Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства:

Герой Советского Союза генерал армии Александр Терентьевич Алтунин прошел по фронтовым дорогам Великой Отечественной войны сотни огненных верст. О своем участии в боях под Смоленском, в Крыму, в Белоруссии, на берегах Вислы и в Германии он рассказал в повествованиях мемуарного характера "Повесть о тревожной молодости" и "Звезды над Вислой", вышедших в Воениздате Они и легли в основу этой книги. Автор дополнил их главами о своей довоенной жизни и о своей службе в Вооруженных Силах в послевоенные годы.

---

— Вы ранены, товарищ капитан? — встревоженно спрашиваю я.

— Ничего, кость не задета.

За последние дни я искренне полюбил этого неунывающего и спокойного человека, на которого невольно хотелось быть похожим. Иван Петрович лет на восемь старше меня, и я смотрю на него, как школьник на обожаемого учителя. Все в нем покоряет: и образцовая выправка, присущая кадровому командиру, и блестящая эрудиция. Беседуя с ним, я всегда убеждаюсь в его превосходстве над собой. Но главное — Тонконоженко безукоризненно выдержан: в эти нелегкие дни я ни разу не заметил на его лице ни тени растерянности, словно он заранее все предвидел. Иван Петрович был, безусловно, храбрым человеком, но никогда не бравировал и не любил тех, кто без нужды лез под пули. Я оказался свидетелем нагоняя, полученного от него за бесшабашность командиром взвода связи лейтенантом Жердевым. Увидев, как тот под свист пуль не спеша шагает к наблюдательному пункту, небрежно сбивая самодельной тросточкой одуванчики, капитан покраснел, что было признаком нарастающего гнева. Выслушав рапорт Жердева, доложившего о восстановлении связи с соседним батальоном, Тонконоженко сказал ледяным тоном:

— Если я еще раз увижу вашу преступную браваду, лейтенант, отдам под трибунал!

Лейтенант, не ожидавший такого разноса, растерялся, а капитан, приблизившись к нему вплотную и опустив руку на его плечо, укоризненно добавил:

— Запомните, Жердев: истинно храбрые люди не подставляют без надобности голову под пули. Храбрость — это высшее проявление силы человеческого духа во имя достижения какой-нибудь благородной цели. Ради этого можно пожертвовать собственной жизнью. А тот, для кого жизнь копейка, бесшабашный и, по-моему, вредный для коллектива человек.

Весть о нагоняе, полученном Жердевым, быстро распространилась в батальоне и предостерегла нас, молодых командиров, от ненужной бравады.

Достав из планшета карту и развернув ее, Тонконоженко сказал:

— Смотри сюда, лейтенант. Пехота и танки, прорвавшиеся левее позиций нашего батальона, остановлены и уничтожаются подоспевшими резервами соседней дивизии. На моем КНП[4] побывал недавно полковник Бурч вместе с командиром соседней дивизии. Они сообщили, что КП[5] соседнего стрелкового полка атакован батальоном пехоты и танками противника. Мне приказано взять из батальона всех, кого можно, и совместно с комендантской ротой и артиллерийской батареей соседней дивизии уничтожить противника. Я собрал тридцать два человека, больше взять неоткуда. Снимай свою роту и следуй за мной…

Оставив два миномета под охраной двух бойцов, забираем остальные с двадцатью минами, весь запас гранат и бутылок с бензином и спешим вслед за комбатом к высоте, заросшей кустарником, из-за которой доносится стрельба. В низине соединяемся с комендантской ротой и батареей из четырех пушек. Пробравшись через кустарник, видим в полутора километрах перед собой небольшую деревушку, которую обстреливают фашисты. Два догорающих танка стоят в сотне метров от деревни, чадя смолистым дымом. Остальные десять укрылись в низинах и ведут редкий огонь. Им отвечают из деревни орудия, настолько хорошо замаскированные, что мы никак не можем определить, где же они находятся.

— Откуда на КП противотанковые орудия? — удивляется комбат, изучая в бинокль расположение сил противника. — Командир дивизии не сказал, что у окруженных есть артиллерия.

— Это сорокапятки стреляют бронебойными, — пояснил сухощавый старший лейтенант, командир батареи. — Они-то и напугали фашистов. Если бы не они, танки давно бы проутюжили деревушку.

Тонконоженко, не опуская бинокля, распорядился:

— Командир батареи! Скрытно установите орудия в густом кустарнике на южном, западном и восточном скатах. Замаскируйте их. Первыми должны открыть огонь орудия южного ската. Если танки двинутся к южному скату, остальные орудия бьют по ним фланкирующим.. — Он помолчал и добавил: — Если даже танки не пойдут на нас, они вынуждены будут вступить в огневую дуэль с нашими орудиями, и им будет уже не до штаба полка. А пехота, оказавшись между двух огней, без поддержки танков атаковать не посмеет…

Потом Тонконоженко подозвал к себе командира комендантской роты:

— Товарищ капитан! Задача вашей роты прикрыть артиллеристов от пехоты. Окопаться впереди орудий и стоять насмерть.

Командир роты, пожевав губами и погладив вислые черные усы, хриплым, прокуренным голосом заявил.:

— Рота окопаться не может: не имеет саперных лопаток…

— Применяйтесь к местности. — Тонконоженко с досадой процедил сквозь зубы: — Тоже мне, вояки! — Потом приказал нам выделить комендантской роте по десять малых саперных лолат и закрепляться: высокому, широкоплечему и краснощекому лейтенанту — справа от комендантской роты, а мне с минометчиками — слева.

Фашисты, видимо, нас еще не обнаружили. Из люка одного танка взметнулись в небо три красные ракеты, и танки дружно поползли на деревушку. Танкисты и не подозревали, что, маневрируя, подставляют бортовую броню — ахиллесову пяту своих машин — под огонь наших орудий, И артиллеристы, воспользовавшись этим, вопреки замыслу комбата выстрелили сразу из всех четырех орудий. Один танк задымил. У другого распласталась гусеница. Остальные заметались по полю… Вдруг танк, из которого были выпущены ракеты, а за ним еще пять развернулись и, набирая скорость, устремились на нас. За танками перебежками движется пехота. Оставшиеся на месте танки продолжают вести дуэль с орудиями, находившимися в деревне.

Я смотрю на неумолимо надвигающиеся приземистые танки, а подленький страх, затаившийся где-то в глубине души, нашептывает: "Эх ты, Аника-воин! Ну что вы можете поделать с этими бронированными чудищами! Лежите на открытом месте, окопаться и то как следует не успели. Вот сейчас эти стальные махины, грохочущие, изрыгающие из пушечного жерла смертоносные снаряды, вдавят вас в землю. Бегите, безумцы, спасайтесь, забейтесь в какую-нибудь нору…" "Вот как рождается танкобоязнь! — мелькнуло в сознании. — Ее вызывает неверие в собственные силы. Не преодолеешь эту боязнь, и страх сорвет тебя с места в поисках спасения, а за тобой, не рассуждая, побегут другие. Нельзя допустить, чтобы паника вспыхнула в наших рядах: бегущие в беспамятстве люди — отличная мишень для пулеметов".

С беспокойством посматриваю на позиции еще не обстрелянной комендантской роты. "Держитесь, голубчики, — мысленно молю затаившихся бойцов, — не так страшен черт, как его малюют!" Ожидание невыносимо. Хочется что-то немедленно предпринять. Неожиданно для себя срываюсь с места и молниеносным броском перебегаю к лежавшим впереди минометчикам. Хочу убедиться, что они готовы к встрече с танками. С разбегу уткнувшись головой в бугор, перед которым вскипела пулеметная очередь, кричу, стараясь придать голосу уверенность:

— Не робей, хлопцы! Фашистов даже за толстой броней трясет от страха перед нами! Видите, как они осторожно крадутся!

— А мы и не робеем, — усмехается Сероштан. — Мне вот Хведора Мефодьевича обеими руками приходится держать за ноги, а то он, як тигра, рвется на танк. Я его уговариваю: не растрачивай, куме, понапрасну силы, потерпи трошки, и зверюга сама прикатится до нас, тут ты ее и поджаривай…

Заметив удивленный взгляд Федора Браженко, Сероштан шутливо вцепился в его огромные кирзовые сапожищи, умоляюще кричит:

— Да не спеши ты, Хведор Мефодьевич, ну потерпи трошки — танк сам сейчас приползет!

Под дружный смех товарищей Браженко со всей серьезностью старается вырвать свои ноги из рук Сероштана.

— Да отстань ты от меня, товарищ сержант! — возмущается он. — Никуда я не рвусь, лежу спокойно! Ей-богу, товарищ комроты! — Браженко машинально перекрестился.

— Ай-яй-яй, Хведор Мефодьевич! — укоризненно качает головой Сероштан. — Как же это ты скрыл от нас при вступлении в партию, что от поповского дурману еще не освободился?

— Да освободился я, отстань, сучий сын! — всерьез обозлился Браженко. — Это я по привычке.

Возвращаюсь к Стаднюку, который встречает меня укоризненным взглядом:

— Ну что ты, Александр, носишься под пулями?

Выслушав мой рассказ о настроении бойцов, он заметил:

— Когда люди способны шутить, за них можно не беспокоиться. А тем временем фашистские танки снова осторожно двинулись вперед. И снова мы сосредоточили весь огонь на перебегающей пехоте. Она залегла, но танки продолжают надвигаться. Видя, как снаряды, высекая искры, отскакивают от лобовой брони, машинально подтягиваю к себе бутыль с бензином единственную надежду на благополучный исход при встрече с танком. И в этот момент кто-то из лежавших справа от меня вскочил и, завопив истошно "Спасай-ся-а! Раздавя-а-ат!", побежал.

— Стой! Назад! — кричу я, не узнавая своего голоса.