в голосе, когда он видел, что мне удается следовать за ним в сплетении его мыслей. Разумеется, я никогда не мог целиком проследить его мысль, но может быть, время от времени мне удавалось это в несколько большей мере, чем другим, и это доставлялоемуогромное удовольствие.

Таким образом, Бэйтсон раскидывал свою сеть идей, и я проверялсвое понимание отдельных узлов короткими замечаниями и вопросами. Емуособенно нравилось, если мне удавалось забежать вперед на два-три звена;в этих редких случаях его глаза загорались, удостоверяя, что нашимысли резонируют друг другу.

Попробую восстановитьтипичныйразговор такого рода по памяти*. (* Затронутые в этом разговоре идеи я более тщательно пояснюдальше.) Однажды мы сидели рядом со столовой, и Бэйтсонговорил о логике."Логика — красивое орудие, — говорил он, — имы извлекали значительные дивиденды из нее за последниедве тысячи лет. Но беда, знаете ли, в том, что если вы прилагаете ее к крабам и дельфинам, к бабочкам и формированию привычек, — его голосзамер, и после паузы, глядя на океан, он добавил, — знаете ли, ковсем прекрасным вещам, — и прямо глядя на меня, — логика совершеннонеработает!" "Не работает?" "Да, не работает, — продолжал он оживленно, — потому что ткань живых вещей связывается не логикой. Видите ли, когда у вас есть замкнутые цепипричинности, — а они всегда есть в живом мире, — использование логики приводит к парадоксам. Возьмитехоть термостат, простой орган чувств, да?" — Он посмотрел наменя, чтобы убедиться, слежу ли я за его мыслью, и продолжал. "Еслион включается, он выключается. Если он выключается, он включается. Если да, то нет; если нет, то да". На этом он остановился, чтобы дать мне подумать над тем, что он сказал. Его последняяфраза напоминала мне о классических парадоксах аристотелевской логики, что он, конечно, и имел в виду. Так что ярешилсяна догадку: "Вы имеете в виду, что термостат лжет?" Глаза Бэйтсона вспыхнули: "Да-нет-да-нет-да-нет. Видители, кибернетический эквивалент логики — осимиляция". Он сноваостановился, и в этот момент я почувствовал связь с темой, котораяменя давно интересовала. Взволнованно я с улыбкой сказал: "Гераклит знал это!" "Да. Гераклит знал это", — ответилБэйтсонна мою улыбку."И Лао-Цзы!" "Конечно. И все эти деревья. Логика для них не работает". "Чем же они ее заменяют?""Метафорой"."Метафорой?" "Да, метафорой. Именно так работаетвся ткань взаимосвязей. Метафора лежит в самом основании живого".

Истории

Способ представлений идей составлял существенный внутренний момент учений Бэйтсона. Из-за этой специальной техники вплетения идейвособыйстиль репрезентации, мало людей понимали это. Как заметил Лэйнг на эсаленском семинаре в честь Бэйтсона: "Не о всех тех, кто полагал, что понимает его, он сам полагал, что они понимаю его. По егомнению, очень, очень немногие понимали его".

Это недопонимание относилось к бэйтсоновским шуткам. Он нетолько вдохновлял и просвещал, он был и в высшей степенизанимательным, но шутки его были так же особого рода. Он обладал тонким английским чувством юмора, и когда он шутил, то выговаривал вслух лишь двенадцать процентов шутки, и предполагалось, что вы догадаетесь об остальном; иногда он даже сводил сказанное к пяти процентам. В результатемногие его шутки на семинарах встречались полным молчанием, отмеченные только его коротким смешком.

Вскоре после нашего знакомства он рассказал мне шутку, котораяему очень нравилась и которую он много раз рассказывал во многих аудиториях. Мне кажется, что она может служить ключом к пониманию его мышления и способу представления своих людей. Вот как он ее рассказывал: "У одногочеловекабыл мощный компьютер, и ему хотелось узнать, смогут ли компьютеры когда-нибудь мыслить. И онзадалсвоемукомпьютеру вопрос, конечно же, на великолепном фортране: "Сможешь литы когда-нибудь мыслить, как человек?" Компьютер пощелкал, потрещал ипомигал, и наконец напечатал свой ответ на кусочке бумаги, как всегдас распечаткой, и вот что там было аккуратно напечатано: "Это напоминает мне одну историю".

Бэйтсон считал истории, притчи и метафоры существенным выражениемчеловеческой мысли, человеческого разума. Хотя он мыслил оченьабстрактно, он никогда не обращался с какой-либо идеей чисто абстрактным образом, а всегда представлял ее конкретно, рассказывая какую-нибудь историю.

Важная роль историй в мышлении Бэйтсона глубоко связана с вниманием к отношениям. Если бы мне нужно было в одном слове выразить то, что содержится в его учении, этим словом было бы "отношение". Он всегда говорил об этом. Центральный аспект возникающейпарадигмы, можетбытьсамыйцентральный — это переход от объектов к отношениям. ПоБэйтсону отношения должны быть основанием всехопределений. Биологическая форма собирается из отношений, а не из частей, и то же относится к человеческому мышлению, только так мы можем мыслить.

Бэйтсон частоподчеркивал, чтодля точного описания природынужно стараться говорить на ее собственном языке. Однаждыонпродемонстрировал это весьма драматически, спросив участников своего семинара: "Сколько пальцев у вас на руке?" После недоуменной паузы кое-ктосказал нерешительно: "Пять". И Бэйтсон воскликнул: "Нет!" Кто-то попробовал сказать про четыре, и Бэйтсон опять воскликнул свое "Нет!" Наконец, когда все были озадачены, он сказал: "Нет! Правильный ответсостоит в том, что такой вопрос не нужно задавать; это глупый вопрос.

Такой ответ дало бы вам растение, потому что в мире растений, вообще вмире живых существ, нет таких вещей, как пальцы; есть только отношения".

Поскольку отношения — сущность мира живого, то лучшевсего, полагал Бэйтсон, для его описания говорить на языке отношений. Именноэто и достигаетсярассказываниемисторий. Истории, любилговоритьБэйтсон, это царский путь к изучению отношений. В истории важен и истинен не сюжет, не люди и вещи, а отношения между ними. Бэйтсон определялисторию как "совокупность формальных отношений, развертываемуюво времени", и к этому он стремился во всех своих семинарах — развернуть сеть формальных отношений посредством собрания историй.

Итак, бэйтсоновскимизлюбленнымметодомбылопредставлениесвоих идей в виде историй, и он любил их рассказывать. Он подходил ксвоей теме с разных точек зрения, время от времени варьируя одну и туже тему. Он касался того и этого, отпуская шуточки в промежутках, перепрыгивая от описания растения к балинезийскому танцу, потом к играмдельфинов, различия между египетской и иудео-христианской религиями, кдиалогу с шизофреником, и так далее и так далее. Этот стильобщениябыл очень занимателен и за ним очень приятно было следить, — но крайне трудно следовать. Для непосвященного, для того, кто не был способенуследить за сложным паттерном, бэйтсоновский стиль изложения мог показаться просто болтовней о том — о сем. Но на самом деле в основе егоисторийлежалопределенныйсвязанный паттерн отношений, и для негоэтот паттерн воплощал великую красоту. Чем болеесложнымстановилсяпаттерн, тембольшую красоту он воплощал: "Мир становится тем болеепрекрасным, чем более он более сложен", — любил говорить он.

Бэйтсона увлекалакрасота, проявляющаяся в сложных паттернахотношений, и он получал большое эстетическое наслаждение отописанияэтих паттернов. Это наслаждение было столь сильным, что часто в увлечении он, рассказывая историю, вспоминал о другом звене в этом паттерне, чтовело его к другой истории. История наслаивалась на историю, одна в другой; их система репрезентировала тонкие отношения, а прослаивающие все это шутки давали этим отношениям дальнейшее развитие.