Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова

• Название: Эротические страницы из жизни Фролова
• Автор: Велиар Архипов
• Жанр: Эротика

---

Ему и в самом деле стало неловко. Она это почувствовала и прислонилась к его груди. Вместо извинения.

‒ Я первая в ванную, хорошо?

‒ Да. Мама с Сережкой остаются у Лены.

‒ Честно? ‒ удивилась она, подняв к нему лицо.

‒ Иди. Мойся.

Странно. Она ведет себя так, будто ничего не случилось. А ведь в глазах все еще страх. И чувствует, как и он, неизвестность ближайшего будущего…

Виктор открыл дочкину сумочку и взял пистолет. Вытащил обойму, выщелкал из нее шесть патронов. Седьмой оставался в стволе, и он не стал его трогать. Пусть пока там будет. Вернул патроны и обойму на место и, подумав немного, отнес пистолет в комнату и положил на тумбочку, прикрыв салфеткой.

Из ванной выглянула Светкина головка:

‒ Пап, дай сюда кандалы. Мне нужно их вымыть. Ладно, я сама.

И вышла, голая и мокрая, на ходу поясняя:

‒ Прежде, чем их куда-то выбрасывать, я должна тщательно смыть с них твою кровь. Понимаешь? Посмотри на свои руки.

Потом взяла сумочку и извлекла оттуда ошейник и кожаные наручники. Он и не помнил, когда она их туда сунула.

‒ Это тоже в стирку. А пистолет где?

‒ На тумбочке. У нас в комнате.

‒ Правильно, у нас. Пусть остается заряженным, ‒ сказала она очень серьезно. ‒ Хлопни меня сюда.

Она кокетливо выставила ягодицы и он легонько шлепнул по ним ладонью в направлении ванной.

Как она может так быстро менять настроения?

Он изъял из сумочки все остальное и разложил на столе. Кассеты перепутались, и он теперь не знал, на какой из них записаны они. Впрочем, какая разница? Все равно уничтожить нужно все. Он уже взял в руки пассатижи, как вдруг в голову стрельнула другая мысль, ‒ может, наоборот, нужно оставить? Ведь это доказательство того, что они защищались…

И его вдруг снова охватил приступ жуткого, невыносимого стыда. Они… Она, а не они. Он валялся, как тряпка, пока этот бычара ее насиловал… Она все вынесла сама. И защитила их обоих сама. Сделала то, что должен был делать он… Еще и уничтожила все следы его пребывания там: "Тебя здесь и близко не было, папа". Только сейчас до него дошел истинный смысл тех ее слов. И сейчас… Это о н а вчувствовалась в его состояние. Не он в ее чувства, а она в его. Она понимает, каким… жалким он себя сейчас чувствует… и старается теперь вести себя так, чтобы он не думал об этом, не страдал от этого… кокетничает даже… А он еще удивляется, как быстро она все выбросила из головы. Ничего она не выбросила. Ничего не забыла. Просто ведет себя, как взрослый человек, которому приходится отвлекать от тяжких мыслей беспомощного слюнтяя…

Нет, он не имеет права сам решать ‒ что уничтожать, а что оставлять. Вообще теперь не имеет права принимать самостоятельные решения по этому поводу без ее участия.

‒ Пап, слышишь, можно я тебя попрошу… ‒ вдруг услышал он ее смущенный голос сзади себя.

От неожиданности он вздрогнул, а она, заметив это, сразу изменилась в лице, завиноватилась вся и обняла за шею, уронив на пол полотенце, которым прикрывала голое тело.

‒ Извини, извини папочка. Я нечаянно.

Боже! Она его ж а л е л а! Лучше бы провалиться сквозь землю…

‒ Ты собрался кромсать кассеты? ‒ сменила она тему, заметив на столе пассатижи.

‒ А как ты считаешь? Кромсать или оставить?

‒ Конечно, кромсать.

‒ Это доказательство нашей невиновности…

‒ Не валяй дурака. Еще чего. Это нельзя смотреть никому. А мы и так ни в чем не виноваты. А тебя там вообще не было.

‒ Был я там, доченька, был.

‒ А я говорю, не было! Не было, и все!!!

‒ Ты о чем-то хотела меня попросить.

Она смущенно закусила нижнюю губу:

‒ Там, ‒ метнула глазами на свой лобок, ‒ помоги мне сбрить волосы, я сама порежусь. Подмышками вечно режусь, а там еще неудобнее.

‒ Зачем?

‒ Противно. Они сплетались… с этим…

‒ Потерпи один день. Завтра к Ильиничне пойдешь, провериться надо. Обязательно надо. Потом сбреем. Я помогу, правда.

‒ Но мне же противно, ‒ вдруг скривилась она, а уголки ее губ задрожали и задергались, ‒ он же… мертвый труп.

И тут же разрыдалась, безвольно опускаясь и пряча свое лицо у него на коленях. Он подхватил ее, усадил верхом, прикрыл полотенцем, крепко обнял, и дал ей выплакаться, не говоря ни слова. Ей и не нужны были слова…

А минут через десять она подняла на него выплаканные глаза и сказала:

‒ Пошли… вместе домоемся… Мне страшно одной. Я боюсь… его. И сбреем эти волосы. Там от него остались… не вычесываются, будто влипли, вросли в меня. Я так не могу. Ты это должен сделать, папа, ‒ ты, ‒ неужели ты не понимаешь? А Ильиничне я завтра что-нибудь совру.

Через полчаса они вернулись на кухню и сообща раскромсали все кассеты. Порезали на мелкие кусочки ошейник и кожаные наручники. Обрезали веревку с карабинов. Порвали на мелкие клочья свои носовые платки. Все это, а также металлические наручники и ключи сложили в полиэтиленовый пакет, чтобы рано поутру выбросить с мостика в Красную речку, ‒ там такого добра только и не хватает.

Пистолет после долгих обсуждений решили выбросить туда же, а отцу позаботиться о законном приобретении газового ‒ и поскорее ‒ на будущее, конечно. Ни в какую милицию ни о чем не заявлять, ‒ это казалось им совершенно бессмысленным, поскольку и суд, и исполнение приговора уже состоялись сами собой, а заявлять на себя они посчитали нелепостью, тем более, что ни в добропорядочную милицию, ни в справедливый суд они, как и все нормальные граждане страны, никак не верили. Маме рассказать все совсем не так, как было на самом деле, а как именно ‒ они еще придумают и затем вызубрят во всех деталях, чтобы не сбиться. Иначе она с ума сойдет. Никому больше ни о чем, что касается сегодняшнего вечера, вообще не рассказывать. Никаких надуманных алиби не сочинять, ‒ были дома да немного на улице, и все. Маму, бабушку и Сережку в это дело ни в коем случае не впутывать. А что нет у них уличных свидетелей, ‒ так они были поглощены серьезным разговором и на окружающих не обращали внимания, ‒ как в таком случае они могут предоставить свидетелей защиты? Не помнят они, кто их мог видеть. Пусть докажут…

Наговорившись таким образом, выпив по два стакана чая ‒ ужинать едой им и в голову не пришло ‒ они ушли в большую комнату сочинять лапшу для мамы.

‒ Я лягу с тобой, да?

‒ Конечно. Кстати, где ты научилась обращаться с пистолетом?

‒ Толик научил. У него точно такой, только газовый. Я и разбирала его, и стреляла несколько раз.

‒ А ты… этому Толику ничего про брошки не говорила?

‒ Нет, что ты. Никому не говорила. Точно. А это и в самом деле бриллианты?

‒ Просто минерал. А смотрится так потому, что состоит из множества склеенных кристаллов. Точнее ‒ не склеенных, а очень точно притертых друг к другу.

‒ Притертых? А за что же они держатся?

‒ Друг за друга.

‒ Это как вы с мамой?

Он улыбнулся:

‒ Что-то в этом роде. Вечный прибой называется. Не вообще ‒ это только я так называю. Когда над диссертацией работал, пришло в голову и так во мне и закрепилось. Теперь уже другого названия и не представляю.

‒ От них и правда чем-то морским веет… А кто этот человек, который тебе их заказал?

‒ Я его не знаю. И не видел никогда. А кристаллы и в самом деле приносил посыльной. Парень один. В тот день, когда ты их увидела, мне на работу позвонила незнакомая девушка… и сказала, что этого парня убили, и что он больше не придет. Наверное, от этой девушки тот гад и узнал обо мне.

‒ А про гостиницу ты придумал?

‒ Да. Я надеялся, что он отвяжет меня, и тогда…

‒ Ты бы с ним не справился.

‒ Может быть. Но ничего другого я так и не придумал. Я тогда совсем с ума сошел.

Она от этих слов прильнула к нему, положила голову на плечо, прошептала:

‒ Я знаю. Мне так страшно тогда стало, что из-за меня тебе такое приходится выносить…

‒ Тебе еще худшее пришлось вынести… из-за меня.

‒ Не знаю. Мне только поначалу было очень страшно. А потом просто противно, и все. На рвоту тянуло. Но я об этом не думала. Я все время только о тебе и думала…

Они постелились и легли рядышком.

Только о нем и думала… А он…

Нельзя молчать. Нужно о чем-нибудь говорить. Лапшу для Ирки сочинять. Нет, это чуть позже. Сейчас о чем-нибудь совсем другом. О чем-нибудь постороннем.

Пап, а… ну, в общем… ты догадываешься о чем я хочу спросить?

‒ Н-нет.

‒ А можно, я спрошу?

‒ Да.

‒ А в рот… это, вообще, нормально? Ну, не в этом случае, а вообще, при нормальных отношениях?

Он молчал, не зная, что ей ответить.

‒ Понимаешь, ‒ продолжила она, ‒ это очень многие делают. Девчонки так прямо хвастаются, кто как умеет "брать". Говорят, что полезно очень. Для организма и вообще. И вроде приятно, почти как туда. Ну, ‒ так они говорят. А мне, наоборот, так противно, жутко противно, рвать тогда хотелось, наверное и вырвала бы, если бы не его клизма, совсем внутри пусто стало. Или это от таблетки ‒ у меня после нее живот совсем замер. Это омерзение во мне почти заглушило собою и страх, и боль.