Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

• Название: Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века
• Автор: Пётр Пискарёв
• Издательство: Гиперион
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89332-136-4

Эти мемуары написаны двумя петербургскими старожилами, родившимися на рубеже XIX–XX вв., и публикуются по рукописи, которая находится в собрании А. М. Конечного, составителя и комментатора этой книги. Воспоминания П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба — это документальный реестр реалий повседневной и праздничной жизни города рубежа веков и его обитателей, они дополняют и корректируют сведения, сообщаемые другими мемуаристами и являются еще одним источником по быту и зрелищной культуре старого Петербурга для самого широкого круга читателей (от любителя книг до специалиста по городской культуре и истории).

Иллюстративный материал предоставлен А. М. Конечным.

В оформлении обложки использованы работы Мстислава Валериановича Добужинского (1875–1957).

---

В дачных местностях, близких к городу, был постоянный шум. Разносчики нараспев рекламировали свой товар. Это начиналось с самого раннего утра. Затем являлись шарманщики, а вечером — граммофон. Граммофоны тогда имелись во многих дачах. Они часто были неисправны, поэтому шипели, кряхтели, хрипели. Кругом всюду играл граммофон. Это была мода. На каждой террасе звучали арии из «Веселой вдовы»[258] («Качели», «Иду к Максиму я» и др.), пели «Пупсик, мой милый пупсик»[259], а хрипящий в граммофоне голос умолял, чтобы на могилу приносили хризантемы (романс «Хризантемы»[260]) и т. д. Люди, которые нуждались в покое и отдыхе по возрасту или по болезни, молодежь, которая готовилась к осенним экзаменам и переэкзаменовкам, просто не знали, куда себя деть от этой музыкальной шумихи. А дачи, особенно по Финляндской железной дороге и по другим линиям железных дорог, стояли так близко друг от друга.

По дачным местностям бродило много цыганок. Они заходили в сад, в палисадник или прямо в дачное помещение и настойчиво предлагали дачниками и особенно дачницам погадать. Они были так нахальны, упрямы, настойчивы, что выгнать их не было никакой возможности. Выход был только один — согласиться. Протянув цыганке руку с открытой ладонью, дачница, не слишком веря гаданью, с улыбкой слушала болтовню цыганки. Когда гаданье кончалось, дачница, радуясь, что испытанию пришел конец, давала цыганке несколько медных монет. Однако радость дачницы была преждевременна — испытание ее еще не кончилось. Сунув деньги в большой карман своей широкой юбки, цыганка начинала просить что-нибудь из старого носильного белья, из платьев, из обуви как для себя, так и для своего маленького. Большинство цыганок ходило с ребятами: одним грудным, да одним-двумя маленькими, которые болтались у нее в ногах, держась за юбку. Ребятишки были черные, грязные, босые, лохматые и худенькие. Пока цыганке не дадут каких-нибудь обносков, она не уходила. Но иногда терпению приходил конец, и общими усилиями цыганку выгоняли из сада, закрыв калитку на задвижку для верности. Бродили они и по улицам, и на станции, — везде, везде. Нигде не было от них спасения.

С большим интересом посещали дачники цыганский табор. Цыгане были не везде. По Финляндской и Приморской железным дорогам их не было совсем. По другим железным дорогам были. Но больше всего их было по Николаевской железной дороге. Здесь они кочевали вдоль Московского шоссе. Вот дачники, которые жили на этой железной дороге, в Саблино, Тосно, Любани, и посещали эти таборы. Что такое табор? Расположенный станом обоз кочевников, у цыган — группа семейств, кочующих вместе. Цыгане разбивали свой табор вблизи какого-нибудь жилого местечка: деревни, села, поселка, дачной местности. Это делалось с целью использования возможностей для пополнения своих запасов как промышленными товарами, так и продуктами питания. Ведь цыгане ничего не производили, они только потребляли. Цыгане использовали местное крестьянство для разных махинаций с лошадьми, а цыганки — для гадания. Табор разбивался на какой-нибудь полянке, при этом выбиралось место повыше и поближе к воде. Вот картина табора: в несколько рядов натянуты шатры, за шатрами стоят кибитки с поднятыми вверх оглоблями, тут же пасутся кони. Женщины и ребята толпятся около шатров, мужчины — около обоза, занимаясь починкой кибиток, смазкой колес, ковкой лошадей и другими хозяйственными делами. Собираясь в табор, дачники запасались большим количеством медных монет и конфетами. Первыми они расплачивались с цыганками за гадание, вторые раздавали ребятам. Для ребят брали еще разные побрякушки и всякого рода дешевые украшения из стекла, меди и прочее, на что так падки были цыганские ребята. Образ жизни цыган был крайне примитивен. Если заглянуть в шатер, то там ничего не было, кроме перин, одеял, подушек, чайника, кружки и доски, на которой лежали хлеб и кожа. У ребят в руках всегда был кусок хлеба. Они его жевали весь день. И на 80 % он составлял их суточное питание. В теплую и сухую погоду цыгане спали в шатрах, в холодную и дождливую — в кибитках. Санитарно-гигиенические условия их жизни были ужасающие.

Перины у цыган были богатые. Они были очень большого размера и на лебяжьем меху. Ложась в такую перину, человек буквально утопал. Такая перина могла спасти от любого холода.

Табор дачники посещали компаниями. Дачников здесь встречали приветливо. Цыгане снимали картуз или широкополую шляпу и кланялись. Все знали, что дачники идут с самыми мирными намерениями, повеселиться, познакомиться с их бытом. Дачники угощали цыган папиросами, заводили с ними беседу. Цыгане же развлекали гостей танцами под бубны, пением романсов под гитару. Дачники раздавали исполнителям деньги, а ребятам, которые тоже пели и танцевали, конфеты и побрякушки. По вечерам в таборе зажигались костры. Вечерняя жизнь до сна протекала у этих костров. Табор при освещении костров представлял очень эффектное зрелище, с большой долей романтики, навеянной поэмой А. С. Пушкина «Цыганы». С большими впечатлениями возвращались дачники домой.

Дачники развлекались с утра до вечера. А как же проходил день у прислуги, кухарки, няни, которые обслуживали своих господ? Их день без учета и нормы времени проходил в труде. Только к вечеру, закончив работу на кухне, уложив детей, эти труженицы находили себе покой. Собирались они на дворе дач и, сидя на скамеечке или на ступеньках лестницы черного хода, беседовали, посвящая друг друга в тайны жизни своих господ. У людей преклонного возраста, утомленных за день работой, быстро смыкались глаза, и они спешили на покой. А кто был помоложе, занимались играми, пользовались гигантскими шагами, если они не были заняты господами, компаниями гуляли по дачным улицам. У девушек заводились знакомства. Знакомства эти возникали, главным образом, среди приказчиков магазинов или продавцов разносной торговли, то есть среди таких людей, с которыми им приходилось общаться при закупке продуктов. Особенно доставалось бедной прислуге, когда в лесу поспевали ягоды и грибы. Господа ради прогулки ходили в лес, собирали ягоды и грибы, а, придя домой, обработку их для заготовки сваливали на руки прислуги, которая все это чистила, варила, солила, мариновала. Зимой же эти господа, угощая гостей, хвастливо подчеркивали, что это их заготовки, их труды, их кулинарное искусство и т. д. Одним словом, и «мы пахали».

В царской России широко было развито нищенство. Не говоря уже о целых толпах нищих у папертей церквей в праздничные дни, они бродили всюду, прося подаяние. Бродили они и по дачным местностям. Нищие были разные и по внешнему виду, и по возрасту, и по манере просить и даже требовать подаяние. Возможно, что тут были люди несчастные, с тяжелой судьбой, были люди спившиеся и опустившиеся на «дно», были лодыри и тунеядцы, были просто бродяги, были и нищие-профессионалы. Был еще один вид бродячих людей — это странники. Это люди, преимущественно старики и старухи, бродили по святым местам, проходя всю Россию от Соловецкого монастыря на севере до Афона на Черном море. Ходили они от села до села, от города до города, прося подаяния и приюта на ночлег. Нищих было много везде, но вот странников-паломников больше всего было все на том же Московском шоссе. По этой трассе они перебирались от Петербурга до Москвы в Троице-Сергиеву лавру, затем в Киев, в Киево-Печерскую лавру, и далее на юг до Афона. Вся эта вереница нищих и странников тянулась весь день, с утра до вечера. Не успевали дачники выпроводить одного, дав ему копейку или кусок хлеба, как появлялся другой, третий и так без конца.

Для дачников по Николаевской железной дороги назойливые цыганки со своим гаданием, нищие и странники-попрошайки были настоящим бичом. Подавать всем не было никакой возможности. Поэтому дачники, увидев под окном очередного нищего или странника, махали рукой и говорили: «Не прогневайся». Это означало, что в подаянии ему отказано. И нищий или странник шел дальше. Но бывали случаи, когда какой-нибудь нищий пьяница, которому срочно нужно было опохмелиться, начинал требовать подаяния и даже прибегал к угрозам. Так как днем в дачах мужчин не было, то испуганная женщина спешила удовлетворить требование вымогателя и успокаивалась только тогда, когда он покидал территорию дачи.

Правда, были дачные местности, где нищих, бродяг и странников совсем не было. К таким надо отнести прежде всего летние дачные резиденции царя: Петергоф, Царское Село. На территории этих резиденций было много полиции и дворцовой охраны. Вот они-то и вылавливали нищих и бродяг и сразу же забирали в полицейский участок, где выясняли их личность и направляли для дальнейшей изоляции, а точнее — для высылки по этапу. Почти не было бродяжных людей в Павловске и по Приморской железной дороге, особенно в Сестрорецке. Но зато, как уже упоминалось, по Московскому шоссе им всем было раздолье.