Михаил Павловский - На островах

• Название: На островах
• Автор: Михаил Павловский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Михаил Петрович Павловский, майор в отставке, прошел большой боевой путь. Юношей он сражался с белогвардейцами на фронтах гражданской войны. В финской кампании участвовал в должности начальника разведки дивизии. Великая Отечественная война застала его на Моонзундском архипелаге. В своих мемуарах М. П. Павловский рассказывает о непродолжительной, но героической обороне «ворот северо-восточной Балтики». Не претендуя на всесторонний и полный охват событий, воспоминания тем не менее дают представление об основных этапах борьбы за Моонзунд. Взволнованно повествует автор о стойкости и самоотверженности защитников советских островов, об их преданности Родине и воинскому долгу.

---

— Э-э!.. — генерал махнул рукой. — Там сейчас только нашей заявки и не хватало. Да и что бомбить летчикам? Место расположения-то складов мы не знаем.

— А если послать на Муху специальную группу? — предложил я.

— Из твоего отряда? — оживился Елисеев. — Это дело. Ребята у тебя молодцы. Только чем уничтожать склады будут? Нести взрывчатку с собой — далеко. Да и пойматься с таким грузом легко.

— Подумаем, товарищ генерал! Безвыходных положений не бывает.

— Тогда действуйте. Кстати, в тылу немцев остались подпольщики Муя, свяжитесь с ними. Могут помочь.

* * *

На задание ушел один Куйст. Я предложил ему взять с собой нескольких бойцов, но Вольдемар отказался.

— Одному легче изворачиваться.

— А как со взрывчаткой? — спросил Грядунов.

— Взрывчатка уже на месте.

— Шутишь?

— Вовсе нет, товарищ старший лейтенант. Когда мы уходили с острова Муху, я на всякий случай оставил запас ее у знакомых рыбаков. Подумал еще тогда: вдруг пригодится. Как видите, не ошибся.

Ночью Куйст перешел линию фронта. Ждали мы от него известий четверо суток. К тому времени противник сбил нас с рубежа у Насвы. Мы отошли на узкий перешеек полуострова Сырве и там закрепились.

Три дня гитлеровцы почти не тревожили, вели только разведку. Видимо, у них действительно иссякли боеприпасы, и они ждали, когда подвезут. Наши разведчики, побывавшие под Курессаре, подтвердили, что в сторону Сырве движутся колонны автомашин со снарядами и патронами.

В ночь на четвертые сутки я забрел в землянку Ключникова. Прихлебывая горячий чай из жестяных, обжигающих губы кружек, мы взаимно делились всем, что знали о противнике. На передовых было тихо, только глухо шумело море, да изредка вспыхивали и тут же гасли вдали от берега прожекторы. Посвистывал, перекатываясь через перешеек, ветер. Он нес с собой сырость и залах гниющих водорослей.

Ночь, глухая сентябрьская ночь, лежала над архипелагом. Где-то там, за добрую сотню километров от нас, в кромешной тьме пробирается к вражеским складам Куйст. А может, уже и не пробирается? Возможно, его схватили и теперь допрашивают? Мною даже овладело сомнение: стоило ли отпускать на такое ответственное и рискованное задание одного человека?

Не допив чай, я поднялся и шагнул к выходу из землянки. Только распахнул дверь, как воздух содрогнулся от страшной силы взрыва. Мне даже показалось, что под моими ногами осела земля. Я вылетел наружу. Следом за мной выскочил Ключников. Раздалось еще несколько взрывов. Я обернулся к острову Муху. Там, охватывая весь горизонт, полыхало ослепительно-белое зарево. Через несколько секунд оно осело и исчезло. Но через минуту пожар вдруг забушевал опять. Только на этот раз огонь был густо-багрового цвета.

— Значит, склад горючего подорвал, — вслух произнес я. — Как вы думаете, Николай Федорович?

— Кажется, что так, — ответил Ключников, — смотрите, зарево разрастается…

Через день Куйст вернулся. При переходе линии фронта его едва не пристукнули бойцы боевого охранения. Куйст оказался в форме немецкого офицера, и ко мне в землянку его ввели под охраной.

Я сразу сообразил, в чем дело, но для порядка спросил:

— Вы где раздобыли форму?

— За Пюхой, — ответил Куйст, — сам подвернулся. Шел я вдоль побережья. Там много бухточек, заливов, есть где укрыться. Минул бухту Кейгусте и остановился передохнуть. Вдруг вижу — идет к берегу обер-лейтенант, не торопится, полотенцем помахивает. Жду, что дальше будет, может, в воду полезет. Холодно, но ведь есть любители даже зимой купаться. Гляжу, и впрямь раздевается. Снял китель, рубашку и стал заниматься гимнастикой. Тело крепкое, мускулистое. Соображаю, как его взять. Не он мне понадобился — его форма и документы. Думаю, дай-ка рискну; пока обера спохватятся, я уже буду на Муху. Подобрался ближе и, когда лейтенант проходил мимо, выскочил из-за скалы и всадил ему нож между лопаток. Труп завалил камнями, обмундирование в охапку — и ходу. До Куйвасту доехал с комфортом — на машине. Остановил на шоссе грузовик с солдатами и велел очистить мне место в кабине, да еще прикрикнул, чтобы быстрее шевелились.

Рассказывая, Куйст стягивал с себя немецкую униформу. Я велел ее выбросить, но Вольдемар возразил:

— Пригодится, товарищ старший политрук. Да, так вот… в Куйвасту отыскал знакомых рыбаков, от них узнал, где склады. Охранялись не очень бдительно. На задание отправились вчетвером. Товарищи сняли часовых, а я проник к боеприпасам. Ну а дальше, наверное, сами видели: зарево-то поднялось какое!..

— А горючее как поджег?

— Да рядом оно оказалось. Видимо, термитный снаряд угодил в хранилище.

После этого доклада я представил Куйста генералу. Елисеев горячо поблагодарил бойца.

Через день Куйст снова ушел на задание в глубокий тыл врага и там в перестрелке на маленьком островке Кессулайд был сражен пулей.

Я очень огорчился, узнав о смерти этого отважного, самоотверженного комсомольца. И не могу не сказать здесь о нем еще несколько добрых слов.

Куйста рекомендовал мне Александр Михайлович Муй:

— Не пожалеете, если возьмете.

И я действительно не пожалел. Куйст одинаково владел русским и эстонским языками, свободно говорил по-немецки, великолепно знал архипелаг и имел много друзей среди местных рыбаков.

У Вольдемара была нелегкая молодость. С детских лет он батрачил на хуторах. А когда Эстония стала советской, Куйст одним из первых вступил в комсомол, активно участвовал в строительстве на Моонзунде новой жизни.

Этот сероглазый паренек великолепно играл на гитаре и в Народном доме города Курессаре обучал своих сверстников русским песням. Вольдемар любил поэзию. Сам писал. Он перевел на эстонский язык очень популярную до войны «Катюшу» и стал страстным ее пропагандистом.

Куйст, безусловно, был одаренным человеком. Но война безвременно оборвала его жизнь.

Вечная память тебе, дорогой Володя!

Мы уходим, чтобы вернуться

Кончался сентябрь. Зарядили дожди, разволновалась Балтика. В блиндажах и окопах не просыхала вода. Росло число простудных больных. Плохо стало с продовольствием и медикаментами. При отражении вражеских атак начали учитывать каждый снаряд и патрон.

Наши ряды таяли, у противника — росли. Подтянув резервы и боеприпасы, гитлеровцы усилили натиск. С рассвета и дотемна не прекращались бои. Первыми вступали в дело орудия и минометы. Били и полевые и дальнобойные батареи. Не прекращались воздушные налеты. Земля ходила ходуном.

Потом наступало короткое затишье. Над окопами стлался дым, и кисло пахло жженым порохом. Измученные бойцы торопливо скручивали цигарки. Затем снова начинался ад. Как воронье, налетали «юнкерсы». Бомбили с предельно малой высоты. Бомбы сыпались, точно картофель из прорванного мешка. Отдельных разрывов порой не было слышно, все сливалось в сплошной грохот. От этой адской какофонии пухла голова.

Наконец «юнкерсы» улетали. И тут же нас начинала донимать вражеская пехота. Отбивать атаки становилось все труднее: с каждым днем число защитников Сырве неумолимо уменьшалось, приходилось беречь боеприпасы. Все чаще мы вынуждены были вступать в рукопашные схватки. Раненые не покидали позиций, отказывались ложиться в госпиталь. Все, от рядового до командира, знали, что на этом клочке земли своей упорной обороной они отвлекают на себя немалые силы гитлеровцев и тем самым в какой-то степени облегчают положение ленинградцев.

В те дни Ленинград был в сердце каждого. Радио приносило тревожные вести, перед которыми наши собственные беды как-то стушевывались, отступали на задний план.

— Только бы Ленинград не отдали, — говорили красноармейцы и краснофлотцы.

Однажды на КП Елисеева явился инструктор политотдела БОБРа Ф. Н. Васильев. В одном из боев его сильно ранило. Старшего политрука положили в госпиталь. Немного подлечившись, Феодосий Николаевич сбежал. Секретарь парткомиссии Георгий Николаев недовольно заметил Васильеву:

— Ведь на ногах еле держишься, опять свалишься.

— Я что!.. — Васильев махнул рукой. — Расскажите лучше, как Ленинград? Какие новости оттуда?

— Ленинград стоит, а вот ты…

— И я буду стоять.

Николаев промолчал. Убеждать Васильева вернуться в госпиталь было бесполезно. Не послушается. В душе каждый рассуждал подобным же образом и, очутившись на месте Васильева, поступил бы так же, как он.

С мыслью о великом городе люди просыпались, с мыслью о нем засыпали. В те дни среди нас стала, очень популярной песня неизвестного автора о защитниках Ленинграда.

Как-то, направляясь к Ключникову, я услышал очень знакомую мелодию. Она напомнила мне далекие времена моей горячей молодости — гражданскую войну. Мотив был «Каховки», но слова иные. В пасмурном промозглом воздухе мелодия звучала глухо, неясно. Заинтересовавшись, я пошел на голоса. За поредевшим и основательно тронутым желтизной кустарником я увидел глубокую траншею. На дне ее горел маленький костер, над огнем висел жестяной, весь черный от сажи чайник. Вода в нем уже кипела и выплескивалась из носика вместе с паром. Бойцы, увлекшись пением, не замечали этого.