Савва Дангулов - Кузнецкий мост

• Название: Кузнецкий мост
• Автор: Савва Дангулов
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-275-01290-Х, 5-275-01284-5, 5-275-01285-3, 5-275-01286-1, 5-275-01287-Х, 5-275-01288-8, 5-275-01289-6

Роман известного писателя и дипломата Саввы Дангулова «Кузнецкий мост» посвящен деятельности советской дипломатии в период Великой Отечественной войны.

В это сложное время судьба государств решалась не только на полях сражений, но и за столами дипломатических переговоров. Глубокий анализ внешнеполитической деятельности СССР в эти нелегкие для нашей страны годы, яркие зарисовки «дипломатических поединков» с новой стороны раскрывают подлинный смысл многих событий того времени. Особый драматизм и философскую насыщенность придает повествованию переплетение двух сюжетных линий — военной и дипломатической.

Действие первой книги романа Саввы Дангулова охватывает значительный период в истории войны и завершается битвой под Сталинградом.

Вторая книга романа повествует о деятельности советской дипломатии после Сталинградской битвы и завершается конференцией в Тегеране.

Третья книга возвращает читателя к событиям конца 1944 — середины 1945 года, времени окончательного разгрома гитлеровских войск и дипломатических переговоров о послевоенном переустройстве мира.

---

— Какой же вывод следует из этого?

— Какой вывод? — переспросил Галуа — он изложил свою концепцию, почти изложил. — История — это необоримая логика событий, поэтому в самом существе истории заключено нечто справедливое… Нельзя не согласиться с русскими марксистами, которые любили повторять: история работает на нас…

— Нечто свое история сказала и о Черчилле?

— Да, разумеется.

— Что именно, господин Галуа?

— Она сказала: пусть он уйдет… Даже хорошо, если он уйдет.

Галуа качнулся, припал на больную ногу и исчез — он любил и прежде исчезать в моменты патетические.

Конференция прервала работу формально — еще неизвестно, когда она, эта работа, была более напряженной: в ходе заседаний или в паузах. Как в шахматах, предстоял домашний анализ партии. Нет, сравнение с шахматной партией не случайно. Сторону представлял за шахматной доской один человек, но каждый его ход подготавливал синклит советников. Это было особенно верно применительно к русской делегации.

Точку зрения русских за столом переговоров представлял глава делегации. Но его мнение готовил синклит советников. Разумеется, встрече за круглым столом предшествовал домашний анализ. Но живое общение главы делегации и советников имело место и по ходу заседания, хотя у этого общения были и свои формы, скупые и не очень явные: короткая реплика-напоминание, подчас записка, уточняющая не столько смысл вопроса, сколько его фактический аспект, все новые и новые документы, которые всегда имел в своем «НЗ» синклит советников и на которые при необходимости мог опереться глава делегации. Иначе говоря, у многотрудного плавания, каким были переговоры, был свой маршрут, свой штурманский план, свои карты и предварительные расчеты.

Не ясно ли, что к главным стратегическим ходам советники имели самое непосредственное отношение, а конференция вступала в ту стадию, когда успех решали стратегические удары.

Однако что исследовали скептические умы советников сегодня? Если имел тут место стратегический замысел, то какой? Небезынтересно в это вникнуть и разобрать по звеньям. У советской стороны был важный рычаг, на который стоило опереться, когда громоздкая машина конференции сбавляла обороты: дальневосточная проблема… Но иногда и этого рычага было недостаточно, чтобы маховое колесо конференции заставить работать. Так было с польскими делами. Как ни заинтересованы были американцы в СССР, если говорить о войне против Японии, они не склонны были идти на уступки в польских делах. Явно требовалось нечто дополнительное, чтобы склонить их проявить понимание советской позиции. Но что именно?

Может быть, действительно есть резон пригласить поляков в Потсдам? Американцы скажут: если приглашать, то только с Миколайчиком. Есть смысл принимать Миколайчика в Потсдаме? Если Миколайчик примет западную границу Польши, больше того, будет ее отстаивать, то есть смысл? Миколайчик и западные польские земли — где-то тут решение проблемы, в некотором роде и психологической. А ведь вот что любопытно: польская западная граница — это то самое, где мнение Миколайчика близко мнению Берута. А коли так, настало время подвести итоги: выступи Миколайчик за передачу западных земель Польше, тот же Трумэн возразит ему? Сталину он может возразить, а Миколайчику? Вот он, результат домашнего анализа: есть смысл пригласить в Потсдам Миколайчика!

Легко сказать «пригласить Миколайчика», но как в этом убедить конференцию?

Очередной тур конференции начался в тонах более чем минорных.

— Вы сказали, господин президент, что ваша точка зрения была изложена вчера… — начал Черчилль, соблюдая принятый в этом случае для англичан в их отношениях с американским партнером пиетет. — Я сказал все…

Обычно бледное лицо Трумэна, старчески бледное, вдруг зарделось румянцем.

— А у вас есть дополнения? — обратился американец к советскому премьеру с очевидным намерением все больше потеснить русских в споре.

— Вы видели текст польского заявления? — спросил Сталин, он знал, что американцы читали польский документ, но спросил об этом единственно из желания продлить диалог. — Все ли делегаты остаются при своем мнении?

— Это очевидно… — тонкие губы Трумэна, более тонкие, чем обычно, потому что были в эту минуту знойно сухи, едва шевельнулись, вымолвив «сэртанли» — «конечно».

— Ну что ж… вопрос остается открытым, — произнес Сталин, не скрыв своего разочарования.

И тут произошло неожиданное — спасительную фразу произнес человек, от которого ее можно было меньше всего ожидать.

— Что значит «остается открытым»? — спросил Черчилль, воспрянув. — Было бы огорчительно, если бы мы разошлись, не решив этого вопроса…

— Тогда давайте уважим просьбу польского правительства… — произнес русский.

Диалог обрел энергию, какой у него не было, — сейчас все склонялись к тому, что поляки должны быть приглашены. Нерешенным оставался вопрос: куда приглашены? В Лондон, на заседание Совета министров иностранных дел или в Потсдам.

— Я предлагаю пригласить в Лондон… — заметил русский, пряча улыбку в седеющие усы; после того как Черчилль и Трумэн высказались за приглашение поляков, русский премьер без риска мог назвать Лондон — любое другое мнение механически означало Потсдам, — в Лондон, в Лондон…

И Черчилль сделал следующий шаг, в такой же мере неожиданный, как и предыдущий.

— Я сожалею, что столь важный и срочный вопрос предоставляется решать органу, имеющему меньший авторитет, чем наша конференция…

— Тогда давайте пригласим поляков сюда… — произнес советский премьер, не скрывая радости.

— Я предпочел бы это… — согласился Черчилль.

Красные пятна на лице Трумэна погасли: с пытливой пристальностью он смотрел сейчас на Черчилля. Внешне ситуация, создавшаяся на конференции, могла показаться своеобразной: русский и англичанин пошли на американца. Так могло показаться на первый взгляд. А на самом деле?

— Господин президент, относясь к вам с большим уважением, я хочу заметить, что этот вопрос имеет определенную срочность, — вымолвил Черчилль, больше всего на свете опасаясь утратить интонацию солидной почтительности к американцам, чуть-чуть подобострастной и боязненной. Черчилль оглядел присутствующих, твердо фиксируя взгляд: казалось, он призывал сидящих за столом вникнуть в смысл только что сказанного им. — Однако вернемся к положению Берлина, — встрепенулся он. — Берлин получает часть своего угля из Силезии… — заметил он — он точно понял, что дал лишку, и срочно призвал Берлин.

— Берлин получает уголь не из Силезии, а из Торгау, как он и раньше его получал, — ответил Сталин — он любил ввернуть в свою речь имя собственное.

— Проблема снабжения углем Берлина важна, — тут же реагировал англичанин.

— Из Рура пусть берут уголь, из Цвиккау… — не сдавался Сталин.

— Это… бурый уголь? — спросил Черчилль Сталина, мгновенно уверовав, что тот знает проблему.

— Нет, это хороший каменный уголь, — пояснил Сталин. — Бурый уголь хорошо используется в брикетах, а у немцев есть брикетные фабрики…

— Я только говорю, что часть угля брали из Цвиккау… — заметил Черчилль, точно извиняясь.

— До того как англичане заняли Цвиккау, немцы брали уголь оттуда, — сообщил русский — ему доставляло удовольствие оперировать именами собственными. — После отхода союзных войск из Саксонии — из Торгау…

Трумэн реагировал на этот спор весьма своеобразно — было очевидно, что в этих условиях ему надо перестраиваться, однако так просто взять и утвердить иное мнение он не мог и, пожалуй, не умел, поэтому президент прочел отрывок из документа, в какой-то мере соответствующий нынешнему состоянию американца и тому, каким оно предполагает быть в ближайшее время.

— «Главы трех правительств признают, что Польша должна получить существенное приращение территории на севере и на западе. Они считают, что по вопросу о размерах этих приращений в надлежащее время будет испрошено мнение нового польского правительства», — прочел он; как ни бесстрастен был его голос, он, этот голос, вдруг отразил некое изумление — в самом деле, огласив текст, Трумэн открыл в этих двух фразах такое, что удивило американца немало: оказывается, при этом о размерах этих приращений на самом деле решено было испросить мнение поляков. Президент приумолк, раздумывая — теперь, пожалуй, можно было без особого риска высказать и собственное мнение. — Я согласен с этим решением, — произнес наконец Трумэн — он говорил о тексте, который только что прочел. — И я понимаю затруднения, о которых говорил вчера генералиссимус…

— Если вам не надоело обсуждать этот вопрос, я готов выступить еще раз, — произнес русский премьер и не скрыл улыбки — ему казалось, что без этой оговорки ему, пожалуй, неудобно выступить с пространной репликой, на которую он решился. — Я тоже исхожу из того решения, которое сейчас цитировал президент. Из точного смысла этого решения…