Лев Лосев - Как работает стихотворение Бродского

• Название: Как работает стихотворение Бродского
• Автор: Лев Лосев
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Критика
• Год: 2002
• ISBN: 5-86793-177-3

Предмет этой книги — искусство Бродского как творца стихотворений, т. е. самодостаточных текстов, на каждом их которых лежит печать авторского индивидуальности. Из шестнадцати представленных в книге работ западных славистов четырнадцать посвящены отдельным стихотворениям. Наряду с подробным историко-культурными и интертекстуальными комментариями читатель найдет здесь глубокий анализ поэтики Бродского. Исследуются не только характерные для поэта приемы стихосложения, но и такие неожиданные аспекты творчества, как, к примеру, использование приемов музыкальной композиции.

---

Сегодня многие могли бы утверждать, что Бродский заслуживает нечто аналогичное статусу Пушкина; но если это так, то в основном из-за его непереводимости. Пушкина вряд ли можно считать кандидатом на всемирный статус, который ему приписывается в стихотворении Евтушенко; Бродский, что уникально для русского поэта, пишет и публикуется на языке, который все стороны конфликта в Белфасте могут понимать без перевода. И все же, если сравнить, стихотворение Бродского представляется поверхностно отчужденным, сдержанным. Он не желает браться за главную тему напрямую, а уделяет внимание деталям случайной личной встречи, которая могла бы произойти в любом городе. По целому ряду причин, как будет показано ниже, это первое впечатление ошибочно, при более близком рассмотрении стихотворение соотносится с реальностью Белфаста так же полно, как и предшествующее, и, более того, благодаря своей минималистской структуре и использованию языка, оно определяет позицию поэта совершенно другим, типичным для Бродского образом.

«…Опасный город» (…A dangerous town)

Конечно, Бродскому, как и Евтушенко, этот факт известен. Но он бросает это мимоходом в описании: «Here's a girl from a dangerous town» (Вот девушка из опасного города). Опасность стала важным описательным атрибутом личных встреч, весьма причудливым к тому же. Несомненно, сам Бродский на неком уровне соприкасается с этой опасностью. По-видимому, поэт слышал, что она говорила о жизни бок о бок с опасностью, и тем не менее собственно опасность упорно не описывается. Это не солдат, который ждет «спиной дрожащей пулю из окна» у Евтушенко. Вместо того Бродский позволяет волосам девушки облегчать травму: «She crops her dark hair short / so that less of her has to frown / when someone gets hurt» (Она коротко стрижет свои темные волосы, / чтобы ее стало меньше [и меньше того, чем] хмуриться / когда кому-то причинена боль). Итак, девушка описывается через волосы, которые поэт очень удачно превращает в странный психологический талисман. Тем не менее помимо шутки есть и суровая правда: кто- то действительно может пострадать, и ей придется «хмуриться». Почему же просто хмуриться? Бродский как будто чего-то ожидает. Возможно, он недостаточно явно высказывает гуманизм, в отличие от своего русского предшественника, посетившего город, но у него своя система взглядов. Стихотворение насквозь пронизано очарованием обыкновенности Другого, отсутствием эмоционального смятения, которое посетитель мог бы ожидать у жителя опасного города.

Такое непосредственное соседство обыденности и опасности не оставляет впечатления, что обыденность может господствовать. Не только теплая магия остриженных волос предполагает абсурдность попытки контролировать непредвиденную опасность, но размер и лексическая организация стихотворения также способствуют созданию такого впечатления. Неравномерное распределение ударений, непредсказуемость метрических единиц, количественное несоответствие строчек — все это, вместе взятое, усиливает воздействие ритма и тех моментов, которые выходят на передний план как фиксированные точки в небезопасном просодическом ландшафте[285]. Таким образом, хотя в первой строке доминируют два дактиля (girl from а / dangerous) (девушка из / опасного), влияние женского присутствия ослаблено тем, что girl (девушка) является лишь начальным слогом стопы, в которую входит синкатегоремати- ческое «from а» (из), тогда как dangerous (опасный) усиливает свое воздействие, будучи соизмеримым со всей стопой. Далее в том же ключе, из двух существительных в 1-й строке первой строфы town (город) находится в привилегированном крайнем положении, которое усиливается ударением и предполагаемой рифмой, в то время как girl (девушка) не имеет ни одной из этих привилегий. Резкие ямбы последующих строк делают ударение на crops (стрижет) и dark (темные), а не на существительном hair (волосы), и это, как ни парадоксально, создает впечатление, что тот факт, что волосы подстрижены, важнее самих волос. В самом деле, вся строка состоит из односложных слов (квинтэссенция краткости), хотя и они тоже при ближайшем рассмотрении предполагают спондеическую или даже слоговую альтернативу для прочтения этой строки. Интересно, что если принять последнее прочтение ударения, тем самым разрешая одинаковые ударения на словах hair (волосы) и short (коротко), то мы получаем любопытное словосочетание «hair shirt» (власяница), образ, связанный с епитимьей женского пострижения: здесь вспоминается воскрешенный во время первых волнений древний обычай вымазывать в дегте и обваливать в перьях, а также, что более сюда относится, наносить повреждения самому себе, — зловещий второй план обыденности. Больше того, только в ирландском произношении мы можем рифмовать hurt (ранен) и short (коротко). Есть ирония в том, что ирландец, а не англичанин услышит большее соответствие между двумя рифмами short (коротко) и hurt (ранен).

Здесь, конечно, доминирует рифма, которая задает ориентацию в этом хаосе: town, short, frown и hurt (город, коротко, хмуриться и ранен) представляются достаточными, чтобы передать в зародыше трагическую фабулу города и ее взаимоотношения с людьми, его населяющими. Раны и хмурый вид, насилие и травмы — вот условие и следствие всех человеческих конфликтов, они задают парадигму, которой следуют все частные случаи. Метрическая структура двух последних строк этой строфы служит для усиления этой динамической взаимосвязи. Третья строка начинается усеченным дактилем, переходит в другой дактиль и анапест, заканчиваясь ударным frown (хмуриться). Такое сочетание дактиля и анапеста неизбежно оставляет пиррихийный пробел из безударных слогов в строке, и в него вставляется her (ее), а приватив и метоним (less и frown) (меньше и хмуриться) говорят о бессилии индивидуума. И хотя слово someone (кто-то) в последней строке имеет начальное ударение, оно нейтрализуется своей семантической неопределенностью (кто эти кто-то?). Мы знаем только, что они ранены.

Первая строфа создает напряжение между обыденным и опасным посредством усеченной шутки: «Ты коротко стрижешь волосы, чтобы было меньше во что стрелять?»[286] Стихи позволяют Бродскому использовать эту шутку гораздо более сдержанно; в самом деле, в этой части стихотворения чувствуется тактично не высказанная мысль. В то время как соприкосновение банального и ужасающего и есть трюизм североирландского конфликта (и, безусловно, он был таковым ко времени приезда Бродского в Белфаст), краткие интерполяции главной мысли на протяжении стихотворения придают теме новое освещение.

Вторая строфа демонстрирует поразительную смесь противоположностей. Читателя вводят в реальность повседневной жизни героини, чье присутствие было лишь метонимическим в первой строфе. В простом пересказе может показаться, что здесь все обыденно: она вегетарианка, она готовит на традиционном ирландском топливе. Правда, «they shoot here where they eat» (стреляют там, где едят) (т. е. обстреливают рестораны), но то, что она ест дома, защищает ее от опасности. Однако сравнение в первой строке безнадежно усложняет эту адаптацию выживания. Нам говорят, что память как парашют. Следовательно, память может спасти нас, когда мы в свободном падении, т. е. удержать нас от падения на почву реальности. Что же мы делаем, когда складываем воспоминания: храним их на будущее или, как настоящие парашютисты, не даем себя обнаружить? Это замечательно поливалентный образ, который играет на мнемонических склонностях ирландской культуры.

Parachute (парашют) играет двойную роль: memories (воспоминания) — первый образ, раскрывается через сравнение; dropped (прыгнула) — второй — через метафору. Этот второй метафорический случай в каком-то смысле — оппортунистическое присвоение парашюта, которое использует коннотации, не раскрытые сравнением. Однако силлепсис метафоры диктует определенную осторожность при использовании этой коннотации, что созвучно линии всего стихотворения, которая состоит скорее в сохранении подразумеваемого, а не явного подхода к лежащему в основе всего насилию. Это определение, следовательно, неизбежно вводит военное значение слова «парашют». Теперь дается намек на выброс десанта, а дальнейшее собирание торфа и приготовление пищи трансформируются в действия, направленные на выживание штурмовой группы. Фундаментальная двойственность любой военной оккупации здесь безнадежно переплетена: военные и гражданские сплелись в один клубок, пойманы в сети общего состояния вечного qui vive. То, что от нас ждут такого вывода, подчеркнуто Бродским, когда он перефразирует известную (вероятно) во всем мире поговорку «You don't shit where you eat» (Там, где едят, не срут): это — своего рода антропологическая истина, что эти две совершенно противоположные основные функции человеческого организма следует разделять. Соответствие shoot / shit (стрелять / срать) поддерживается рифмой строфы 2, где обыг- рываются две соответствующие гласные (оо/еа [=i]). Шутливая замена Бродским shit (срать) на shoot (стрелять) придает поговорке смысл высказывания о жизни и смерти; однако реализация этой модифицированной комбинации в отличие от поговорки постоянно находится под угрозой в неестественной ситуации Белфаста[287].