Николай Дубов - Колесо Фортуны

• Название: Колесо Фортуны
• Автор: Николай Дубов
• Издательство: Дет. лит.,
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1980

Начинающееся с незначительного на первый взгляд эпизода в безвестном селе действие романа стремительно развивается и расширяется, охватывая все новые круги лиц. Корни, причины происходящего ныне уходят в XVIII век, и действие романа перебрасывается во дворец французского короля, в Пруссию, в императорский Санкт-Петербург, в Польшу, наконец снова возвращается в современность. И всегда, повсюду перед героями романа встает вопрос об ответственности каждого за свои поступки, за все происходящее, за судьбы родины.

---

— Угу. Вас. И других от вас.

— Не знаю, не знаю, может, вы и правы, — смущенно пробормотал режиссер, — во всяком случае — большое вам спасибо! И пожалуйста… вот!..

— Олег! — предостерегающе окликнул архитектор.

Но Кологойда уже увидел, что режиссер протягивает ему зеленую бумажку, зажатую между указательным и средним пальцами. С каким бы наслаждением он треснул сейчас этого бородатого шкета, чтобы он раз навсегда запомнил… К сожалению, треснуть было нельзя.

— Шо то такое?

— За работу. Вы же сами назначили цену.

— То — шоферская цена, милиция стоит дороже, — мрачно пошутил Кологойда.

— Так, пожалуйста, скажите… Я с удовольствием…

— Грошей у вас не хватит, чтобы милицию покупать!

Уши режиссера пылали, как факелы.

— Но я вовсе не думал, не хотел… Труд есть труд, — лопотал он. — Вы же не обязаны…

— Вот именно. К вам по-хорошему, а вы трешку суете. Вы все в рубли переводите? Или милиционера не считаете человеком? Может, еще стопку поднесете — на, мол, подавись, и иди к чертовой матери?..

Кологойда притворялся ужасно оскорбленным и гвоздил словами залившегося краской бородача, чтобы он стал "помягче", податливее… Режиссер взмок и порывался что-то сказать.

— Вы не обижайтесь, товарищ лейтенант, — поспешил на выручку архитектор. — Ну, ляпнул, не подумавши…

— В таком возрасте пора думать! — жестко подвел черту Кологойда и уже примирительно сказал: — Ладно.

Я плату с вас натурой возьму.

— По-пожалуйста!.. — прерывисто вздохнув, будто всхлипнув, сказал режиссер.

— Вообще-то я мог бы просто мобилизовать вашу машину, временно, конечно, поскольку правилами это допускается в целях преследования преступника…

— Как? Ради бога! Что ж вы сразу не сказали?..

Бородач был счастлив, что щепетильный разговор оборвался, неприятности остались позади и открылась даже возможность как-то их загладить. Но тут же его осенила необычайно оригинальная, по его мнению, мысль, и энтузиазм вспузырился в нем, как шумная пена в стакане газированной воды.

— Серьезное преступление?.. Так это ж здорово!.. То есть, я хотел сказать, хорошо, что я тут оказался…

Скажите, никак нельзя отложить на день? А? Он не уйдет? Не скроется? Я бы сейчас связался с Киевом, договорился о высылке съемочной группы. Ну, лихтваген вряд ли дадут, а группа завтра будет тут. И мы с ходу сделаем документальный фильм о поимке преступника…

Нет, не беспокойтесь, мы вам не помешаем, мы скрытой камерой будем работать… Мы с вами такую конфетку сделаем! Представляете? "Грозовая ночь" или "Гроза после полуночи"… А?

Перед его мысленным взором стремительно неслась сечка кинокадров: машина мчится по шоссе, бешено вращающееся колесо, фары полосуют мрак, наклонившиеся вперед силуэты сидящих в машине людей, а над ними рвущий душу вой сирены, впереди где-то в лесу мельтешит на поворотах преследуемый "Москвичек", нет, "Запорожец", останавливается на краю оврага, кувыркаясь, все быстрее летит в овраг, взрывается бензобак, машину охватывает пламя, черная тень бросается в чащу леса, овчарки рвутся с поводков, и тут слепящий удар молнии, обвальный грохот грома, ураганный ветер…

Режисс. ер с надеждой взглянул на небо, но оно было совершенно ясно, безоблачно и не предвещало никаких атмосферных катаклизмов. Ничего, грозу можно доснять в студии — там и ветродуй, и всякое такое… Он отступил на несколько шагов и, сделав из ладоней рамку, прикинул, как этот лейтенант вписывается в кадр. Лейтенант вписывался прекрасно. Ну конечно, фуражку придется поправить, чтобы сидела как положено, а не сдвинутая козырьком на нос.

Кологойда вприщурку наблюдал за его манипуляциями и простодушно спросил:

— А зачем ночью? Ночью спать полагается.

— Но это же эффектнее! В смысле освещения и вообще… Фары, огни, молния. Как вы не понимаете?.. Ну, согласны? Вы сами должны быть заинтересованы — это же популяризация работы милиции!..

Кологойда представил лицо Егорченки и что тот скажет, когда узнает о намерении снимать Кологойду для кино… Он засмеялся и махнул рукой.

— Какое там кино! У нас преступники не те. Гангстеров нема, банк никто не грабит — и кто бы это позволил? Какие у нас преступления: сел пьяный за баранку, перепились дружки, надавали друг другу по мордам, ну, продавщицу поймали — недовешивала, обсчитывала…

Лицо режиссера вытянулось, насколько позволяла его округлость.

— Вы же сказали — кого-то надо преследовать.

— Да я в шутку. Мне просто надо проехать на свой участок, побеседовать с одной бабкой…

— Самогонщица? Сектантка? — с остатками надежды спросил режиссер.

— Шо вам обязательно нарушения мерещатся? Нормальная старушка. Богомолка. Лепит глиняные мисочки.

К нам запрос поступил — разыскивают люди родственницу. Вот и надо проверить, может, это она и есть.

Последние пузырьки энтузиазма и надежд лопнули, на лице режиссера отпечаталось полное равнодушие.

— Вообще-то мы собирались домой.

— Вот по дороге и подбросьте меня в Ганыши.

И теперь лицо режиссера не дрогнуло.

— А номера? Как же без номеров ехать?

— Подъедем к отделению, может, утрясем как-нибудь.

Егорченко выслушал, покрутил головой, но "под личную ответственность" Кологойды разрешил взять номера.

Преодолев изрытый, раздолбанный выезд, "Волга" распласталась в шуршащем полете над асфальтом.

— Что ж вы мало у нас гостевали? — спросил Кологойда, усаживаясь так, чтобы видеть в зеркальце лицо режиссера. — Или Чугуново не понравилось?

— А что в нем хорошего? — сказал режиссер. — Захолустная дыра!

— Нормальный райцентр, по-моему, — сухо и внушительно сказал архитектор и повернулся к Кологойде: — Я, собственно, свои дела закончил — побывал у вашего начальства, Степана Степановича… Насчет обгорелой коробки в Ганышах.

— Помещичьего дома? А что с той коробкой?

— Утилизировать надо бы. Художественной ценности она не имеет, поэтому Госстрой не может взять ее под охрану. А я проверил — фундамент прекрасный, стены нигде не осели, не растрескались. Пока еще вполне можно восстановить и устроить колхозный дом отдыха, например. Место здоровое, красивое — река, лес…

— Место хорошее… И что Степан Степанович?

— Сказал "подумаем, посоветуемся"… В общем, ничего не сказал. А жаль. Добротная коробка — это ведь наполовину готовый дом. И зря пропадает.

— Да… — покивал головой Кологойда и повернулся к режиссеру: — А вы ничего интересного не нашли в нашем Чугунове?

— Что в нем может быть интересного? — Лицо режиссера выражало одно презрение. — Базар, козы?

— Ну козы как козы… А в музее вы были? Не в каждом райцентре есть музей.

Лицо режиссера не дрогнуло.

— Музей! Это же красный уголок, а не музей. Плакаты, фотографии…

— Да, — повернулся к Кологойде архитектор. — Экспозиция, то есть выставленные экспонаты, действительно не представляют интереса, хотя в запаснике кое-что любопытное есть. Ну, это общая беда многих музеев…

А знаете, какой самый привлекательный там экспонат?

Директор.

— Что в нем особенного? — сказал режиссер. — Обыкновенный фанат.

— Вы неправы, Олег! — сказал архитектор. — Это очень знающий, интересный человек.

— Точно, — подтвердил Кологойда, откидываясь на спинку сиденья, — голова — что надо!

Нет, или они сверхловко притворяются, или никак в эту историю не замешаны. Директор, конечно, голова, но тут он маху дал — видно, киевлянам то кольцо — до лампочки…

— Вообще-то я, — небрежно сказал режиссер, — надеялся натолкнуться на какой-нибудь любопытный сюжет, поэтому и набился в извозчики Игорю Васильевичу. Чтобы заснять хотя бы одночастевку. Ну, какое-нибудь происшествие или рассказ о выдающемся человеке.

— И что, нема? — Режиссер только хмыкнул в ответ — Я там не знаю, может, особо выдающихся и нет…

А все-таки живут же люди.

— Я вас прошу… Какие там люди?..

Вася Кологойда не страдал уездным патриотизмом и про себя не так уж высоко ценил Чугуново, понимал, что есть города и получше, но критику его считал прерогативой жителей и не любил, когда всякие заезжие свистуны, ничего и никого не зная, пренебрежительно через губу говорят о нем.

— Всякие люди, — сказал Кологойда. — Взять хотя бы того же директора музея.

— Что это был бы за фильм? Директор с одним экспонатом, директор с другим экспонатом? Это же статика! А кинематограф — весь движение, развитие действия…

— А какие картины вы снимали? Может, и я видал…

— Разные, — ответил режиссер, но не назвал ни одной.

Снял он всего несколько одночастевок, и пока хвалили их только коллеги, которые снимали такие же фильмы и ждали от него ответной хвалы. — Последнее время я снимал для телевидения. Главным образом концерты.