Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

• Название: Зигзаги судьбы
• Автор: Сигизмунд Дичбалис
• Издательство: Ин-т полит, и воен. анализа, Центр по изучению Русского Зарубежья
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-93349-024-5

18-го февраля 2011 года в госпитале, в Брисбене (Австралия) умер один из последних ветеранов Вооруженных Сил Комитета Освобождения Народов России, солдат разведдивизиона 1-й пехотной дивизии ВС КОНР, участник боёв на Одере и в Праге Сигизмунд Анатольевич Дичбалис (1922–2011). По его распоряжению, прах будет погребен в Санкт-Петербурге.

Сигизмунд Дичбалис (СД) оставил прекрасные воспоминания о своей невероятной жизни «Зигзаги судьбы».

Как вспоминал сам Сигизмунд Анатольевич, после событий в Праге командующий РОА, генерал Андрей Андреевич Власов сказал: кто уцелеет, пусть расскажет всю правду о Русском Освободительном Движении. Именно это Сигизмунд Анатольевич и делал всю свою жизнь.

Наверное, он был единственным бойцом РОА, который вел свой собственный сайт (http://roa2.narod.ru/), отвечая на вопросы посетителей о тех исторических событиях, очевидцем и участником которых ему довелось быть. Немало найдется людей, познакомившихся с ним через его «Гостевую книгу», которым он оказал подчас неоценимую помощь в сборе материалов по истории РОА.

---

Так шли мы до темноты. Переночевав под деревьями, холодные и голодные, мы обсудили наш предстоящий путь. Надо идти в горы и по хребту, вдали от плохих глаз, передвигаться в сторону Баварии. Но как быть с провиантом? У нас не было ничего из еды. Мы решили или выпросить чего-нибудь на хуторах, или украсть ночью под прикрытием темноты.

Легко сказать, а сделать труднее! Отдельные хозяйства, которые можно было видеть в долинах, или кишели людьми и собаками, или были так далеко от подножья гор, по которым мы шли, что нам не хотелось рисковать. Но настал день, когда нам стало уже невмоготу. Выбор был один — или спуститься вниз и достать еду, или умереть от слабости, замерзнув в этих горах, ещё покрытых снегом.

Мы решили попытать счастья на следующем хуторе. Время было к вечеру. Дом был в темноте. По жребию на долю Станислава выпало зайти в дом, а мне, вооруженному дубинкой, караулить у калитки и голосом или делом помогать ему в случае необходимости. Было видно, как Стас постучал сперва в дверь, потом в окно, заглянул в сарай, постучал в дом опять, но всё безответно.

— Не могу, — сказал он вернувшись. — Вором никогда не был, а взламывание двери поставит на нас печать грабителей.

Его чувства были понятны, и мы опять вернулись в лес для голодного ночлега.

На следующий день набрели мы на дом, стоявший прямо в лесу на склоне холма. Из трубы приветливо вился дымок, на дворе хозяин играл с собакой. Стас вручил мне несколько немецких марок и я, предварительно обратив на себя внимание все теми же словами: «Наздар, наздар», пошёл навстречу мужчине лет сорока, несколько напряженно смотревшего на меня. Враждебности в его взгляде не было, и я стал объяснять ему наше положение, в протянутой руке предлагая плату за что-нибудь съедобное. Вроде бы сочувствуя, чех предложил мне следовать вместе с ним к порогу, позвал хозяйку и велел ей собрать еды для «брата». Денег он не взял.

Через пару минут эта женщина принесла мне свёрток с чем-то мягким и большую кружку молока. Думая с жалостью, что у нас некуда перелить его, запрокинув голову, я стал глотать молоко и в тот же момент почувствовал, как что-то вроде дула ружья довольно сильно воткнулось в мою спину между лопатками. Хозяин стал толкать меня к сараю. Без раздумий, перекинув мой левый локоть через дуло, повернувшись и ударив его прямо в челюсть правым кулаком, я завладел ружьём.

В тот же момент Станислав, наблюдавший все это из-за кустов, заорал во всю глотку по-немецки:

— Руки вверх, а то будем стрелять!

Женщина завопила, прося прощения, хозяин смотрел на меня, как загнанный волк, кружка была все ещё в руке, но молоко расплескалось. Подобрав свёрток с едой, я вынул патроны, ударил дробовиком по забору, и, засунув в дуло скатанные денежные купюры, бросил ружьё на землю.

Станислав ждал, будто бы с автоматом, за кустами. Мы скрылись в лесу. Поднявшись опять на верх горной цепи, мы решили, что с добытым провиантом, а это был кусок копчёной свинины, мы продержимся несколько дней и за это время будем уже в Баварии. Ножей у нас не было, и мы откусывали от куска копченки по очереди, запивая её холодной водой, струившейся почти из-под каждого камня. Хлеба у нас не было. Мы остановились переночевать в маленькой пещере, наломав хвойных веток для подстилки. С помощью чудом сохранившейся зажигалки удалось разложить уютный костер, и мы улеглись спать. Но сон не приходил. Переворачиваясь с бока на бок, мы, вспоминая прошедшие дни, начали рассуждать о нашем будущем. В тот момент оно было в наших руках — дальше на запад или назад на восток к «своим».

К своим ли?

Наши надежды вернуться на Родину как её освободители от сталинского режима развеялись уже давно. Но мы всё ещё не верили в то, что западные союзники сохранят дружбу с Советским Союзом, когда придет время делить Восточную Европу. Станислав был уверен в том, что начнётся спор, и нам только надо подождать, когда американцам будут нужны люди, преданные своей Родине и ненавидящие Сталина. «Пойми же, — говорил он мне, — ведь капитализм и коммунизм несовместимы».

Так, предсказывая политическую судьбу Европы, мы уснули в полном неведении о своем будущем.

Через пару дней, когда уже ничего не осталось от нашей копчёнки, мы перешли границу между Чехословакией и Германией. Мы увидели деревню, на улице были американцы и немцы. Американцы жевали жевательную резинку, а немцы, в большинстве своём в гражданской одежде, толклись вокруг полевых кухонь. Из огромных котлов выдавали постоянно прибывающим беженцам какую-то еду, организованную с санкции американского командования местным бургомистром.

Мы провели лето 1945 года в местечке Герцогенаурах, работая на американцев.

Станислав Гутчас. Фото 1945 г.

Станислав присматривал за кафетерием, а мне с помощью одного американского офицера, говорившего немного по-русски, удалось устроиться в спортивном зале, где я учил солдат и даже офицеров борьбе без оружия, штанге и гимнастике на снарядах. (Пришлось вспомнить время, проведённое в институте Лесгафта).

В ФИЛЬТРАЦИОННОМ ЛАГЕРЕ СМЕРША

Одним утром всех, кто был зарегистрирован как русский, собрали, пересчитали, посадили в машины и повезли в Нюрнберг. Только там, за колючей проволокой, мы узнали, что нас отправляют в Советскую зону, для передачи Советам. Громких протестов не было, так как таких, как я, в этой группе не нашлось — все были насильственно угнанные немцами на работу в Германии.

Имея при себе клочок бумаги с фальшивыми данными о моей работе у фермеров, который я получил от бургомистра Герцогенаураха, я выжидал удобного момента для побега. Но не тут-то было. Погрузка в вагоны произошла тут же в лагере за проволокой, товарный вагон с двумя десятками людьми закрыли и заперли, и через несколько часов мы остановились на границе между американской и советской зонами.

В вагоне все приутихли. Была слышна русская речь (и даже иногда русский мат). Состав обыскивали как снаружи, так и изнутри. Кто-то вертел ключом в замке, дверь вагона приоткрылась, и молодой солдат зашел в вагон. «Оружие есть?» — спросил он, не глядя на нас. «Нет», — ответили мы. Но все равно пришлось открывать чемоданы, сумки и мешки для проверки.

Девчата заговорили с солдатом, — откуда он и т. д. «Разговаривать с вами запрещено», — ответил молодой красноармеец, поглядывая на дверь, за которой стоял на земле его напарник. Нам стало как-то холодновато на душе. Ведь говорили, что Родина ждёт своих сыновей и дочерей!?

Таких проверок-обысков было три, и каждый раз в наших чемоданах уменьшалось количество личных вещей. Ну, мой нож, подаренный мне американцами за мое усердие на спортивных снарядах, мог бы быть принят за опасное оружие, но моя зубная паста, зеркало для бритья, боксёрские рукавицы, тоже, к сожалению, были конфискованы как «оружие».

Ах, ведь едем на Родину, ну чего же там болеть душой за безделушки!

До Родины мы не доехали, состав остановился на запасных путях около вокзала города Хемниц. Нас выгрузили и поместили, женщин и мужчин вместе, в здание какого то склада. Отсюда вызывали по алфавиту на проверку в кабинет с тремя представителями СМЕРШа, о котором мы уже наслушались от прибывших сюда до нас.

Охрана была, если она была, очень слабой, но никто даже не думал о побеге, все, в том числе и я, были переполнены чувством радости, хоть и смешанном с чувством неуверенности, что мы возвращаемся на Родину.

На второй день нашего пребывания под крышей этого огромного здания ко мне подошел человек одетый по-граждански. Спросив меня, откуда я, он записал мою фамилию вместе с двумя другими, которых я не знал, и предложил следовать за ним.

На чём он основывал свой выбор и знал ли он о нас перед этим, не знаю, но я был зачислен командиром взвода пожарной охраны. Второй парень, с белокурыми волосами, был назначен старшиной, а третий, украинец, с очень печальным выражением лица, — связным между нашим взводом, который нам надо было сперва набрать, и командиром охраны лагеря, майором, имя которого я теперь уже не помню.

Начались занятия, проверка шлангов и оборудования, учебные тревоги и т. д. Состав людей взвода менялся чуть ли не каждый день. Люди вызывались в СМЕРШ, проверялись и назад не возвращались. Как ни странно, но меня эта проверка как-то обходила стороной, и я оставался на прежнем месте. Так продолжалось до тех пор, пока не остались только двое — мой связной и я.

Население проверочного лагеря состояло из нескольких офицеров СМЕРШа, нескольких гражданских, часто уезжавших куда-то на пару дней и возвращавшихся на короткий срок опять. Иногда в лагерь на машинах привозили новых возвращенцев, которые задерживались только на несколько дней перед отправкой на восток. Куда — не знал никто. Нам удавалось сдружиться с несколькими из них, они обещали написать письма после прибытия на Родину, но ни одного письма ни от кого не пришло. Одно из таких близких знакомств очень запомнилось.