Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства:

Герой Советского Союза генерал армии Александр Терентьевич Алтунин прошел по фронтовым дорогам Великой Отечественной войны сотни огненных верст. О своем участии в боях под Смоленском, в Крыму, в Белоруссии, на берегах Вислы и в Германии он рассказал в повествованиях мемуарного характера "Повесть о тревожной молодости" и "Звезды над Вислой", вышедших в Воениздате Они и легли в основу этой книги. Автор дополнил их главами о своей довоенной жизни и о своей службе в Вооруженных Силах в послевоенные годы.

---

— Стой! Назад! — кричу я, не узнавая своего голоса.

Знаю, что искру паники надо погасить, пока она не разгорелась, пытаюсь нажать курок, но палец не повинуется, словно окаменел. Как трудно стрелять по своему бойцу! Но меня опередили фашисты: паникер упал, сраженный их пулеметной очередью.

Однако в расположении комендантской роты один за другим вскакивают бойцы и под пулеметным огнем бегут вверх, к кустарнику. Лишь одному удается добежать.

Когда танки приблизились на триста — триста пятьдесят метров, с флангов по ним ударили замаскированные орудия. И следующую сотню метров сумели преодолеть только четыре машины. Три из них двигались на позицию, где залегли бойцы нашего батальона, а одна — на остатки комендантской роты. В этот критический момент навстречу танкам поползли три человека. С позиций, которые занимали бойцы нашего батальонного резерва, кто-то быстро передвигался вперед по-пластунски. В двух других без труда узнаю неразлучных Федоров — Толконюка и Браженко. Длинный, тощий Браженко по-змеиному извивается, ни на сантиметр не отрываясь от земли. Я не могу отвести взгляд от этих шагнувших навстречу смерти людей. Ведь трудно рассчитывать уцелеть в поединке с танком. Они, конечно, понимают грозящую им опасность. Понимают — и все-таки пошли. Без приказа. По велению долга.

Расстояние между смельчаками, которых маскирует высокая трава, и танками быстро сокращается. Вот вскочил Федор Толконюк. Размахнулся. И тут же его поднятая рука бессильно упала. Стараясь удержать связку, Толконюк опустился на колени, не поднимаясь, рванулся навстречу танку и, как мне показалось издали, с особой аккуратностью положил связку под гусеницу… Облако взрыва на мгновение скрыло бойца. Танк, по инерции прокатившись несколько метров, закрутился на месте.

Вдруг машина, наперерез которой полз Федор Браженко, резко вильнула вправо. Донкихотовская фигура Браженко развернувшейся пружиной взвилась с земли. Путаясь длинными ногами в траве, солдат побежал вдогонку за танком. Потеряв, видимо, надежду догнать его, Браженко обеими руками швырнул тяжелую связку и, теряя равновесие, распластался на земле. Рядом с танком взвилось облако взрыва, но он продолжал двигаться. Уклонившись вправо, он обошел минометчиков и теперь несся прямо на бугорок, за которым я основал свой наблюдательный пункт.

— Ну, Иван Афанасьевич, наступает наша очередь. Не посрамим земля русской! — крикнул я, ощущая, как испуганной птицей ворохнулось в груди сердце.

— Не посрамим, Саша, — улыбнулся заметно побледневший Стаднюк и продекламировал: — "Судьбою нам дано лишь два исхода: иль победить, иль с честью пасть в бою!" — В минуту опасности Иван Афанасьевич почему-то всегда читал стихи.

Неожиданно танк снова взял правее. Он явно спешил к замаскированной там пушке.

"Надо перехватить его!" — мелькнула мысль. Не сводя глаз с танка, пытаюсь нащупать бутыль с бензином и не обнаруживаю ее. С недоумением поворачиваю голову и вижу, как Стаднюк, вырвав бутыль из рук Миши Стогова, пополз вперед, тяжело волоча ее по земле, словно муравей сосновую иглу. Едва успеваю схватить Ивана Афанасьевича за ногу. Он сердито оборачивается:

— Пусти, Саша! Не задерживай!

— Куда?! — кричу я. — Ты же ее не забросишь!

Пока Стаднюк пытается освободить ногу, Миша Стогов мышью проскальзывает мимо него и на ходу неожиданно выхватывает бутыль.

Прекратив спор, мы с волнением следим за ординарцем, который ужом полз наперерез танку. В сорока или пятидесяти метрах от него Миша вдруг уткнулся головой в землю.

— Убили беднягу! — горестно вскрикивает Иван Афанасьевич. Молча всматриваюсь в неподвижного ординарца. Фашистский танк осторожно наползал на него. Мысленно представляю, как тяжелая гусеница вдавит сейчас тело Миши в землю, и в бессильной ярости царапаю ногтями ссохшуюся землю, с трудом сдерживаясь, чтобы не вскочить и с воплем не броситься навстречу стальной махине. И все-таки какая-то неистовая сила подбрасывает меня. Я бегу к распластанному телу Миши Стогова в надежде схватить заветную бутыль. Чем-то горячим обожгло бок. Споткнувшись, с разбегу рухнул в траву. Рядом, чертыхаясь, распластался Стаднюк.

— Жив, Саша?! — Увидев мое потное лицо, он сердито проворчал: — Куда тебя нечистая несет? Мы же на мушке у пулеметчика.

Осторожно осматриваюсь и облегченно вздыхаю: справа ярким пламенем горят три танка, а по направлению к нам стремительно, по-заячьи виляя, бегут сержанты Поливода и Сероштан. Поливода держит наготове связку гранат, а Сероштан — бутылку. Не успели они сделать и двух десятков шагов, как упали словно подкошенные.

— И этих убили! — горестно воскликнул Стаднюк и тут же закричал: Смотри! Живой! Миша живой!

Взглянув на приближающийся танк, я увидел, как за несколько секунд до того, как сверкающая на солнце, отполированная на российских дорогах гусеница фашистского танка накрыла место, где лежал Стогов, он стремительно откатился вправо и замер между гусеницами надвигавшейся машины. Мне было уже известно, что механики-водители фашистских танков обычно делали разворот вокруг оси на том месте, где они замечали советских бойцов. Невольно зажмуриваюсь, чтобы не видеть, как танк "танцует" на теле моего ординарца. А когда открыл глаза, увидел, что танк, не задерживаясь, идет на нас. Выдержка Миши Стогова спасла ему жизнь: механик-водитель, видимо, счел его убитым или тяжелораненым и поэтому не предполагал, что тот может ускользнуть из-под гусениц. Теперь фашист стремился и нас вдавить в землю. Вдруг над ним взметнулся гигантский факел. Машина скрылась в дыму и пламени горящего бензина. Молодец Миша! Мы со Стаднюком вскакиваем и бросаемся к горящему танку. Почти машинально срезаю из автомата фашиста, выскочившего из распахнувшегося люка башни. Вторая голова, в танковом шлеме, вынырнувшая из люка, словно сбитый палкой репей, проваливается обратно. Обежав танк, натыкаюсь на Мишу Стогова. Он морщится от боли, которую ему причиняет огромная царапина, видневшаяся сквозь разорванные на спине гимнастерку и нательную рубашку. Видно, его зацепило каким-то острым выступом на днище танка. Падаю рядом с Мишей и, осторожно ощупывая его, радостно и изумленно повторяю:

— Живой?! Живой, Миша?!

— Так точно, живой, товарищ лейтенант, — отвечает Миша не совсем уверенно.

— Почему без разрешения утащил бутыль, товарищ Стогов? — нарочито строгим голосом спрашиваю я, стараясь сдержать улыбку.

Хитрая усмешка скользнула по губам ординарца.

— Так вы же, товарищ комроты, постоянно наказываете, чтобы мы проявляли инициативу!

— Правильно говоришь, товарищ Стогов! — крикнул подбежавший Стаднюк, ласково поглаживая Мишу по руке. — Инициатива в бою нужна. — Потрясая револьвером, добавил: — Я вот сейчас еще одного фашиста уложил: не дал ему ускользнуть через аварийный люк.

Недоверчиво смотрю на своего ординарца и с восхищением думаю: "Неужели это наш тихоня Стогов? А я-то беспокоился, что его нервы сдадут в ожесточенных схватках". И мне невольно припомнились слова капитана Тонконоженко, поучавшего, что истинно храбрым человеком может стать только тот, у кого высоко развито чувство долга.

Помогая Стогову, мы поползли к бойцам, которые метким прицельным огнем не давали фашистской пехоте продвигаться вперед.

Все шесть атаковавших нас танков подбиты. Но эта победа досталась нам дорогой ценой. Двадцать два человека потерял в этой схватке наш батальон. Оба миномета были разбиты прямыми попаданиями снарядов. Три орудия уничтожены. Одну пушку вместе с артиллеристами танк вдавил в землю. Но сам он стоял без башни, ее снесло взрывом: артиллеристы соседнего орудия сумели отомстить за погибших товарищей.

Капитана Тонконоженко нахожу за одним из подбитых танков, его перевязывает наш Петренко. Бинтуя рану, он приговаривает:

— Ничего, кость цела, скоро заживет. Все будет в порядке. Медицина не подведет.

— Везет мне! — невесело усмехается комбат. — Хоть не в башку попала пуля, а только в руку. К счастью, в левую. — Дождавшись конца перевязки, продолжает: — Атаковать противника оставшимися силами мы не можем: и сами погибнем, и задачу не решим. Будем держать фашистов под огнем, не давая им атаковать штаб полка.

Предвидение командира батальона оправдалось: пехота и уцелевшие танки, не решаясь возобновить атаку на деревню, ведут огонь по высоте, на которой окопались мы.

— Набираются храбрости для атаки, — говорит Тонконоженко. Со стороны перелеска, что к востоку от деревни, все слышнее орудийные выстрелы и пулеметные очереди. Обнаруживаю там медленно продвигающиеся в сторону деревни танки. Они ведут огонь с коротких остановок. За ними перебежками отходит пехота. Капитан Тонконоженко с удовлетворением констатирует:

— Вот все, что осталось от прорвавшихся тридцати танков! Немцы приблизились к деревушке. Оттуда по ним ударили из пулеметов и орудия. Это вынуждает их обтекать деревню с двух сторон. Как только ближайшая группа фашистских танков поравнялась с нами, мы открываем огонь. Один танк загорается, уцелевшие, бросив на произвол судьбы пехоту, ускоряют ход. Фашистские солдаты панически бегут следом. За отступающими появляются десять советских танков. За ними, немного отстав, широкой цепью наступают пехотинцы.