Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

Ак кантаридини вин далия? («Кто здесь выпил кантаридин?»).

Мэ! («Я») — как мне показалось, радостно ответил я, и привстал с койки.

— Ты что, сумашедший? — переходя на русский язык, продолжала Горгадзе,

— ты не знаешь, что от этого можно умереть? Откуда он у тебя?

Я подробно рассказал технологию приготовления этого яда в домашних условиях.

Что, девочек хотел соблазнять? — допытывалась врачиха, так зачем сам выпил? Себя хотел возбудить, что ли? С потенцией плохо или с головой? И добавила:

Твое счастье, что так много выпил. Жидкость обожгла слизистую пищевода, а также желудка, и начались сильные боли. Вот тебя и привезли сюда, промыли и прочистили. А выпил бы двадцать капель, болей не было бы, и яд всосался бы в организм. Тогда — конец! Ну, а теперь только будешь импотентом до конца жизни! — и, увидев мой испуг, успокоила, — шучу, шучу!

Мне сделали несколько уколов и перевели в общую палату.

А ты, Демонфор, будешь лежать здесь, пока синяк не шее не пройдет! Нельзя тебя в таком виде в нормальной палате держать. Придет комиссия — сразу увидит, что повешенный!

Надо же, — подумал я, — в тбилисской больнице — де-Монфор! — и сразу позавидовал его фамилии. Я хорошо помнил по истории графа Симона де-Монфора, основателя первого парламента Англии, фактического диктатора страны в 13 веке. Вот бы мне такую фамилию! Но тогда имя пришлось бы менять — не может быть де-Монфор и Нурбей!

И тут я вспомнил, что крестили-то меня именем «Николай»! Еще до школы, лет в пять, бабушка повела меня в Дидубийскую церковь крестить. Тайно от мамы — она же была членом партии и против этих «отсталых обрядов». Бабушка подобрала мне крестных отца и мать и повела в церковь. Я смутно помню всю процедуру своего крещения, только врезался в память эпизод, когда поп произнес имя «Николай». Бабушка засуетилась, стала совать попу в карман рясы красную тридцатирублевку (была, оказывается, и такая!) и подсказывать: «Нурбей, Нурбей»!

Но поп сверкнул на нее глазами и твердо произнес: — «Николай»!

Нашла тоже, какую купюру совать попу — тридцать рублей, ведь это так напоминает тридцать серебреников! Да еще советского кроваво-красного цвета! Но поп не предал устоев православной церкви, а то был бы я сейчас православным Нурбеем! Кошмар!

А сейчас — в миру — Нурбей, а крещен — Николаем. И венчаться с таким именем можно и отпевать! И к фамилиям знаменитым подходит — граф Николя де-Монфор, барон Клаус фон-Шлиппенбах или князь Николоз Бараташвили! Меня с детства привлекали звучные, благородные фамилии.

Но я отвлекся от темы. Полежал я в больнице еще дней пять — были сильные рези в животе, а когда они прошли, меня выпустили. Стыдно мне было возвращаться домой, когда все знали, что я принял яд. Соседи отводили глаза, когда встречались со мной, очень немногие спрашивали, как здоровье. Я узнал неприятную новость — Владик с матерью Любой бросили свою комнату и переехали жить куда-то в другое место, куда — не знал никто.

В школе привыкли к моим пропускам занятий и только облегчено вздыхали. Постепенно я пустил среди соседей легенду о том, что проглотил яд случайно.

— Пахнет спиртом, — забиваю я им баки, — я и выпил, думал — настойка какая-нибудь. Оказалась — отрава!

Сказанное было полуправдой, потому, что такое вполне могло бы случиться. К тому времени я уже сам готовил хороший спирт и на его основе делал различные напитки: ром, ликеры, настойки. И даже нелегально продавал кое-что из этого. Появилась нужда в деньгах, а возможности заработать их законно не было. В то время детский труд был запрещен. Вот и приходилось приторговывать напитками. В Грузии это было не в новинку. Рынок ломился от дешевой чачи. Можно было зайти в любой двор, в том числе и наш, и спросить, кто торгует чачей. Но народу чача уже приелась, а попробовать необычные напитки — ром, ликер «тархун», или такую экзотику, как «гремучий студень» или «любовный напиток», всем хотелось.

Дела дрожжевые

Как-то бабушка принесла домой банку свежих дрожжей, пивзавод был рядом, и там почти бесплатно — пять копеек за ведро — отдавали эти дрожжи. Как я понял, дрожжи эти были побочным продуктом при производстве пива. Люди брали эти дрожжи для разных целей — кому-то они помогали избавиться от прыщей (в дрожжах много рибофлавина — витамина В2), другим помогали пополнеть. Не удивляйтесь, тогда для моды не худели, а полнели. Осенью, после летнего отдыха люди спрашивали друг друга:

— Вы насколько поправились?

«Поправиться» — это сейчас означает «опохмелиться»; тогда это означало «пополнеть». Люди были настолько истощены, что полнота, как сейчас у некоторых африканских племен, считалась признаком красоты.

Мужчина полный, красивый … — часто слышал я в разговорах соседок.

Итак, литровая банка дрожжей была передо мной. Сверху образовался достаточный слой прозрачного пива. Я попробовал и решил, что по вкусу — это почти настоящее пиво, только очень уж горькое. На ведро литра два такого пива можно нацедить. Два литра пива за 5 копеек — это уже неплохо. Чтобы сделать вкус этого пива менее горьким, я насыпал в него немного сахарного песка. И — о чудо! — пиво «закипело», стало мутным, пошла пена вверх, переливаясь через край банки. Я оставил его отстаиваться на ночь, а утром, когда попробовал его, мне показалось, что я пью вино — настолько крепким оказалось это пиво. Оказывается, я «открыл для себя» древнейший биологический процесс — брожение. Теперь уже я сам пошел на пивзавод и взял целое ведро дрожжей. Я подсыпал в это ведро понемногу сахарного песка и дожидался конца «кипения» жидкости. Наконец, настал такой момент, когда добавка сахара уже не приводила к брожению, а жидкость становилась сладковатой на вкус.

Заметил я и еще одну особенность этой жидкости — я быстро пьянел, если даже выпивал только один стакан. Слышал я, что из такой спиртосодержащей жидкости-браги, получают чачу методом перегонки. Как химик-самоучка, я быстро освоил этот процесс, и стал делать из браги достаточно крепкие напитки. После второй-третьей перегонки водка получалась крепче чачи и без запаха дрожжей.

Так постепенно я пришел к получению спирта-сырца в полупромышленных количествах, с использованием в качестве емкости уже известного медного бака в ванной. Холодная вода по ночам начинала подниматься до нашего третьего этажа, что нужно было для охлаждения пара при перегонке. Неделю я сбраживал брагу, а в субботу, когда Рива сидела в комнате и не имела права ничего делать (как ортодоксальная иудаистка — тогда это было ее новым увлечением!), я с вечера начинал гнать водку. Из ста литров браги получалось до трех четвертных бутылей отличного восьмидесятиградусного спирта.

Ортодоксальный иудаизм Ривы, начавшийся с приобретением христианского имени «Римма», был мне весьма на руку. Всю субботу она почти не выходила из своей комнаты, а если уж выходила, то только бессильно повесив руки вдоль туловища и с печальным образом вековой еврейской тоски. «Нурик, зажги свет, Нурик, потуши свет, Нурик, подай воды!» — только и произносила она умирающим голосом, и какое ей дело было до моей браги в медном баке. «Субботу отдай Богу!» — эту еврейскую доминанту Рива теперь соблюдала жестко, и плевать ей было на мою брагу и водку.

Я понемногу попивал этот спирт, но мысль моя была занята возможностью его сбыта. Своих денег у меня не было, а у мамы и бабушки если их и можно было выпросить, то очень мало.

И я начал экспериментировать. Настаивал на этом спирту все известные мне травы, делал из них смеси, пробовал и давал пробовать «людям». Из всего многообразия напитков успехом пользовались два: ром и ликер «Тархун». Ром я приготовлял таким способом: грел сахар на огне в половнике до плавления и последующего потемнения. Сахар превращался в карамель, я грел дальше, пока карамель не начинала кипеть с сильным бульканьем. Пары карамели чаще всего загорались, я гасил пламя и выливал темно-коричневую густую жидкость в спирт. Добавлял кипяченой воды и доводил крепость до 50°. В таком виде я и продавал ром. Подбирал по дворам бутылки, мыл их, разливал туда ром и перевязывал горлышко полиэтиленом. Продавал я ром чуть подешевле чачи, и люди брали этот деликатесный напиток, который не стыдно было даже понести с собой в гости. Чача же считалась уделом алкашей. Помню, «пол-литра» чачи стоила около пятнадцати рублей, а я свой ром продавал по десяти. Сахарный песок в Тбилиси (продукты там были дешевле, чем, например, в Москве, — так называемый «ценовой пояс» был другим) неочищенный, желтого цвета, килограмм стоил 60 копеек и 80 копеек — рафинированный. Из килограмма сахара получались две пол-литры рома. Прибыль составляла более ста процентов.

Ликер «Тархун» получился уникально вкусным напитком. На 80 градусном спирту я настаивал траву тархун (эстрагон), в Грузии очень распространенную и дешевую. Затем разбавлял до 45 градусов и добавлял сахар «по вкусу». Получался зеленый напиток дивного вкуса и запаха. Позже я встречал «фабричный» ликер «Тархун». Не могу понять, чем так можно было испортить напиток, чтобы превратить его в густую, маслянистую, пахнущую глицерином отвратительную жидкость, да еще запредельной стоимости.