Владимир Моложавенко - Тайны донских курганов

• Название: Тайны донских курганов
• Автор: Владимир Моложавенко
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: История
• Год: 1967

Автор рассказывает об истории донского края, в которой мы находим примечательные страницы существования прекрасной Донской земли.

---

Владимир Моложавенко Тайны донских курганов

Тайны донских курганов

Все, что человек знает, ничто в

сравнении с тем, чего он не знает.

Восточная мудрость

Я хорошо помню, что научился читать, когда еще не стал первоклассником. Хорошо помню также, что первой книжкой, которую мне подарили, были не сказки с картинками, а... стихи Пушкина, и открывалась она волшебными, а тогда еще и таинственными для меня строчками: «У лукоморья дуб зеленый...» Через день я знал их наизусть и все-таки снова и снова брал в руки заветную книжку — столь очаровали меня, казалось бы простые на первый взгляд, слова. Я, конечно, понимал, что это тоже сказка. Вздумай кто-нибудь из старших сказать мне тогда, что и лукоморье, и дуб с золотой цепью находятся совсем рядом с нашей станицей, я посмеялся бы над ним: не таким уж наивным бывает человек, если пошел ему восьмой год.

Не сразу и не вдруг можно понять, что даже самая красивая сказка, сколько бы ни было в ней вымысла, никогда не бывает просто выдумкой. И тот, кто сказал бы мне в детстве, что лукоморье неподалеку от моего дома, сам того не ведая, не обманывал меня. Оно и в самом деле было близко, только узнал я об этом много позже, став взрослым.

Каждый из нас, одолев букварь и «Родную речь», зачитывался приключениями Робинзона и «Островом сокровищ», Майн-Ридом и Купером и, конечно же, с тихой грустью сознавал, что не осталось уже на нашу долю ни необитаемых островов, ни зарытых неведомо где кладов — все уже давным-давно исхожено и открыто. А ведь невдомек каждому, что удивительное совсем-совсем рядом, стоит лишь зорче посмотреть вокруг да послушать. И красоту неповторимую только в родных местах сыщешь, — об этом вам любой моряк дальнего плавания скажет, любой, самый что ни есть одержимый путешественник подтвердит. Одного жаль: не замечаем мы порой этой красоты будничной, повседневной и не ценим. А то и просто не знаем. Оттого и принимаем лукоморье за сказку...

Ведь в самом деле. Забросит вас судьба далеко от родных мест, встретите вы незнакомых прежде людей, подружите с ними, и непременно будете рассказывать им, как красив родной тихий Дон, как широки и неоглядны донские степи и щедра земля, какие добрые и сильные люди живут в наших краях и как умеют они трудиться, какие поют песни, хранят, передавая из одного поколения в другое, заветные сказы и легенды! Не только люди, но и седые курганы, разбросанные то всей степи, берегут эти легенды. Что знаем мы о них? Какие тайны скрывают эти безмолвные часовые степи? Кому суждено приоткрыть их?

Есть такие. Живет на свете неугомонное и неистребимое племя краеведов, и не знаю я страсти сильнее, чем та, с которой они никогда не расстаются: всегда и вечно искать, делать открытия. Когда я думаю о них, мне приходит на память старинная восточная притча. Послушайте ее.

Было ли не было ли, но, сказывает эта притча, жили в тридевятой земле за тридесятым морем трое молодых людей. Никогда они не встречались друг с другом и не знали друг друга, но подошло время, и отправились они в один день и час в дальнюю дорогу — искать камень вечной жизни. Не знали они, где искать этот камень, но очень уж хотели найти его.

Долго шел первый юноша, и башмаки его прохудились, и посох превратился в тоненький прут. Присел отдохнуть на половине дороги и забылся в глубоком сне. А проснулся — увидел подле себя девушку небывалой красоты. «Не найдешь ты своего камня, — сказала она. — Не хватит тебе жизни, чтобы дойти. Оставайся со мной, и пусть остаток дней пройдет в наше удовольствие. Нет ничего лучше праздности». Не устоял юноша, остался.

А второй путник шел в это время и шел. Ему тоже было нелегко, но чтобы не падать от усталости он рассекал до крови руки и ноги и посыпал раны солью. Он и еще продолжал бы свой путь, только сморила его жажда. А тут встал на дороге соблазн: сверкавшая на солнце вода, не выдержал, припал к ручью, сделал один только обжигающий глоток и уже не мог оторваться. Так и остался у источника, не подумав даже, что преодолел уже две трети пути.

Только третий юноша шел и шел. Мучила его жажда, сушил веки нестерпимый зной, а он все-таки шел вперед и не останавливался. Знал, верил: непременно найдет, что ищет, достигнет-таки цели...

Недолгим было счастье того, кто прельстился праздностью. Горько раскаивался и тот, кому бездонным показался источник. И лишь у третьего путника оказалась верной дорога.

А вы разве не позавидуете ему?

Седое лукоморье

Блеща средь полей широких,

Вот он льется... Здравствуй, Дон!

А. С. Пушкин

Знаменитые пушкинские строки «У лукоморья дуб зеленый...» родились именно здесь, в придонских степях...

Об этом не сказано ни в одном из бесчисленных литературоведческих трудов, посвященных великому поэту. Я сразу же предвижу возражения пушкинистов и все-таки готов спорить с ними.

Мне скажут: поэма «Руслан и Людмила» закончена Пушкиным в марте 1820 года, пятнадцатого мая цензор Иван Тимковский подписал разрешение на выпуск ее в свет. А на Дону поэту довелось побывать лишь в начале июня.

И тем не менее строки о лукоморье родились на Дону.

«Руслана и Людмилу» Пушкин задумал еще в лицее. Ссылка на юг помешала ему отредактировать и «перебелить» свое любимое детище. Уезжая из Петербурга, поэт оставил рукопись на попечение друзей и, конечно, еще не мог в мыслях и думах своих так быстро распрощаться со сказочными образами первой своей большой поэмы.

О том, что случилось позже, хорошо известно. В Екатеринославе поэт тяжело заболел. Здесь и разыскал его генерал Н. Н. Раевский — в бедной хате на берегу Днепра, «в бреду, без лекаря, за кружкой оледенелого лимонада». Раевский ехал на Кавказ с дочерьми и сыном (лицейским товарищем Пушкина) и выпросил у своего давнего сослуживца генерала Инзова, под надзором которого находился поэт, согласие на то, чтобы Пушкин отправился вместе с ними.

О первом свидании Пушкина с лукоморьем очень живо вспоминала дочь генерала — Мария Николаевна Раевская, позже — супруга декабриста Волконского. «Я помню, — сообщает она в своих записках, — как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Увидя море, мы приказали остановиться, и вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю любоваться им. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать от нее, когда она меня настигала; под конец у меня вымокли ноги, я это, конечно, скрыла и вернулась в карету. Пушкин нашел эту картину такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет:

Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!»[1]

Тридцатого мая Раевские и Пушкин прибыли в Таганрог, а оттуда направились в Ростов, «что прежде был крепостью святого Дмитрия», как записано в дневнике Раевского. Наверняка можно предполагать, что долгими степными дорогами от Екатеринослава к лукоморью Пушкин снова и снова возвращался к образам своей поэмы. Курганы с каменными скифскими бабами и Саур-могила, орлы, парившие в знойном мареве, истлевшие кости в густом ковыле — все это были те места, где когда-то ратники великого киевского князя Владимира сражались с хазарами и печенегами, защищая родную землю. Это здесь храбрый витязь Руслан скрестил свой меч с хазарским князем Ратмиром (ведь древняя хазарская столица рядом — у Цимлянской станицы). Это здесь была вотчина злого волшебника Черномора, хозяина южных степей, прозванных «Диким полем»...

Отсюда должно начинаться поэме, которую он, Пушкин, не успел закончить, покидая Петербург!

Обо всем этом он вероятно думал, осматривая Таганрог — город, который Петр Первый задолго до основания Петербурга задумывал строить как столицу России. Пушкин отдыхал под вековыми дубами в гирлах Дона, там, где ржавели в речном иле могучие железные цепи — некогда страшный и опасный для кораблей подводный барьер, закрывавший путь к Азовской крепости. Как рассказывали, самая главная цепь — золотая, ее не успел увезти с собой султан-паша, и никак не отыщут теперь, сколько ни искали, казаки:

На уз[2] быстрой Каланче
Ишо он[3] накинул свою цепю
Через батюшку славный тихий Дон.
Ишо нельзя-то, нельзя нам, бравым казаченькам,
По тихому Дону погулять —
Ишо не лодкой, ишо что не водою,
Ни морским, ни сухим путем...

И еще многое виделось поэту на придонской дороге — небывалых размеров котел подле ерика у Синявки, в котором будто бы варили кашу для солдат во время осады Азова, развалины Лютика — турецкого форта на Мертвом Донце, обмелевший Темерник с остатками петровских корабельных верфей на оползающих берегах, а перед этим — руины некогда гордого, не покорившегося боспорскому царю Танаиса — города-легенды, города-загадки.