Лазарь Бронтман - На вершине мира

• Название: На вершине мира
• Автор: Лазарь Бронтман
• Издательство: Бронтман Л. На вершине мира. — М.: Гослитиздат
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1938

Из текста: Пятого мая 1937 года советский самолет, управляемый летчиком Головиным, пролетел над Северным полюсом, закрытым тяжелой шапкой облаков, и вернулся обратно. 21 мая тяжелый четырехмоторный корабль, управляемый Героем Советского Союза Михаилом Водопьяновым, совершил благополучную посадку на Северном полюсе. На борту корабля находились начальник большой советской экспедиции академик Отто Юльевич Шмидт, Герои Советского Союза Спирин, Папанин, Бабушкин, Ширшов, Кренкель, Федоров, механики, радисты. На льду заповедного места была основана советская научная станция. 26 мая на Северный полюс прилетели остальные три четырехмоторные самолета воздушной экспедиции. Флотилия доставила станции десять с половиной тонн различного груза, состоящего из научных приборов, экспедиционного снаряжения и продуктов. Тридцать пять большевиков прожили на Северном полюсе одиннадцать и шестнадцать суток, провели большую серию научных наблюдений, после чего самолеты улетели на остров Рудольфа, а оттуда возвратились в Москву. На льдине осталось четыре человека: Иван Дмитриевич Папанин, Эрнст Теодорович Кренкель, Петр Петрович Ширшов и Евгений Константинович Федоров. Четыре человека провели долгие месяцы в центральной части Полярного бассейна, изучая эти загадочные места, раскрывая вековые тайны центральной Арктики. Весь мир пел славу мужеству и отваге советских героев. Во имя же чего они летели на Северный полюс, во имя чего они остались один-на-один с Ледовитым океаном, что делают большевики в Арктике?

---

— Грей моторы! — разнеслась команда Водопьянова.

Наступили последние часы нашего пребывания на полюсе. Не так уж много мы пробыли здесь, но всем казалось, что мы живем на полюсе давным-давно, все как-то привыкли к лагерю, сжились с палатками, они приняли вековой домашний вид, и, честное слово, мы чувствовали себя на полюсе отлично и уютно. Все привыкли к беспокойной, напряженной работе зимовщиков, к их неугомонной энергии, считали своим традиционным долгом оказывать зимовщикам всемерную помощь. И поэтому решение об отлете застигло всех как бы врасплох. Неужели вот сейчас, через пару часов, мы покинем этих, ставших родными, людей, неужели яри старте самолета Водопьянова они не займут своих привычных мест внутри корабля?

И сами зимовщики были явно взволнованы предстоящей разлукой. Они, правда, крепились, пытались бодро и независимо уверить нас, что [171] вот, мол, как только вы улетите, мы, наконец, почувствуем начало настоящей работы, наконец, вздохнем облегченно. С непринужденным видом Эрнст Кренкель говорил, что подходит то желанное время, когда он сумеет перекинуться по радио несколькими словечками с любителями Америки, а то, мол, наши оперативные сводки и корреспондентские радиограммы закупорили весь эфир.

Они оставались одни, вчетвером, на холодной льдине центрального Полярного бассейна. И как бы мужественны ни были наши друзья, они, конечно, чувствовали и горечь разлуки, и некое щемление в груди.

Папанин поочередно обходил корабли. Он торопливо поднимался по трапу, беглым взором окидывал фюзеляж и внимательно осматривал кормовую часть. Именно там помещались наши самолетные кухни, и они пользовались особой симпатией Ивана Дмитриевича. Не говоря ни слова, забирал с кораблей все, без чего самолеты могли держаться в воздухе. На снег аэродрома летели чайники, кастрюли, вилки, ложки, консервы, ящики с запасными частями, инструменты, лыжи, палки. Мы охотно отдавали остающимся зимовщикам неприкосновенный аварийный хозяйственный инвентарь самолетов, ибо знали, что корабли летят на Большую Землю, а нашим товарищам придется долгие месяцы проводить одним на льдине. Каждый командир, конечно, ясно себе представлял, что обратный путь от полюса до Рудольфа нелегок, что любая из машин может оказаться в тяжелом положении при вынужденной посадке на лед. Тем не менее мы без всякой жалости и жадности обрезали свои запасы, ибо наша посадка была только вероятна, зимовка же ученых являлась фактом. [172] С такой же готовностью командиры кораблей слили в объемистые резервные баки зимовщиков 600 литров бензина — драгоценной крови самолетов.

Но вот все приготовления закончены. В солнечную полярную ночь при сильном северном ветре обитатели льдины собрались на торжественный митинг, посвященный официальному открытию станции «Северный полюс». Нас было тридцать пять человек. На нарты поднялся Отто Юльевич Шмидт и произнес короткую речь. Его слова разносились далеко по ледовым просторам, и чуть слышное эхо повторяло их где-то у самолетов.

— Открываю митинг, посвященный окончанию работ по созданию научной станции на дрейфующем льду Северного полюса, — говорил начальник экспедиции. — Мы все глубоко переживали эти месяцы, когда выполняли большое и трудное дело, доверенное нам страной. Мы счастливы, что осуществили задание товарища Сталина, что мы добыли новую славу нашей родине, что еще ярче засверкало слово СССР во всем мире. Мы не победили бы, если бы наша коммунистическая партия не воспитала в нас преданность, стойкость и уверенность, не победили бы, не будь блестящей техники наших заводов, не победили бы, не будь у нас такоо спаянного коллектива, где осуществилось подлинное единство умственного и физического труда. Наши летчики, штурманы, наши изобретательные механики — весь состав экспедиции — люди высоких умственных дарований и поразительной физической умелости. Сегодня мы прощаемся с полюсом, прощаемся тепло, ибо полюс оказался для нас не страшным, а гостеприимным, родным, словно он веками ждал, чтобы стать советским, [173] словно он нашел своих настоящих хозяев. Мы улетаем. Четверо наших лучших товарищей, наших любимых друзей остаются на полюсе. Мы уверены, что они высоко будут держать знамя, которое мы им сейчас вручаем. Мы уверены, что их работа в истории мировой науки никогда не потеряется, а в истории нашей Страны будет новой страницей большевистских побед. Поздравляю остающихся с великой задачей, возложенной на них родиной.

Шмидту отвечал Папанин. Он говорил порывисто, заметно волнуясь.

— От имени четырех остающихся сынов социалистической родины я прошу Отто Юльевича передать товарищу Сталину, что мы с честью выполним задание, оправдаем огромное доверие, оказанное нам. Мы никогда не уроним престижа своей родины, не посрамим достоинства граждан Советского Союза. Будьте спокойны за нас, дорогие друзья. Трудности нас не страшат. Вы улетаете, но мы не остаемся одинокими. Мы чувствуем поддержку всей нашей страны, всего советского народа. До свиданья, друзья, спасибо вам за все!

Речи окончены. По команде Шмидта Эрнст Кренкель выбирает трос, и на мачте взвивается флаг с государственным гербом СССР. На соседней мачте — второй флаг с портретом товарища Сталина. Раздается троекратный залп из винтовок и револьверов. Затем в наступившей тишине Шмидт четко и ясно читает текст рапорта товарищам Сталину и Молотову:

«Шестого июня устройство научной станции на дрейфующей полярной льдине закончено. Станция торжественно открыта подъемом флага, пением «Интернационала», салютом и «ура» в честь СССР и товарища Сталина. [174]

Научные работы развернули полностью по программе. Зимовщики остаются, прекрасно снабженные на установленные сроки. Полные сил, гордые оказанным им доверием, заверяют, что выполнят задание, которое партия и правительство на них возложили.

Самолеты вылетают в обратный путь. Мы знаем трудности этого пути. Но главное уже сделано: четыре советских самолета пролетели от Москвы до острова Рудольфа, а оттуда — через Ледовитый океан до полюса. Все четыре самолета прошли точно над полюсом, затем совершили посадку на льдины, собрались вместе, основали и оборудовали научную станцию у полюса. Доставлены десять тысяч килограммов груза. Не было ни одной аварии, ни одной поломки в пути. Все люди здоровы. Самолеты, моторы, все оборудование — советского производства.

Впервые на Северном полюсе проведана операция такого масштаба, дающая возможность всесторонне изучить центр Арктики, о чем давно мечтали лучшие ученые всех стран. Это оказалось посильным только для страны социализма.

Рапортуем Всесоюзной коммунистической партии, воспитавшей нас, и правительству нашей дорогой родины о выполнении задания. Мы бесконечно счастливы, что мы — сыны страны социализма, идущей от победы к победе под гениальным водительством товарища Сталина. Мы счастливы, что нам было поручено добыть еще одну победу и что это поручение мы выполнили».

Обнажив головы, мы пели «Интернационал». В сердце Арктики, над ледяными просторами неслись звуки победного гимна социалистической революции. [175]

— Ура в честь товарища Сталина! — провозгласил Шмидт.

Все мы восторженно подхватили этот возглас, и в воздухе гремело «ура» во славу того, кто учит, воспитывает, вдохновляет и ведет нас к победам.

— Митинг окончен, — сказал Шмидт. — По самолетам!

Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров передавали нам объемистые пакеты с письмами, вручали свои фотопленки, просили на словах передать десятки горячих приветов, объятий и поцелуев. Четверка зимовщиков в эти прощальные минуты не разлучалась. Они ходили вместе от самолета к самолету, от одного участника экспедиции к другому, по очереди обнимали всех, жали руки. Горячо и нежно они попрощались с начальником экспедиции, командирами кораблей, тремя десятками отлетающих.

Как будто все! Уже Водопьянов, высунувшись из люка пилотской рубки, размахивает руками, нетерпеливо созывая экипаж. Уже вертятся винты других самолетов. Уже сказаны все слова.

Шмидт, подняв прощально руку, подошел к Кренкелю.

— Эрнст Теодорович, — сказал он, — вот рапорт правительству и Сталину. Передайте его, когда мы улетим.

Они еще раз обнялись, Шмидт ушел в самолет. Водопьянов дал газ, мы все бросились к хвосту машины, раскачивали ее, моторы ревели, аэроплан, дрожа, тронулся с места и медленно вырулил на старт. Короткий разбег — и Водопьянов в воздухе. Зимовщики стояли с обнаженными головами и долго смотрели вслед поднимающемуся самолету. Затем молниеносно [176] взмыл в воздух Мазурук. На старт вырулили машины Молокова и Алексеева. На льдине осталось семь человек: четыре зимовщика, инженер Гутовский, кинооператор Трояновский, снимавший последние кадры прощания, и я.

— Скорее, скорее! — показывал нам Молоков.

Мы снова обнялись с друзьями.