Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

• Название: Жизнь и труды Клаузевица
• Автор: Андрей Снесарев
• Издательство: Кучково поле
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 5-901679-30-X

Книга представляет собой одно из лучших в отечественной и зарубежной литературе исследований жизни и творчества Карла фон Клаузевица.

Публикуемая работа адресована всем, кто интересуется историей отечественной и мировой военной мысли.

---

16 ноября 1831 г. Возвратившись в Бреславль после того, как поляки положили свое оружие, Клаузевиц скончался, пораженный холерой, 16 ноября 1831 г., пятидесяти одного года от роду. Два дня перед этим та же холера унесла Гегеля. Клаузевиц погребен в Бреславле, на военном кладбище, где его могила находится и поныне.

Портрет Клаузевица, который фигурирует в труде Шварца и который много раз был репродуцирован, по-видимому, не является удачным. В фамилии сохранился другой портрет с совершенно иным выражением. Клаузевиц представлен в русской форме, значит, тридцати трех лет. Здесь он как раз таков, как его хочется представить: среднего роста, стройный, брюнет, лицо несколько удлиненное, черты острые, выражение лица серьезное, почти мрачное.

Часть II Предшествующая европейская военная мысль в идеях и лицах

Представленный нами биографический очерк имел задачей возможно ближе подвести читателя к главному труду Клаузевица «О войне», показать пережитые автором этапы на пути к этой работе, наметить порядок, в котором слагались основные идеи. Теперь нам будет уже легче проанализировать этот труд с подготовленным к нему читателем. Эта подготовка была тем более необходима, что труд Клаузевица написан далеко не популярно, понимать его нелегко, а для усвоения он весьма труден. И первой к тому причиной является его незаконченность, незавершенность его формы. Свою работу «О войне», как догадывается критика, Клаузевиц писал двенадцать лет, и притом, как мы видели из биографии, писал при исключительно благоприятной для творчества обстановке. И тем не менее, из восьми частей (в подлиннике — «книг») огромного труда сам автор только первую главу первой части (19–20 страниц) считал вполне законченной (vollendet), все же остальное, по его же мнению, оставалось «бесформенной массой мыслей», «собранием кусков», не более. Scherff [Шерф][275], снабдивший примечаниями одно из изданий главного труда Клаузевица, рассматриваемую незаконченность объясняет двумя причинами. Прежде всего, природа автора, вооруженная остротой духовного взора, и неумолимость его логики не созданы были для того, чтобы раз начатое творение привести к «заключению». Никогда и нигде его беспокойный дух не был «доволен самим собою», вновь и вновь его острое зрение усматривало в теме новые стороны, его неустанное творчество находило новый материал, создавались новые главы, дорабатывались старые.

С другой стороны, труд Клаузевица остался бы все же незаконченным, если бы он прожил даже еще 12 лет, так как автор затронул неисчерпаемую тему — тему, которая была не по плечу ни одному человеку, ни одной человеческой жизни. Автор сам это чувствовал, когда, находясь еще в расцвете творческой силы, он говорил, что смерть не даст ему завершить его работу.

В результате получился различный по содержанию, настроению, времени и даже, пожалуй, капризу и огромнейший по объему материал, заготовленный рукой мастера и кое-где обработанный для нужной цели. Там и здесь уже воздвигнуты величественной высоты колонны, совершенно готовые, и приходится лишь горько пожалеть, что ранняя смерть творца так неумолимо ограничила их число. Другие лишь начаты, пред зрителем только общие очертания, едва понятные, и он в недоумении задает себе вопрос, что думал создать из них умерший художник; в-третьих, наконец, он сам успел оговориться, что их форма не подойдет к общему зданию, что их придется или перестроить, или выбросить.

Среди глав дивной ясности и законченности читатель наталкивается на темы, правда, полные мысли и остроумия, но часто совершенно устарелые, которые сам автор, наверное, выбросил бы, если бы он пережил последующие войны или хотя бы получил в распоряжение более полный материал о войнах Наполеона. Кое-что носит чисто полемический характер, легко понятый в то время, когда дебатировались соответственные темы; но то, что сокрушительными ударами анализа и насмешки когда-то было разгромлено, как продукт текущих предрассудков и увлечений, теперь является давно прошедшим для науки этапом, и теперь даже странно видеть, зачем Клаузевиц положил столько труда и злобы на борьбу с этими ветряными мельницами. Многое в книге является недостаточно увязанным, ибо мысль автора, очевидно, эволюционировала в некоторых случаях гораздо быстрее, чем шла техническая обработка книги: ссылки автора в более поздних главах на более ранние уже говорят о предметах, не вполне совпадающих, по крайней мере, в оттенках; при ссылках же на более поздние страницы часто в «Эскизах» трудно найти и намек на утверждаемое или предположенное автором.

Такова внешняя картина рассматриваемого нами труда «О войне». Но трудность его понимания и вместе с тем основные его черты стоят, главным образом, в зависимости не от формы, а от существа его содержания, от того исторического фундамента, на котором построен этот труд. Хотя автор пережил революционные войны и Наполеона, хотя мысль его уже достаточно освоилась с новыми формами войны — глубокий порядок, сила резерва, жизнь на местные средства, крайность и всесокрушительность стратегических целей — тем не менее, книгу свою он построил скорее всего же на боевых картинах XVIII века, на его теоретических основах; борется он — это проходит красной нитью через весь труд — преимущественно с военными теоретиками XVIII века. Если бы и можно было, во имя точности, сказать, что Клаузевиц сидит на пороге двух веков, учитывая одновременно прошлый и текущий, — то справедливость должна нам подчеркнуть, что от своего века он только отталкивается как бы мимоходом, а всю борьбу и силу духа посвящает прошлому: там лежат его наибольшие военные симпатии (Фридрих II), там находятся более законченные и теоретически разработанные формы с их наиболее завершенными и упорными заблуждениями. Посмотрите, какая масса примеров к книге «О войне» взята из XVIII столетия, особенно из Фридриха, и даже из более ранних времен, между тем как у Наполеона автор берет чаще всего эпизоды, которые он наблюдал почти непосредственно; сколько устремлено внимания на условности воевания не только из эпохи Фридриха, но даже из более ранних, какое уважение к крепостям, даже магазинам, какое опасение за тыл… Ведь все это было уже значительно чуждо Наполеону, в его дни все это было уже прошлым.

И это увлечение картинами от Фридриха Великого нам будет понятно, если мы не забудем, что Клаузевиц жил слишком близко, вплотную, так сказать, к Наполеону, — разглядеть это огромное и совершенно новое явление было ему трудно. И что же могло получиться в его сознании, как первичный осадок, от этой блестящей военной кометы? Много шума и блеску, молниеносные удары по всем концам Европы, толпы венценосцев в передней Наполеона, а затем… тюрьма на скалистом острове океана. Разве по этим начальным штрихам это не была авантюра, хотя бы гениальная, но, во всяком случае, завершенная тяжелым крахом, разве можно учиться у авантюристов, разве можно строить теории на сплошной азартной игре? Что так мог думать Клаузевиц, видно уже из того, что в основе его труда «Поход 1815 года во Франции» лежит мысль об игре Наполеона va banque[276] или в том, что эпоху Наполеона — эпоху «натуральной войны» — Клаузевиц, хотя с сожалением, считал непрочной… Отсюда его взоры, в процессе построения теории, обращались к той поре, где были определенные приемы, ясная система и, несомненно, прочные достижения.

Итак, труд «О войне» лежит на перепутье XVIII и XIX веков, его побеги смотрят в окно нового века, но корни и стволы лежат в прошлом. Поэтому, чтобы оценить его историческую позицию и тем яснее понять всю степень его новизны и всю ширь его творчества, мы должны себе уяснить стратегию XVIII века и теорию военного искусства того же времени[277].

Наиболее серьезная историческая критика Европы установила, что в создании очень определенного облика стратегии XVIII века лежали два момента — идейный и материальный, т. е. определенный поток идей с одной стороны, и экономически социальная обстановка, с другой. Никто лучше самого Клаузевица не описал второго фактора, повлиявшего на стратегию во всех ее подробностях[278], но первый фактор, столь важный в тот век, когда особенно увлекались сведением воедино всех областей культуры, еще не вскрыт во всей широте его влияния на военное искусство.

Эпоха абсолютизма для истории военного дела является великим переходным периодом. Постоянная армия XVII и XVIII веков имеет лик Януса. Основание miles perpetuus[279], которая выступает по повелению и только по повелению высшей государственной власти, вступление родового дворянства в ряды армии, появление сначала вербовки, а затем набора сельского населения, постепенный переход хозяйственных сторон ведения войны в руки центрального чиновничества, — эти элементы находились еще в переходной стадии. Но рядом уцелевали важные стороны из эпохи наемничества. Как и раньше, армия жила изолированной жизнью, оторванной от народа. Если появление на сцену неограниченной в деле управления армией вполне автономной государственной власти развязывало руки для неожиданных по энергии военно-политических актов, то уединенность армии, необходимость считаться с ресурсами рекрутских возможностей и финансовая ограниченность налагали на эти акты свое весьма сдерживающее начало. Религиозная идея, которая еще не была чужда войскам Вильгельма Оранского и Густава Адольфа, одушевляла благочестивых драгунов Кромвеля, теперь поблекла. Лишь интересы властителей, видимо, являлись военными мотивами, выливаясь часто в форму личного возвеличивания монархов[280]. Словом, господствовали династические интересы[281], между армией и народом была пропасть, ни идейно, ни материально армия ancien régime[282] не покоилась на широкой народной базе, — стратегические задачи, поэтому, не имели ни размаха, ни риска.