Журнал «Если» - «Если», 2011 № 08

• Название: «Если», 2011 № 08
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательский дом «Любимая книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2011
• ISBN: ISSN 1680-645X

Стивен БАКСТЕР. ПРОЕКТ «ГАДЕС»

Договориться с иным разумом и спасти Землю от гибели — задача не новая в фантастике. Но вот найти общий язык с недругом столь своеобразным способом не доводилось ни одному безумному профессору.

Дэвид БАРНЕТТ. ПОСЛЕДНЕЕ ШОУ

…или Конец света как повод не косить газон.

Дарио ТОНАНИ. ПЫЛЬНЫЕ УТРЕННИЕ РАКУШКИ

Вместо сердца пламенный мотор? Крылатые мечты рано или поздно сбываются. Но уж лучше бы поздно…

Томас ВАВЕРКА. МОЖЕМ СПРОСИТЬ У КОЛУМБА

Астронавты полагали, что для высадки на Ганимед предусмотрели всё — и флаг, и мелодию, и текст.

Эрик Джеймс СТОУН. ЭТОТ ЛЕВИАФАН, КОТОРОГО ТЫ СОТВОРИЛ…

Не всякий миссионер готов положить жизнь ради соблюдения исконных прав новообращенного.

Кристин Кэтрин РАШ. ДЕНЬ КРАСНЫХ ПИСЕМ

Очень страшно получить такое послание. Не дождаться — еще страшнее.

Аркадий ШУШПАНОВ. ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

В XX веке — ковбои, в XXI — пираты?

Сергей ЦВЕТКОВ. СКАЗКИ ДЛЯ ЗРИТЕЛЕЙ ИЗРЯДНОГО ВОЗРАСТА

…или Жизнь «сказочника-ревизиониста».

ВИДЕОРЕЦЕНЗИИ

Не в первый раз — в первый класс.

Николай КАЛИНИЧЕНКО. ИНСЕКТОФОБИЯ

Не так уж часто молодые авторы уделяют внимание таким «мелочам», как идеи гуманизма, проблема этического выбора.

Дмитрий ВОЛОДИХИН. АД В КОНЦЕ ТУННЕЛЯ

Что ж, свои шесть соток фантастики вскопал еще один гость. Каковы будут всходы?

РЕЦЕНЗИИ

Все по-разному проводят отпуска: кто-то на даче, кто-то на песках турецких пляжей… А рецензенты истинное отдохновение обретают лишь в книжных магазинах.

КУРСОР

Как американское правосудие убило американского фантаста.

Алексей ЕВТУШЕНКО. СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ

Московский писатель призвал читателей строить Полдень уже сегодня, не откладывая на завтра.

КОНКУРС «РВАНАЯ ГРЕЛКА»

Покровы тайны сорваны, и вот они — две лучшие, на взгляд редакции, участницы писательского конкурса.

Вл. ГАКОВ. ОДИН ИЗ «ВЕЛИКОЙ ТРОЙКИ»

Круг интересов и достижений сегодняшнего юбиляра потрясает. Но для нас самым важным остается тот факт, что он вернул «моду» на твердую НФ.

ПЕРСОНАЛИИ

Дочитав последний рассказ в номере, не забудьте заглянуть в досье автора.

---

Стоя в проходе между скамьями, я смотрела, как очередь движется к ступенькам алтаря, где мы преклоняли колени, когда подходили к причастию.

Папки нам выдавал отец Бруссар — высокий (правда, чуть ниже меня), начинающий полнеть священник. Он брезгливо брал их левой рукой, словно папки были прокляты, а правой благословлял каждого, кто протягивал руку за своим будущим.

Говорить нам ничего не полагалось, но парни иногда бормотали: «Отлично!». Некоторые девушки прижимали папку к груди, словно любовное письмо.

Я получила свою, крепко сжала пальцами прохладный пластик, но открывать возле алтаря не стала, чтобы стоящие за мной в очереди не подсматривали.

Поэтому я отошла к дверям, выскользнула в притвор и прислонилась к стене.

Потом открыла папку.

И не увидела ничего.

У меня перехватило дыхание.

Я вернулась в часовню. Папки получали уже самые последние. На ковровой дорожке перед алтарем не валялось никаких красных конвертов, и ни одной папки не отложил в сторону отец Бруссар.

Все еще не веря в случившееся, я остановила троих выходивших парней и спросила, не видели ли они, как я что-то роняла, и не получили ли они по ошибке мое письмо.

Тут сестра Кэтрин схватила меня за руку и оттащила прочь. Ее пальцы с такой силой вцепились в мой локоть, что руку пронзила резкая боль.

— Не смей никому мешать, — прошипела сестра Кэтрин.

— Но я, должно быть, выронила письмо!

Она внимательно взглянула на меня и разжала пальцы. На одутловатом лице монахини отразилось глубокое удовлетворение; она даже потрепала меня по щеке.

Ее прикосновение показалось мне на удивление нежным.

— Значит, Он благословил тебя.

Я не чувствовала никакого особенного благословения и хотела об этом сказать, но монахиня уже подавала знаки отцу Бруссару.

— Она не получила письма, — сообщила сестра Кэтрин.

— Господь благоволит тебе, дитя мое, — сердечно произнес отец Бруссар. Раньше он меня просто не замечал, а теперь даже положил руку мне на плечо. — Пойдем-ка со мной, поговорим о твоем будущем.

Я позволила ему отвести себя в кабинет. Там же собрались все свободные от занятий монахини. Они наперебой стали толковать о том, что Господу угодно было одарить меня свободой выбора, что Он благословил меня, вернув мне мое будущее, и считает меня безгрешной.

А меня била дрожь. Всю жизнь, сколько я себя помнила, я с нетерпением ждала этого дня — и вот на тебе! Ничего. Ни строчки. И никакого будущего.

Совсем никакого.

Мне хотелось разрыдаться, но в присутствии отца Бруссара я не могла себе этого позволить. А он уже начал объяснять, что означает это благословение Господне. Я должна служить Церкви, сказал святой отец. Так гласили правила: тот, кто не получил красное письмо, мог бесплатно учиться в самом известном католическом университете. Если же я захочу стать монахиней, добавил отец Бруссар, то он уверен, что и в этом вопросе Церковь пойдет мне навстречу.

— Мне хотелось бы играть в баскетбол, святой отец, — выдавила я наконец.

Он с пониманием кивнул:

— Тренироваться можно в любом из наших учебных заведений.

— Я имею в виду профессиональный баскетбол.

Отец Бруссар взглянул на меня как на сатанинское отродье.

— Видишь ли, дитя мое, — заговорил он уже несколько нетерпеливым тоном, — Господь подал тебе знак. Он Сам благословил тебя на служение Ему.

— Не думаю, — возразила я севшим от невыплаканных слез голосом. — Вы… вы ошибаетесь.

Затем я выскочила из его кабинета и бросилась вон, подальше от школы.

Мать, впрочем, заставила меня вернуться и отсидеть оставшиеся до выпуска дни, чтобы закончить школу как положено. Она утверждала, что я очень пожалею, если этого не сделаю.

Вот все, что я запомнила.

Остаток лета прошел как в тумане. Я оплакивала свое будущее, боясь совершить какую-то судьбоносную ошибку, и даже всерьез подумывала о католическом университете. Мать день и ночь твердила, что я должна принять решение, пока не закончился прием студентов, и в конце концов мне это надоело. Я сделала свой выбор…

Это оказался Невадский университет в Лас-Вегасе. Помню, мне хотелось оказаться как можно дальше ото всего, что имело хоть малейшее отношение к католической церкви.

Я получила стипендию и в первой же игре серьезно повредила колено. «Кара Господня», — изрек отец Бруссар, когда я приехала домой на День благодарения.

И, прости меня, Господи, я ему поверила.

Но я все равно не перевелась в католический университет. И безропотной страдалицей тоже не стала. Я не выступала против Господа и не проклинала Его. Я просто отвернулась от Него, потому что — как мне представлялось — Он первым оставил меня.

* * *

Тридцать два года спустя я стою и вглядываюсь в лица выпускников. Кто-то покраснел, кто-то выглядит испуганным, кто-то разразился слезами.

А кто-то стал белее мела, словно пережил сильнейшее потрясение.

Эти как раз мои.

Я ставлю их рядом с собой, даже не спрашивая, что они увидели в своих папках. Еще ни разу я не ошибалась в выборе — в том числе и в прошлом году, когда подзывать было просто некого.

Тогда письма обрели все. Подобное случается примерно раз в пять лет. Все выпускники получают свои красные письма, и я могу вздохнуть свободно.

Сегодня у меня трое. Не очень много, надо сказать. Однажды их было тридцать, и не прошло и пяти лет, как стало ясно почему. Идиотская маленькая война в идиотской маленькой стране, о которой раньше никто и слыхом не слыхивал. Двадцать девять выпускников погибли там в течение десяти дней. Двадцать девять…

Тридцатая была вроде меня — девчонка, не имевшая ни малейшего представления о том, почему в будущем ей не захотелось черкнуть себе ни строчки.

Каждый День писем я размышляю об этом.

Я отношусь к тому типу людей, кто обязательно написал бы себе письмо. Наверное, я была такой всегда. Мне кажется, что даже такое общение — общение с помощью расплывчатых фраз и неясных намеков — необходимо. В конце концов, кто лучше меня знает, как важно юноше или девушке открыть папку со своим именем и увидеть внутри ярко-красный конверт?

Я ни за что бы не оставила себя прошлую без весточки от себя будущей.

На самом деле я уже набросала черновик этого письма. Через две недели — в день моего пятидесятилетия — ко мне домой явится государственный служащий, чтобы договориться о дне и часе, когда он должен проследить, как я буду писать это письмо.

Я не смогу прикоснуться ни к бумаге, ни к конверту, ни к специальному перу, пока не дам согласия писать письмо под его наблюдением. Когда я закончу, служащий сам сложит мое письмо, запечатает в конверт и адресует в среднюю школу Милосердной сестры Марии в городке Шейкер-Хайтс, Огайо, тридцать два года назад.

План у меня есть. Я знаю, что писать.

Только одно по-прежнему смущает меня: почему в первый раз я не получила никакого письма? Что случилось? Что пошло не так? Быть может, я давно нахожусь в другой реальности, просто сама этого не знаю?

Выяснить это мне, естественно, не удастся.

Но я гоню от себя такие мысли. То, что когда-то я не получила письма, ровным счетом ничего не значит. По этому факту не определишь, удостоилась я Господней благодати или просто не дожила до пятидесяти. По-моему, письмо — или его отсутствие — всего лишь узаконенный властями трюк, не дающий людям вроде меня не только путешествовать по знаменательным историческим эпохам, но даже снова переживать яркие моменты собственной жизни.

Я жду конца церемонии и продолжаю изучать лица учеников. Больше никого, только эти трое. Двое парней и девушка.

Карла Нельсон. Высокая и стройная платиновая блондинка. Любит кросс и ни за что не хочет играть в баскетбол. Нам не хватало высоких, спортивных девчонок, и я много раз уговаривала ее вступить в команду, но получала отказ.

У Карлы есть и рост, и сила, и координация, но она заявила мне, что не может играть в команде. Ей нравится бегать, причем бегать в одиночестве. Карла не любит полагаться на кого-то, кроме себя.

Не сказала бы, что осуждаю ее за это.

Но сейчас, глядя на ее потерянное, заострившееся личико, я понимаю, как она надеялась на свое будущее «я». Верила, что уж саму себя она не подведет.

Никогда.

За прошедшие годы я много раз становилась свидетельницей того, как другие воспитатели пускают в ход самые общие, банальные фразы. «Ничего страшного, — говорят они. — Очевидно, твое будущее «я» считает, что ты на верном пути. Я тоже думаю, что у тебя все будет замечательно».

Когда я в первый раз присутствовала при подобной сцене, меня охватило горькое чувство. Я, впрочем, ничего никому не сказала, что, по-видимому, было с моей стороны самым разумным, хотя в мыслях своих я невольно наполняла изреченные коллегами банальности ужасным, подчас даже трагическим смыслом.