Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

• Название: Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века
• Автор: Пётр Пискарёв
• Издательство: Гиперион
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89332-136-4

Эти мемуары написаны двумя петербургскими старожилами, родившимися на рубеже XIX–XX вв., и публикуются по рукописи, которая находится в собрании А. М. Конечного, составителя и комментатора этой книги. Воспоминания П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба — это документальный реестр реалий повседневной и праздничной жизни города рубежа веков и его обитателей, они дополняют и корректируют сведения, сообщаемые другими мемуаристами и являются еще одним источником по быту и зрелищной культуре старого Петербурга для самого широкого круга читателей (от любителя книг до специалиста по городской культуре и истории).

Иллюстративный материал предоставлен А. М. Конечным.

В оформлении обложки использованы работы Мстислава Валериановича Добужинского (1875–1957).

---

Левая часть первой страницы «Нового времени» была занята объявлениями о покойниках. Такие объявления печатались и в других газетах, но значительно реже. В «Новом времени» печаталось каждый день по 12–15 объявлений. Объявления были большого размера, и печатались крупным жирным шрифтом. В объявлении сообщалось: титул, чин, звание или общественное положение покойного, фамилия, имя, отчество, время совершения панихиды, время выноса тела и место захоронения, домашний адрес. Принимая во внимание, что справочник и адресная книга «Весь Петербург» начал выходить лишь с 1892 г.[279], объявления о покойниках в газетах служили источником некоторых сведений об известных общественных деятелях: о месте жительства, о дате смерти. Такие объявления заказывались людьми богатыми, так как стоили очень дорого, к тому же объявлялось о смерти людей титулованных, людей с высоким государственным или общественным положением, военных в высоких чинах и т. д.

Рядом с этими объявлениями помещались объявления о частных зрелищных предприятиях: зимой — о театрах, концертах, летом — об увеселительных садах. Такое соседство — слева «за упокой», справа «о здравии» — привлекало к себе внимание. Много места уделялось лишь театру Литературно-художественного общества[280]. Это объяснялось тем, что театр принадлежал Суворину, издателю «Нового времени». Всем остальным театрам, начиная с «Фарса»[281] (Невский, 56), который шел на втором месте, уделялось очень скромное положение. Во всяком случае, эти объявления носили характер больше сообщения, чем рекламы. Но уж зато некоторые газеты («Петербургская газета», «Вечернее время»[282]), и особенно «Петербургский листок», широко и шумно рекламировали зрелища, преимущественно летом — об увеселительных садах. Вся первая страница была занята такой рекламой. Каждому такому объявлению уделялось много места. Название сада печаталось большими буквами, жирным шрифтом. Затем шло самое соблазнительное описание всех тех удовольствий, какие можно было там получить. Увлекательным описаниям не было конца и все они сопровождались бесчисленными восклицательными знаками. Любопытно отметить, что и «Зоологический сад»[283] числился в компании не всегда и не везде пристойных увеселительных садов. Если днем сад привлекал детвору, которая бродила от клетки к клетке, любуясь проделками слона, ребяческой возней медвежат и прочими любимыми животными, то вечером сад заполнялся другими посетителями, которые шли в открытый театр смотреть увлекательную феерию, а затем — и это главная цель посещения сада — шли в ресторан, который тогда славился и кухней, и оркестром, и соблазнительным полусветом. Такова была судьба «Зоологического сада» в дореволюционное время. Кстати сказать, по характеру объявлений можно было судить в какой-то мере и о газете. Если такие солидные газеты, как «Новое время» и «Речь»[284], занимавшиеся политическими, общественными и экономическими вопросами, воздерживались от крикливой рекламы, то такая газета, как «Петербургский листок», только и жила бытовыми происшествиями, уголовщиной, сенсациями и крикливой рекламой.

На первой странице на видном месте помещалось в газетах лаконичное объявление: «Голгофа[285]. Невский, 100». Это была большая панорама в специально построенном здании во дворе этого дома. Панорама отражала библейское сказание о распятии Христа на Голгофе. Впоследствии в этом же помещении демонстрировалась другая панорама — «Цирк Нерона»[286] (польского художника Яна Стыка). В настоящее время это здание занято под кино «Колизей».

За несколько лет до начала войны 1914–1917 гг. широкое распространение получил кинематограф[287]. К началу революции их было в Петрограде до двухсот. Все они были, конечно, в частных руках. Некоторые из них принадлежали даже акционерным обществам. Дело было верное, прибыльное. Объявления в газетах давали лишь большие кинематографы, которые находились в центре города и которые посещались не только публикой того района, где находился кинематограф, но и из других районов. К таким кинематографам следует отнести, в первую очередь, «Сплендид-палас» (ныне «Родина») на Караванной улице. Это был лучший кинематограф города, с большим экраном и уютно обставленными фойе. Названия кинематографов были в большинстве своем иностранные («Альфа», «Казино»[288], «Пикадилли», «Люкс»[289], «Эклер» и т. д.), русские названия («Баян», «Русь», «Огонек»[290] и пр.) встречались редко.

В Петербурге плохо обстояло дело с врачебной помощью. Отцы города уделяли этому делу очень мало внимания. Городских больниц и лечебниц в городе было мало, да и те были расположены в центре города, а на окраинах это дело обстояло еще хуже. Это породило широкую частную практику. Врачи ходили с визитом к больным на дом, делали прием у себя на квартире. Были частные больницы, лечебницы. Об этом объявлялось в газетах.

Многие лечебные учреждения принадлежали к разным общинам. Так, на 2-й Рождественской улице находились две такие общины: в доме 16 — Свято-Троицкая община сестер милосердия, в доме 4 — Петербургский дамский лазаретный комитет Российского общества Красного креста. Оба здания сохранились до наших дней. По ним можно судить, на каком низком уровне стояло строительство лечебных заведений. Комнаты — клетушки, скудное дневное освещение, неприспособленность помещений для своего лечебного назначения — все это было характерно для больниц таких общин.

Лечебницы, врачи по разным специальностям, акушерки предлагали свою врачебную помощь больным. Не всегда эти объявления носили скромный характер. От некоторых из них несло душком коммерческой рекламы. Тут же печатались объявления о разных врачебных и косметических средствах. Последние носили явно рекламный характер. Врачебные средства назывались «чудодейственными», эффективный результат применения гарантировался в самый короткий срок. Были такие рекламы, которые буквально преследовали петербуржцев на каждом шагу: в трамвае, на улице, на страницах газет и журналов. К таким навязчивым рекламам, набившим оскомину, принадлежала реклама «Я был лысым»[291]. Чтобы вызвать доверие к рекламируемому средству, которое в короткий срок покроет вашу лысую голову густой шевелюрой, с вас даже не требовали денег, а просили только сообщить свой адрес. По получении адреса, вам высылали какое-то количество этого средства для пробы. И лишь после того как вы убеждались в эффективном действии этого средства, вам высылали необходимое количество и получали деньги. Дело было поставлено так, что ни у кого не вызывало сомнения. Если у мужчин являлось желание стать красивым и иметь густые усы — пожалуйте! — ему немедленно пришлют «усатин» и он будет иметь усы а ля Вильгельм II, такие, какие изображались в газете. А «Перуин для ращения волос»![292] От этой рекламы тоже нигде не было прохода. Вас везде преследовала стройная женщина, густые золотистые волосы которой спадали до самого пола[293]. Одним словом, квалифицированная врачебная помощь, полезные испытанные средства лечения и врачебная косметика уживались на одной странице газеты с шарлатанством. Трудно было определить, где кончалось одно и начиналось другое.

Если в городе было плохо поставлено дело охраны здоровья, то не лучше было поставлено дело и с просвещением. В Петербурге было двенадцать мужских казенных гимназий, примерно столько же реальных училищ, несколько коммерческих училищ, сеть городских четырехклассных школ и церковно-приходских училищ. Я не принимаю во внимание специальные школы (военные, духовные, технические и др.) и привилегированные учебные заведения (Училище правоведения[294], Лицей[295]). Вот в основном, пожалуй, и вся система начального и среднего образования в столичном городе. Это на город-то с 2–2,5-миллионным населением![296] Положение спасалось частным предпринимательством. В Петербурге было много частных учебных заведений разного назначения, разного профиля обучения, с разной платой за обучение. И вот в конце лета, преимущественно в августе, все газеты заполнялись объявлениями о приеме в частные школы, в школы разных обществ, в школы иноверческих церквей. К таким школам можно отнести мужскую гимназию и реальное училище Гуревича[297], реальное училище Штемберга[298], подготовительную школу для поступления в немецкие училища Аккермана, женскую гимназию Лохвицкой-Скалон[299], Петровское коммерческое училище Купеческого общества, немецкие училища при лютеранских церквах Св. Петра[300] и Св. Анны[301], Св. Екатерины[302] и многие, многие другие частные и общественные училища.

Плата за обучение в этих школах была выше, чем в казенных. Так, в гимназии и реальном училище Гуревича в первых классах — 150 руб., в средних — 200 руб., в последних — 250 руб. Не все родители могли дать детям образование в такой дорогой школе. Высокая плата за обучение ставила учеников этих школ в особое, в какой-то мере привилегированное положение, поскольку они были дети богатых родителей. Предприимчивые люди содержали не только гимназии, но и целые учебные комбинаты. К таким людям можно отнести и Лохвицкую-Скалон, которая открыла женские курсы новых языков (тогда так называли современные европейские языки: немецкий, французский, английский и др., в отличие от мертвых классических языков: греческого и латыни, которые преподавали в мужских гимназиях, готовивших учащихся в университет), курсы музыки и живописи. Постановка преподавания иностранных языков была настолько хорошей, что курсы, по окончании их, давали право преподавания не только в частных, но и в казенных школах.