Владимир Витвицкий - Книга сновидений

• Название: Книга сновидений
• Автор: Владимир Витвицкий
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Фантасмагория на тему снов, мечтаний, воспоминаний.

---

Но что ей до этого? Однако ее мысли похожи на быстрые водные струи, а взгляд отражает глубины, куда эти струи стремятся. В этих-то глубинах и утонул навигатор, а сказочник заметил быстрые мысли, а может быть и наоборот. Нужно ли спрашивать их об этом? Навигатора, что еле дышит рядом, или сказочника, уже устремившегося к темным глубинам? И Хейлика, резко поднявшись, пошла по течению вниз.

"— Возьми себе щенка.

— Я сама как собака".

Не нужно, двигаясь по руслу реки или ручья, особо задумываться о причинах поворотов, достаточно или восхититься, или чертыхнуться, а наблюдая за падением воды и прислушиваясь к этому падению, стоит отбросить ненужные мысли и не мешать восприятию. Тем более если есть цель впереди, а позади неявная или невнятная досада. Так и Хейлика, оставляя в памяти повороты, падения, неудобные притоки и быстрые, в три шага, переправы, двигалась вниз по течению, отмечая, больше ожидаемо, чем с удивлением, отсутствие тела сказочника в узких или глубоких местах. Как известно, прицел умеет ослаблять блики на неспокойной воде и позволяет заглядывать в небольшие речные глубины даже сквозь сильную рябь. Все очень просто — есть ручей, похожий на небольшую речку, шумный и быстрый, а вниз идти не то чтоб легче, но быстрее, хотя скользко и мешают притоки, к началу зимы порядком обмелевшие, есть первый снег, а на нем нет следов. Приледниковье — дикий край, точное слово.

А может, она не сразу пошла по руслу ручья, шумящего хоть и мелкой, но быстрой водой? В поисках спокойной заводи, спокойной, конечно же, по меркам точного слова. Заводи, в которой темноватая, но чистая вода еле движется — это видно по листьям, медленно перемешиваясь неустоявшимися слоями. Может, сначала она дождалась спасательный геликоптер или низко летящий штурмовик? Это разумно, это понятно, и уже потом, отдохнув и спокойно все обдумав, возможно, в том же самом госпитале, где в это же время без сознания лежал навигатор, она решила отыскать тело сказочника в реке? Или след его мыслей. Пройтись по направлениям своих предчувствий и проверить правильность предположений.

Все может быть, а если повториться, то может и не быть. Скорее всего, так и произошло — ведь и для безрассудства нужно время, незаметная, но подготовка. И вспомнила ли она навигатора, имя которому Суппо, проходя мимо его палаты или закрытых в реанимационное отделение дверей? Сказала ли ему, чуть слышно: "Прощай, любимый!" Не переставая думать, предполагать, подозревать, что Ангел уже дует в трубы возможно библейского Иерихона, а может быть злого города Козельска, предвещая одним погибель, а другим удачу, и что нужно бежать, так как некуда деваться.

А может, это были и не трубы вовсе? Может, это местные шаманы, немногочисленные, но зловредные, разбубнились в свои бубны? Разбуянились. А может быть, шаманки? Та самая девушка, одна из них, во взгляде которой притаились пыльные черти, и бывает, подчиняясь им, она иногда поет себе песни? Что ей стоит при желании стукнуть в бубен пару раз? Ритмично, как надо, как хочется думать, как в тайне желая.

Но, тогда, причем здесь Хейлика Бактер? Как не крути, как бы ловко не получалось у нее двигаться вниз по руслу вслед за быстрой водой, ей никогда за ней не угнаться и не пересечь той дороги, проложенной вдоль направления ветра. Она о ней не знает и даже не подозревает, что именно на этой дороге живет девушка по имени Эх Ты, и ей, а не Хейлике, предназначено случайной встречей вернуть Сказочника к жизни. Так что нечего слишком уж внимательно рассматривать блики на подвижной воде и баламутить песок красивыми ногами, нечего подставлять ветру наполненность плеч, а взгляду чуть скрытую одеждой упругость желез.

Однако, как не верти, движение по белому снегу вдоль бегущей воды не может пройти без последствий, взять и так просто рассосаться. Даже у тех, у которых ноги, плечи, груди…. и это доказано многими и множество раз, так что:

— Чтобы полюбить кого-то, тебе сначала нужно пожалеть! — крикнет в шум воды прекрасная охотница, несогласная с такой оценкой. Бросит обвинение прямо в лицо ручьевому Посейдону. А может и согласная, но только с оценкой, а не со своим согласием — ведь в ней еще не все рассосалось, она еще здесь, среди белого снега у быстрого ручья, она еще не сбежала в большой и неуютный, но, безусловно, хлебный город, и необязательно Ташкент. Иначе, зачем же тогда о ней писать, даже вспоминать? О беженцах пусть пишут диссиденты, не всегда, допустим, сытоватые, иногда, согласимся, горловатые, и порой, признаемся, нагловатые.

— Жалость — не самое плохое чувство, — не станет спорить с ней прозрачный Посейдон.

— Привет, Сказочник, — скажет при встрече Хейлика Бактер, случайно или намерено столкнувшись с ним, или он с ней, в том большом и хлебном, в котором и он сам частенько бывает. Или в родном и маленьком, но при этом не сказать чтоб уж очень уютном, когда, к примеру, она приедет туда ненадолго, скажем — погулять вдоль ручья, сначала медленно подняться, а потом пробежаться по течению вниз. При этом глаза ее весело блеснут. Однако и ей, и Сказочнику конечно же известно, что со временем и, опытом, блеск этот частенько становится наигран.

— Привет, фантом из прошлой жизни, — ответит ей Сказочник не только по имени, но вроде бы и по призванию, а по профессии дворник, отмечая в глазах ее блеск любопытства и скрывая в своем ответе тень интереса. Ее глаза, они схожи с глазами бультерьера, не самой красивой собаки, да еще нос с горбинкой, но все это так удачно расположено на ее лице, стильно, что ли, фотогенично, симпатично, что не заметить, а заметив, не отметить это невозможно. Да и длинные ноги никуда не спрячешь.

— Не пойму, а зачем ты это делаешь? — спросит его Хейлика, сказочника во сне и дворника в жизни, наблюдая и не меняя при этом веселого блеска во взгляде, как он разбрасывает тающий, но не так быстро, как хотелось бы, снег по черному асфальту. Снег не хочет таять в кучах, в еще твердых сугробах, но на асфальте он быстрее сдается весеннему теплу.

— Видишь ли, Хейлика… медленно подбирая слова, ответит ей Сказочник, — ты женщина, тебе не понять смысла моих действий.

Она и в самом деле женщина, во-первых и в-главных, и не стоит копаться в ее мозге в поисках незаполненных извилинами пустот. У жительниц сытных городов, больших и неуютных, такие дефекты исправляются сами собой, плавно и незаметно, а у таких ногастых очень быстро.

— Да, наверное, ты прав, — улыбнется она точному ответу, а затем, немного выждав, скажет:

— Я не помню номера твоего телефона. У меня плохая память на короткие числа.

— Я тоже забыл твой телефон и адрес. Помнишь, как это было громко и смешно, и какая это была неправда? А как давно — с тех пор поменялись все адреса и телефоны.

— Да, ту воду не догнать, — вздохнет Хейлика, в задумчивости остановившись на берегу ручья, — да и входить в нее во второй раз совсем не хочется. Прощай, Сказочник?

— Прощай, нетаинственная незнакомка, — ответит Сказочник или по его просьбе Посейдон.

Так что если она и появится, то обязательно сразу же уйдет, не тревожа: тело — желанием, а сердце — несогласием. Но, тем не менее, она прекрасная охотница, не больше, но и не меньше, и шаг ее, когда она захочет — быстр, а случается — тягуч. И она уже прочитала единственную в жизни книгу, и это в свои-то, к моменту повествования то ли двадцать один, то ли двадцать четыре. Это немного, но и не скажешь, что ничего. И еще: однажды, когда ей стукнуло двадцать один, вот только что исполнилось, а уже потом двадцать два, и все дальше и больше, и еще не было в ее жизни большого города со множеством не только удобств, но и забот, и когда кучевые облака, которые она тогда еще замечала, будили в ней фантазии цвета белого и голубого, она все-таки произнесла ту прекрасную и, как сейчас выясняется, определившую Приледниковье фразу:

"Что это за лес, где деревья растут?"

О люди, выросшие в диких горных районах или на среднерусской дремучей равнине, или на ее лысоватой возвышенности, или в тайге, или в бамбуковых джунглях, вы не поймете ее глубокого смысла. Этот смысл связан с природой. И он точно не будет понятен жителям города, тем более большого, даже тем, которые живут в этом самом Приледниквье, но не высовывают носа из-за городской черты. Этот смысл, он отличен от всего и одновременно определяющ. Это то чудесное состояние, когда человек, находясь посреди: зимой — белого простора, схожего с бескрайней пустыней, а летом — зеленого пространства, похожего на безбрежный океан, тем не менее, может окинуть увиденное взглядом, не подавляя себя таежной непроглядностью и не раздражаясь степной бесконечностью. Это своеобразие — не тундра и не пустыня, не тайга и не оазис, не степь и не горы. Необъяснимость с тонкими, едва различимыми запахами, с не кричащими о себе оттенками, с разнообразными небесными переливами, летом — с насыщенностью влагой и с голосами перелетных птиц, а осенью — с сочностью цвета и с безмолвием лесов. Вот это-то необъяснимое своеобразие и позволяет человеку, обозревающему это самое пространство, в тишине и молчании, нарушаемом лишь только ветром, понимать бесконечность и учиться терпеть понимание. Несуетливо, и может показаться, что успешно, изредка забывая о конечности жизни.