Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова

• Название: Эротические страницы из жизни Фролова
• Автор: Велиар Архипов
• Жанр: Эротика

---

‒ Среднего, да? ‒ хихикнула она в коленки.

‒ Нет. Не знаю. Хотя… может и среднего, ‒ тоже улыбнулся он ее неожиданной реплике, вдруг показавшейся ему весьма многозначительной.

‒ Ой, я перебила. Давай, дальше.

‒ Если вдруг находит на меня, и я подумаю так о тебе, то это… это как запретный восторг… проникающий все тело и часть сознания… он идет из самой нижней глубины и всегда снизу вверх, никогда не наоборот. И как бы поднимает все тело… так высоко, что дух перехватывает от страха, ‒ кажется, что такой высоты в нормальной природе не бывает… выше собственной собственности… выше всего себя в ощущении того, что ты ‒ это я и есть, воплощенный еще и женщиной… во времени мира, ‒ не в моем личном, а именно во времени мира… чтобы увидеть или узнать что-то там, впереди, за пределами собственной жизни и смерти.

Он замолчал, не умея продолжить, ‒ не знал слов, какими мог бы выразить то, чего еще не сказал.

‒ А воображение предстоящего процесса?

‒ Это воображение чего-то другого, что знает только мое тело, и что совсем не знакомо моим мыслям и моему сознанию, но незнакомо так, что вызывает в нем не желание узнать неведомое, а наоборот, страх оказаться осведомленным…

‒ И ты выбрал страх?

‒ У меня не было другого выхода, доченька.

‒ А часто на тебя… находит?

‒ Нет. Не успею подумать, как во мне просыпается какой-то далекий родственник, ‒ кто-то из моих предков, ‒ не умеющий ни говорить, ни слушать, но ясно дающий понять, что ты запрещенная, что если я это стану делать, то могу узнать какую-то страшную тайну, которую людям не положено знать.

Она удивленно подняла не него глаза, будто осененная какой-то догадкой, потянулась к нему, приложилась грудью к его груди, и тихим, таинственным шепотом спросила:

‒ Может, это они там как раз об этом и разговаривают?

‒ Да. Может быть.

‒ А с мамой?

‒ У нас с мамой такого никогда раньше не было. Только вот совсем недавно… что-то подобное случилось. Один раз. Я еще не понял ‒ что. Но это не так было, совсем по-другому.

‒ Как это? ‒ удивилась она. ‒ Совсем не разговариваете? А что же вы там делаете?

Он с не меньшим удивлением уставился на нее, будто соображая, что же они с мамой там на самом деле делают.

‒ Не знаю… Наслаждаемся прикосновениями…

‒ И все?

‒ Нет, наверное. Что-то еще. Не знаю, правда.

Она вдруг резко сменила тему:

‒ Слышишь, пап, а мама с Сережкой не того?.. Ну… как я с тобой.

‒ Нет.

‒ А она тебя не обманывает?

‒ Ну что ты, конечно не обманывает. С чего ты это взяла?

‒ Ни с чего. Просто.

‒ Вот ты и обманываешь.

‒ А ты ей не скажешь?

Он промолчал, испытывающе глядя ей в глаза.

‒ Я видела, как Сережка ее обнял.

‒ Ну и что?

‒ Он положил щеку на сиску.

‒ Голую?

‒ Почти. У нее рубашка так случайно натянулась. До самого соска. Вот тогда он обнял и приложился.

‒ Это при тебе?

‒ При мне.

‒ И что?

‒ Она ему волосы стала гладить. Очень ласково. А потом еще и легонько прижала к себе. И улыбнулась странной улыбкой.

‒ Ну и что с того? Она же мама.

‒ Так она же застеснялась меня. Просто жутко застеснялась.

‒ А он?

‒ Он раньше так никогда не делал, понимаешь? Он же страшно стыдится показаться "маменькиным сыночком". Да ладно, не пузырись. Просто, я этого хочу. Не то, чтобы обязательно любились, как мы с тобой, а чтобы ближе стали. Как в ту самую минуту ‒ я видела. Чтобы он мог с нею говорить о том же, о чем мы с тобой говорим. И вообще… его ведь тоже жизнь может так трусануть, так расквасить, что в одиночку ни ошметков мыслей, ни костей души не соберешь. Ты же видишь, какой свирепый оказывается мир. Если бы мы с тобой не были так близки, мы бы оба сейчас ‒ после всего, что сегодня произошло ‒ просто с ума сошли бы, рехнулись бы и все. Разве я не права?

Откуда она этих мыслей, откуда таких слов набралась? Ошметки мыслей… кости души… Она же еще совсем ребенок… Неужели сама придумала?

А она, не услышав от него ответа, снова вернулась в прежнее сидячее положение, и снова перескочила с одной мысли на другую:

‒ Знаешь, как я люблю беседовать с тобой. Даже больше, чем с Толиком. Хотя он тоже очень умный, начитанный, и вообще… Гегель, Шопенгауэр, Павич…

‒ Ты в него влюбилась?

‒ Ага.

‒ Я вас видел сегодня. Из магазина.

‒ А-а. Тогда понятно. Не волнуйся. Танечка знает, ‒ она сама просит, чтобы он меня, как ее, за руку водил. Так передается между людьми какая-то особенная, хорошая энергия. Именно через ладони.

‒ Он тебя до подъезда довел?

‒ Нет. До арки.

‒ А как ты оказалась в машине?

‒ В арке и оказалась. Тот навстречу ехал, спросил какую-то улицу ‒ вроде, как заблудился. Карту мне показал.

‒ И ты сама к нему села?

‒ Нет. Он так неожиданно и ловко меня втянул, что я и вскрикнуть не успела. И никого рядом не было.

Ее лицо погрустнело сразу, и он поспешил уйти от этой темы.

‒ А Толик в тебя не влюбился?

‒ Нет. Он в Танечку влюблен. Я для него ‒ ребенок. Для нее тоже. И мне так нравится. Так что ‒ не бойся, я им в разлад не стану. Он только один раз сказал, что я красивая, и то между прочим, как о произведении вашего с мамой искусства. А вот о маме ‒ это да, несколько раз вспоминал. Знаешь, как он говорит? Что в ней течет царственная кровь. Не в том смысле, что она царская родственница, а в том, что внутренняя природа царственная. Хочется ей подчиняться. Потому, что кровь с особенными магнитными свойствами. Его сильно притягивает. Так и сказал. И ты ему тоже понравился. Глаза, ‒ говорит, ‒ очень глубокие.

‒ В тебе тоже мамина кровь. И не притягивает?

Она наклонилась к отцу и шепнула на ухо как бы по секрету:

‒ Притягивает. И Танечку тоже. Я чувствую. Просто я для них ‒ маленькая девочка, и поэтому они еще не понимают моего притяжения.

И, отклонившись, уже не шепотом добавила:

‒ Но это у них не влюбленность. Это что-то другое.

‒ А что такое влюбленность?

‒ Ну, это когда очень хочется касаний.

И добавила к этому лукавую улыбку со словами:

‒ Влюбленность ‒ это еще не любовь. Это так ‒ стремление к касанию поверхностей. Взгляды, кстати, тоже имеют свою поверхность. Так что и они подразумеваются.

Стремление к касанию поверхностей… Ишь ты. Как неожиданно точно.

‒ Это Толик так говорит?

‒ Нет. Это я сама придумала.

И вдруг лицо ее стало очень серьезным, даже брови насупились.

‒ Что? ‒ с улыбкой спросил отец.

‒ Я не знаю, говорить тебе, или не говорить.

‒ Говорить, конечно.

‒ Он мне понравился. Там в арке. Такие бицепсы. Весь из мускулов. Супермен. Тоже захотелось коснуться, почувствовать, какой он твердый. И вот, чем все это закончилось. Странно, да?

Отец опустил голову, не зная, что ответить. Не хотелось возвращаться ко всему этому, будоражить ее вспоминаниями. И уж тем более сейчас в чем-то поучать или осуждать.

‒ Только не подумай, что я обманула в том, что он меня ударил и затащил. Так и было.

‒ Куда ударил?

‒ В живот. Вверху, вот здесь, под дыхалку. У меня сразу дыхание перехватило и я согнулась чуть ли не внутрь машины, как раз на переднее пассажирское сидение, где он карту разложил. А он с водительского дотянулся. За две секунды, гад, все сделал. Уверенно, заученными движениями ‒ наверняка не меня первую так заграбастал. Я и отдышаться не успела, как оказалась запакованной…

Она замолчала и он уже хотел было перевести разговор на другую тему, но она тут же перебила:

‒ Знаешь, когда я поняла, что он мертвец? Когда он мне в рот вставил. Для "знакомства", скотина. Но не потому, что вставил, ‒ потому, что при тебе, он ведь все делал именно так, чтобы тебя унизить. А я тогда уже знала, что убью. Я же видела, как он пистолет в ящик прятал ‒ ты тогда еще без сознания был. И была уверена, что обязательно наступит момент, когда я смогу им воспользоваться. Если бы не твое присутствие, я бы, наверное, не смогла, ‒ я его не из-за себя убила, а из-за тебя, он же меня просто использовал, чтобы тебя мучить, для него во всем этом видеть твои муки было самым главным.

Чуть помолчала и продолжила:

‒ Я, конечно, сдрейфила сильно, и все время жутко боялась ‒ и за тебя, и за себя, и за маму с Сережкой. И вела себя неправильно, расплакалась, раскисла. Хотя на самом-то деле мне для себя было просто противно, только и всего. А после клизмы ‒ если честно ‒ даже и не противно. Я бы могла перетерпеть, другие же терпят. И не такое. И знала, что за себя я ему отомщу иначе. Как и отомстила. Хоть он и супермен, и весь из мускулов. Ты видел, какой набалдашник я ему устроила?

Потом вдруг резко переменила настроение:

‒ Слышишь, а что это за запах был? Мне кажется, что он и сейчас еще есть. Такой знакомый, но вспомнить никак не могу.

‒ Не знаю. Церковное что-то. Вроде, как ладан.