Борис Пугачев - Дуэль с собой

• Название: Дуэль с собой
• Автор: Борис Пугачев
• Издательство: Астрель
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35685-8

Эта книга — настоящая сага о времени, которое определило нас сегодняшних. Восьмидесятые… Эпоха предчувствия. Главный герой бросает успешную карьеру ученого и начинает вести двойную жизнь.

Предательство и любовь, первые сделки и аферы, криминал и сражения без правил. Тогда начиналась совершенно новая жизнь. В истории героя каждый увидит что-то свое. Невероятно, но это было со всеми нами.

---

— Кажется… — почти одновременно произнесли Юра и Боря.

— Вы забыли один очень важный момент. Теперь мы можем свободно переводить прибыль в Америку, а из Америки в любую страну. Мы об этом давно мечтали. И еще… Мы не делаем отчислений на содержание чужого предприятия. Правление — это теперь мы. А схема, которой мы сегодня пользуемся, возможно, неплохая и продиктована практикой. — Говоря это, Родик понимал, что наносит Григорию Михайловичу решающий удар. После него тот должен либо от всего отказаться, либо смириться с создавшимся положением и как-то объяснить все произошедшее «правлению» в позитивном ключе, выдав за свою продуктивную идею. Вероятно, именно эту дилемму он обдумывал.

Родик почувствовал, что нужно дать Грише время. Поэтому он предложил всем выпить и закусить. Все, тоже желая передохнуть, с удовольствием принялись закусывать, а Юра налил водки и начал травить анекдоты. Родик очень не любил эту Юрину привычку и потому отправился в предбанник собирать свои банные принадлежности. Увлекшись, он не заметил, как в предбанник вошел Григорий Михайлович. Когда тот обратился к нему, Родик невольно вздрогнул.

— Родик, мне казалось, мы обо всем договорились…

— А разве я что-то нарушил?

— Конечно. Что это за фокус с кредитом? И идиотские ограничения по оплатам?

— А как я должен был объяснить свой отказ от финансового руководства? Мои не привыкли к такому. Требовалась мотивировка. Вообще все могло развалиться. Ты видел, как Юра и Боря нервничали? Ты же умный и опытный… Провел бы подготовку. А ты все на меня взвалил. Я что, факир? Ребята самостоятельные.

— Это ты их подговорил.

— Ну вот, как в пословице: «Глупый осудит, а умный рассудит». Клянусь, что я этого не делал. Да и когда? Ты же был все время здесь.

— У меня создалась очень трудная ситуация…

— Я всего не знаю, но мне кажется, что у тебя как раз все нормально. Если не трогать твою совесть. Это у меня масса проблем. Ты просто не врубился.

— Не думаю…

— А чего думать. Главное — ты гендиректор. Предложенный мной кредит закроет все твои взаиморасчеты с «правлением». Кто будет проверять, где и как ты взял кредит и кому и как ты его будешь отдавать? Включать кредит в расчеты с Дэвидом ты не должен. Все остальное прими как неизбежное. Неужели ты надеялся, что тебя будут качать на руках? Если хорошенько все взвесишь, то поймешь: ситуация для тебя нормальная. Это меня ты в шестую позицию поставил, но я проигрывать умею. Кстати, не забудь о своих гарантиях сохранности денег при любых катаклизмах и о содействии моим зарубежным начинаниям. На бумагу мы это перенести не можем.

— Мог бы и не напоминать… Ладно. Ты, наверное, прав. Ничего не остается, как соглашаться. Хотя я рисовал несколько иную картину. Перестроюсь…

— Ну, тогда пойдем продолжать совещание. Вопросов еще много, а сеанс кончится через сорок минут…

— Последнее. Ты не хочешь дать на время свою валюту?

— После сегодняшнего разговора — не хочу. Думаю на днях загнать эти деньги в Китай. Куплю «по совету друзей» пуховики. Как раз к сезону успею.

— Право твое, но мне понадобятся деньги не более чем на месяц. Это для оплаты по СП. Ты еще успеешь оплатить пуховики. Дело все же общее, и я иду на уступки.

— Ладно. Это последнее, на что я соглашусь. Но ты гарантируешь возврат моих денег, и если задержишь, то со штрафом. Другие возможные проблемы — тоже на твоей совести. Сделаем договор процентной финансовой помощи. Первый месяц — бесплатно, а потом по десять процентов в месяц. Устраивает?

— Процент безумный, но я согласен.

— Пошли завершать разговор. Веди совещание, а я помолчу. Ты выжал из меня все, что мог. Я чувствую себя изнасилованным.

— Артист! Кем же тогда я должен себя чувствовать?

— Подлецом…

ГЛАВА 36

Когда двое в совместном бизнесе согласны друг с другом, один из них лишний.

Ригли

— Майн гот[68]!.. Я не ездил на таком автомобиле никогда, — с трудом вынимая сначала ноги, а потом тучное тело, сообщил с еврейским акцентом лысеющий пожилой мужчина. Наконец, выбравшись из «Москвича-412», уже на тротуаре он широко улыбнулся и добавил: — Азухен вей![69] Это вообще не автомобиль. Всем добрый день.

С водительского места выскочил Боря. Он обогнул машину со стороны капота и суетно распахнул переднюю дверцу. Оттуда, воспользовавшись учтиво предложенной Бориной рукой, вышла маленькая элегантная женщина — яркая представительница желтой расы. Она начала что-то быстро говорить мужчине на языке, отдельные слова которого напоминали английский. При этом она улыбалась так, что ее и без того узкие глаза вовсе прятались в морщинках доброжелательного смуглого лица.

Родик и Юра, стоя на ступеньках гостиницы «Украина», давно ожидали прибытия Дэвида Сандлера и его жены, встречать которых вызвался Боря на своем любимом «Москвиче», являющимся его гордостью уже более десяти лет.

— Мы уже почти час тут торчим и волнуемся. Что случилось? — спросил Родик.

— Что-то с топливным насосом. Даже не знаю что. Заглохли на Ленинградке, а потом вдруг завелись. Дэвид коллекционирует автомобили и сначала даже обрадовался, но потом расстроился, — ответил Боря.

— Дэвид, успокойтесь. Это хорошая примета, — протягивая руку мужчине и учтиво кивая женщине, шутливо извинился Родик. — Я Родион, а это мой заместитель Юра. Остальных мы пока оставили на работе. Вечером за ужином вы с ними познакомитесь.

— Очень приятно, Родион. Это моя жена Ень.

Юра, галантно поцеловав даме руку, еще раз представился и попытался сложить комплимент из нескольких известных ему английских слов. Затем по-русски объяснил:

— Думаю, что гостиница компенсирует вам неудобства поездки на советском автомобиле. Это гостиница, расположенная в сталинском высотном доме. В Москве построили семь таких зданий с уникальной архитектурой и техническими решениями. Еще одна высотка подарена Варшаве. Из окна вашего номера будет видна почти вся Москва. А это Москва-река. Центр города и Красная площадь — рядом. Пойдемте поселяться. Вас давно ожидают.

— Дэвид, вы хорошо говорите по-русски, хотя и с характерным еврейским акцентом, — заметил Родик.

— За это надо сказать спасибо моим родителям. Пусть земля им будет пухом. В том местечке, где они родились, так говорили.

— Вы раньше в Союзе не бывали?

— Бывал. Почти десять лет назад по наказу родителей посетил Минск и Гомель, но в Москве — первый раз.

— Вам будет очень интересно. Обещаю показать Москву, а к неудобствам придется привыкать, у нас их пока много. Иностранные автомобили только появляются. В нашей фирме есть «Вольво», но Боря очень хотел по-родственному встретить вас сам, а он поклонник отечественного автомобилестроения. Я тоже пока предпочитаю отечественный автомобиль. Вы потом поймете, что в этом больше плюсов, чем минусов, — передавая документы гостей администратору, пояснил Родик и добавил: — В анкетах вы только распишитесь. Мы сами их заполним. Отдыхайте — у вас почти два часа. В семь встречаемся здесь. Ужинать будем в ресторане гостиницы. Просьба в город без нас не выходить. Вечером покатаемся по Москве, погуляем по Красной площади…

Приезд Дэвида Родик считал не обязательным. Все необходимые формальности по открытию нового совместного предприятия можно было выполнить и без него, поскольку Боря имел соответствующую доверенность. Однако Дэвид сам настоял на поездке в Москву, желая, вероятно, не только увидеть родину своих предков, но и понять, с кем и как ему предстоит вести бизнес.

Родик за короткое время своего пребывания за границей часто встречал странное с его позиций поведение иностранцев. Их ценности, жизненные интересы, реакции часто не укладывались в привычные для советского человека рамки.

Дэвид в этом смысле не составлял исключение. Как ни старался Родик вести себя учтиво и гостеприимно, но чванливая смесь амбициозности и местечковости выводила его из себя, а менторский тон и вычурные слова просто бесили. Дэвид был глубоко убежден в том, что он прибыл из колыбели цивилизации и несет просветительскую миссию несчастным и обездоленным. При этом любые достижения этих обездоленных, тупых и отсталых, настолько жалки, что даже недостойны его внимания. Любая попытка показать ему то, чем восхищались многие поколения его же предков, приводила либо к ворчливому недовольству, либо к насмешкам. Москву, которую Родик страстно любил и считал одним из самых красивых городов мира, Дэвид пренебрежительно сравнил с послевоенным Миланом. Ему не нравилось решительно все. В ресторанах он брезгливо ковырялся в тарелках. Поутру жаловался, что у него болит живот от этой некошерной пищи. Сходить нормально в туалет он тоже не может, поскольку там стоит сантехника, от которой страдают интимные места его тела, и без разговора с психотерапевтом справлять нужду не получается. По поводу ужасающе плохого гостиничного сервиса он говорил, а вернее, ныл часами. На Красной площади ему не нравилась брусчатка — мол, от нее портится обувь, а она стоит больших денег. Собор Василия Блаженного вызвал град издевок, которые любого русского человека могли спровоцировать на антисемитские мысли, а возможно, и действия. Попытка отвести его в Третьяковскую галерею успеха не имела, и даже устроенное Родиком отмечание дня своего рождения на плывущем по Москве-реке «речном трамвайчике» с шикарным столом, изобилующим русскими деликатесами, включая икру и осетрину, не вызвало у него видимых положительных эмоций, хотя пил и ел он минимум за троих. Зато всем приходилось по много раз в день выслушивать нудные лекции о прекрасной жизни в США, о достижениях знаменитых американцев. Единственное, что волновало Дэвида по-настоящему, — это автомобили. Замечая какую-либо иномарку на улице, он оживлялся. Сразу за этим следовала вводная лекция об истории фирмы-производителя, потом он восхищенно обсуждал технические характеристики различных моделей, а заканчивал все унизительными воспоминаниями о Борином «Москвиче».