Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

• Название: Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера
• Автор: Николай Ляшенко
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12020-3

«Солдат должен быть накормлен, знать, за что воюет, и верить своему командиру» — это универсальная формула успеха ведения любой войны. Перед вами книга одного из тех, кто прошел войну от звонка до звонка, видел горечь отступлений и радость побед, будучи офицером саперной роты, ползал на брюхе в окопной грязи.

Эта книга — откровенный рассказ о тех людях, кто воевал, и о тех, кто предпочитал отсидеться в тылу, кто искренне верил в социалистическое будущее СССР и кто использовал идеологию в карьерных интересах. Эта книга воспоминаний — откровенное свидетельство «бойца идеологического фронта» о себе и своем времени.

---

— В том направление машины идут только случайные и очень редко, — сказал командир. — Отсюда вы можете проехать километров на сорок поближе, до разъезда, а дальше, оттуда до Малой Вишеры двадцать пять километров, — снова пешком или, если удастся, по железной дороге, но ее там часто обстреливают немцы дальнобойной артиллерией, и поезда практически не ходят, если только случайно подвернется какой-то транспорт. А самый надежный «транспорт» — «одиннадцатый номер», по шпалам.

— Так эдак можно протопать до Малой Вишеры часов десять-пятнадцать, а мы должны прибыть на место завтра утром, — возразил Абишев.

— Возможно, у вас и получится. Но я тут помочь вам ничем не могу, — спокойно сказал командир.

Разумеется, мы поблагодарили его и за такую информацию.

Все-таки, воспользовавшись попутной машиной, мы проехали сорок-сорок пять километров в нужном направлении. Сошли мы в районе торфоразработок, но сейчас никаких работ здесь не велось, сухой торф лежал в небольших штабелях длинными, так и не вывезенными рядами. В лесу на окраине участка виднелись барак и небольшой, но аккуратный домик с парадным крыльцом, возле которых происходило довольно оживленное движение. Это оказалась рота резерва, от них мы узнали, что до Малой Вишеры напрямую, по лесам и болотам, километров тридцать, а до известного нам разъезда — двенадцать-пятнадцать.

— Между Малой Вишерой и разъездом поезда ходят часто, — ободрили нас, — так что вы рискуете попасть на место значительно раньше, чем вам обещали.

Естественно, мы направились на многообещающий разъезд. Шли быстро, хотя и без дороги, руководствуясь только указанными нам ориентирами.

Когда мы добрались до разъезда, на поля и леса уже легла ночь. Никакой оказии на Малую Вишеру вечером и ночью не предвиделось. На путях стояло десятка полтора-два вагонов, груженных лесом и торфом, ожидая отправки на Малую Вишеру, но паровоза возле них не было, его ожидали к утру. Пришлось нам заночевать на разъезде.

До войны, как видно, здесь велась значительная погрузо-разгрузочная работа, сохранилось несколько домов барачного типа и частных коттеджей, среди них выделялось здание конторы. Особых разрушений не было, но война все-таки прошлась и по этому захолустью, вокруг разъезда мы увидели несколько больших и малых воронок от авиабомб и снарядов, стекол в окнах почти не было, в некоторых зданиях взрывной волной вырвало двери. Жителей не было, хотя небольшая группа рабочих и служащих все еще хлопотала на разъезде.

Поговорив с рабочими, мы узнали, что они и их семьи живут сейчас примерно в километре отсюда в землянках и заброшенных блиндажах, а здесь жить опасно, немцы уже не раз обстреливали разъезд дальнобойной артиллерией.

Договорившись с охранником, что он разбудит нас ночью, если появится паровоз, мы пошли на ночлег в соседний домик, сохранивший исправными ставни и двери.

В домике оказалось несколько деревянных топчанов, железная койка, стол и две длинные скамейки, а в двух других комнатках на полу лежал толстый слой спрессованного сухого сена; вероятно, не так давно здесь жила рабочая бригада, а может, небольшое воинское подразделение. Пожевали сухой паек, запив холодным чаем из фляг, и улеглись отдыхать.

Только к одиннадцати часам утра прибыл наконец долгожданный паровоз. Быстро прицепившись к составу, он помчал нас в райцентр. Уже на подъезде к городку — мы стояли на тормозной площадке — был отчетливо слышен резкий свист снарядов, а затем они летели уже через нас, куда-то вперед, в сторону фронта, находящегося отсюда на расстоянии тридцати-сорока километров.

Когда мы сошли с поезда на станции Малая Вишера, оказалось, что минут за десять до прибытия нашего состава станцию обстреляли: немцы приловчились свой поезд с дальнобойными орудиями подгонять поближе к железнодорожному мосту через Волхов и часто обстреливали районный центр.

Разыскав в Малой Вишере коменданта, мы узнали от него только местонахождение штаба армии, в составе которой формировался наш корпус. О существовании самого корпуса он не знал и даже не слышал.

«Отдать вас под суд?..»

Четвертого ноября 1943 года мы наконец разыскали свой корпус.

Управление корпуса расположилось в пятнадцати-семнадцати километрах юго-западнее Малой Вишеры, в большом девственному лесу. Штаб и все его службы размещались здесь не в блиндажах и землянках, как обычно на фронте, а в небольших специально построенных, вполне пригодных для жилья и работы деревянных, рубленных из бревен домиках с маленькими застекленными окнами, столами и даже топчанами. Хотя домики внутри и не были оштукатурены или ошелеваны, а в большинстве из них не было деревянных полов, тем не менее жилье было вполне благоустроенным, даже проведено электричество. Лесная чаща вокруг была довольно густой, и домики в ней настолько терялись, что поначалу было трудно найти ту или иную службу или отдел штаба. Лес выглядел как парк из смешанных, разумно подобранных пород. Хвойные, как всегда, украшали «общество» своим вечнозеленым нарядом, а лиственные, давно осыпавшись, свистели на ветру голыми ветвями, их некогда зеленая листва теперь лежала вокруг упругим и мягким бледно-желтым пластом, прилипая к подошвам и волочась за ногами. В глубине чащи еще сохранился, укрывшись от свирепых северных ветров и морозов, роскошный зеленый кустарник. Стояла классическая поздняя осень.

Обычного в это время в здешних местах холода еще не чувствовалось, но и приятного тепла уже не было. Ежедневные ночные заморозки вытягивали последнюю влагу из почвы, превращая ее в белый иней, которым припудривали высохшую лесную траву. Особой, такой надоедливой в этих краях, сырости этой осенью не было, но и пыли не наблюдалось. Фронтовые дороги, гладко отполированные колесами повозок и автомобилей, серебром блестели не только днем под лучами яркого солнца, но и в лунную ночь.

Домики управления корпуса были расставлены в беспорядке по всему лесу, охватывая около полутора-двух квадратных километров, поэтому нам пришлось долго плутать в поисках места обитания начальника политотдела корпуса. Разыскали мы его только к концу дня, когда в лесу уже стояли сумерки.

Преодолев большое расстояние на разных видах транспорта и пешком, осилив множество трудностей в розыске самого корпуса, мы и не подозревали, что встретим такой, мягко говоря, неприветливый прием со стороны нашего нового начальника. По предписанию мы должны были явиться к месту назначения четвертого ноября к десяти часам дня, и мы явились в назначенный день — правда, к шести часам вечера, но своей вины в этом не видели и даже ничего похожего не ощущали, считая, что все же смогли добраться вовремя.

Приняв рапорт и сопроводительные документы, начальник политотдела корпуса полковник Епифанов окинул нас исподлобья безразличным взглядом, руки не подал и даже не пригласил нас сесть. Помолчав и по-прежнему не глядя на нас, полковник вдруг тихо, будто сам себе, произнес:

— Ну, что же с вами делать? Отдать вас под суд, что ли?

Была ли это своеобразная шутка, или это было серьезное стремление припугнуть нас сразу, дескать, смотрите у меня, в будущем никакого потворства и снисхождения не будет! — во всяком случае на нас такой прием произвел не вполне радостное впечатление. Однако внешне полковник не выразил признаков агрессивного настроения.

Мы не знали его биографии, тем не менее было видно, что это рабочий человек, с развитыми кистями рук, узловатыми пальцами. Его слегка скуластое лицо с черной копной волос и такими же черными глазами свидетельствовало о каких-то его далеких азиатских предках, хотя говор был чисто волжский.

Среднего роста, хорошо сложенный, с развитой грудной клеткой он обладал тихим, спокойным и каким-то кротким голосом. В то же время по натуре он был упорным и настойчивым.

После нашего объяснения о причинах несвоевременной явки полковник смирился и, вызвав ординарца, приказал поместить нас в домик № 3.

Оказалось, несмотря на опоздание, мы с подполковником были первыми прибывшими из работников политотдела корпуса.

Устроившись в одной комнатушке, мы невольно вернулись к нашей встрече с начальником.

— Ну и прием устроил нам полковник, — первым заговорил я.

— А ты что, рассчитывал на триумфальный прием? — откликнулся Абишев.

— Ну, может, и не триумфальный, но и не на такой.

— Гм-м, — как-то неприязненно хмыкнул Абишев, — может, тебе еще медаль повесить за то, что во время войны ты опоздал на целых восемь часов?

— Зачем же? Медали никто не просит, но человеческое отношение к людям должно быть всегда, даже и на войне.

Между прочим, проработав затем с полковником Епифановым более двух лет, я никогда не видел в его действиях ничего опрометчивого, неразумного, неприятного или грубого. Наоборот, я проникся к нему искренним уважением и всегда старался выполнить любое его задание. Нам суждено было дослужить в одном корпусе до Победы и даже больше, вплоть до ликвидации корпуса после войны.