Никки Каллен - Арена

• Название: Арена
• Автор: Никки Каллен
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91339-065-3

Вы готовы встретиться с прекрасными героями, которые умрут у вас на руках?

От издателя:

Очень эклектичные рассказы, наполненные звуками, красками, запахами, ощущениями, тайнами. Литература, история, музыка, кино… Тяжёлые портьеры, гулкие шаги, звон хрусталя, кофе с корицей… Поэты, актеры, проститутки, ученые, призраки — невозможно красивые, загадочные и жуткие персонажи со странными именами, существующие в особом измерении — вне времени, вне географии, вне национальностей… Завораживающие истории, в которых нет правил, нет границ — между реальным миром и вымышленным, между снами и явью, между самими рассказами: имена, названия, персонажи всплывают вдруг то в одной истории, то в другой. В них погружаешься, проваливаешься, как в мягкие низкие кресла, они обволакивают и затягивают.

---

— Испугались?

— Не знаю, он взаправду её ударил?

— Да.

— И что теперь будет? Она подаст на него в суд?

— Фэй хорошая девушка; играет средне, но характер золотой, поэтому все предпочитают работать с ней, а не с какой-нибудь надменной дурой. Они с Венсаном друзья, она поругает и простит, — я молчала, истекая ревностью, как горячий пирог — вареньем, к незнакомому миру; какая я наивная; я думала, что все девушки в его мире были ужасны; и вот, встретив меня… Режиссёр, кажется, всё читал по моему лицу, как дубляж, и развлекался необидно. — Венсан шикарный актёр, он для режиссёра — как самые роскошные тряпки для женщины… постоянно на грани; я всё время жду, что он сойдёт с ума, не сможет выйти из роли; и когда он поворачивает лицо после гениально проведённой сцены — вся съёмочная группа в слезах, в мурашках — и говорит скучным голосом: «ой, блин, как же жрать хочу, принесите мне срочно бутер с ветчиной» или «в туалет хочу, обоссусь щас прямо», — я испытываю такое облегчение, словно сам поел или поссал… извините за грубость…

— Ничего, — я была счастлива. В моём мире так никто не разговаривал.

— Можно спросить: вы бедная театральная актриса?

— Нет.

— Фотографируете для журналов?

— Нет.

— А кто? Простите, что так груб, но умереть можно от любопытства: как вы встретились с Венсаном? Обыкновенным людям не так просто…

— Я понимаю; но я действительно обычная девушка. Я учила экзамен по истории древнерусской литературы неподалёку отсюда, ждала подругу, она играет, в свою очередь, как раз такую девушку — просто девушку, на которую на улице оборачивается Венсан; Анна Скотт, — но режиссёр не узнал, пропустил, как чужое; я вздохнула: вчерашний день был единственным для Анны. — Венсан подошёл ко мне, спросил, что я делаю, — так и познакомились; несложно, правда? — и помахала с дежурной улыбкой книгой.

Режиссёр долго смотрел на меня, точно вспоминал, зачем пошёл на чердак; потом сказал:

— Никому этого не рассказывайте; люди в этом мире испортят вашу историю, превратят её в шоу, вы сами потом не различите, где правда, где ложь, что в вашей жизни было, а чего нет… Ни вы, ни Венсан не умеете играть по правилам; о нём пишут всякую мелочь, потому что боятся кары небесной; а вот вы… простая смертная, — и ушёл, к Фэй, Венсану: «всё, на сегодня всё».

Венсан обернулся на меня неторопливо, как в замедленной съёмке, махнул рукой, улыбнулся, послал воздушный поцелуй; странно это было: действительно, только что он дрался, кричал, ломал стекло — и вот он со мной, мой возлюбленный, с которым я пойду есть пиццу, заниматься любовью; и ещё я подумала: вот в чём дело: его боятся, потому что он талантлив до такой степени, что нет границ между настоящим и прошлым, он открывает двери в потусторонний мир, где актёров наказывает Бог — за то, что живут не своей жизнью…

Вечером мы поехали к опекунам Венсана. Они жили как в романах Диккенса: большой краснокирпичный дом с деревянной дверью с огромной круглой медной ручкой, звонком-колокольчиком; вокруг — сад с подстриженными в виде зверей кустами; дом был полон тяжёлой красной мебели, густых ковров, портретов и батальных сцен; опекунами же оказались старичок и старушка — припудренные, бархатные, плюшевые; невероятно уютные, невероятно старомодные, невероятно, что именно они опекуны Венсана. Дедушка — нефтяной магнат на покое, бабушка, жена его, была когда-то феминистской журналисткой, но во всё это никак не верилось, как в Пиковую Даму днём. Я им понравилась, потому что всё ела и нахваливала и была ненакрашенная и в длинной юбке; они спросили, хочет ли Венсан сам управлять делами; «пусть всё будет по-прежнему, — сказал Венсан, — Жозефине тоже не до нефтяных акций и войн за нефть, она учёная, у неё завтра экзамен, а через несколько лет — кандидатская, а потом, глядишь, и докторская, и своя кафедра».

— Слушай, а экзамен ведь уже завтра, я его нипочём не сдам. Тётя Пандора меня убьёт, а мама… а папа… а дедушка… а дядя Люк… — сказала я уже на улице; он обнял меня тепло и всю, будто накинул на мои плечи лёгкое пальто.

— Ты смешная, позвони, скажи, что тебе некогда заниматься такой ерундой, как древнерусская литература, потому что у тебя медовый месяц и ты уезжаешь, а за экзамен заплатишь; твоей тёте можно заплатить за экзамен?

— Нет, ты что, её за это из университета выгонят, и семья наша, как церковь средневековая, откажется от неё, как от еретика-альбигойца… А мы уезжаем в медовый месяц?

— Конечно; а ты ничего не хотела менять? Продолжать валяться на диване и смотреть телевизор? Эта неделя — последняя у «Диких банд», мы даже вперёд графика идём, потому что главные актёры — я и Фэй — не пьют и не умирают в клубах от передоза… Я думал, мы сегодня вечером, после опекунов, купим карту мира и китайской еды и завалимся возле телевизора выбирать страну…

— Здорово, только я ещё позвоню тёте Пандоре и поплачу, потому что она скажет, что глубоко во мне разочарована…

— А ты скажешь, что в ней…

— И мы будем заливаться слезами по обе стороны провода…

— Я думал, она сухарь.

— Я мечтаю.

Мы купили карту мира в круглосуточном канцелярском магазине и пакетов десять еды в круглосуточном китайском кафе; «знаешь, я ещё никогда ничего не успевал купить днём»; приехали домой; пока Венсан мылся, я позвонила тёте Пандоре.

— Тётя?

— Жозефина? Как твои дела? У тебя и твоей группы есть все билеты или чего-то не хватает?

— Тётя… Тётя Пандора, миленькая, знаете, я не смогу прийти завтра на экзамен, я не готова вообще чёрт знает как… А всё дело в том, что я вышла вчера замуж.

Тётя Пандора закричала в свой мир дяде: «Люк, сделай своего Шопена потише, боже мой, можно подумать, ты слушаешь рок-н-ролл!» — и спросила:

— Мама и папа знают? — и я поняла, что тётя Пандора — совершенство, как Мэри Поппинс.

— Нет, тётя.

— Хочешь, я скажу?

— Хочу, тётя. Я сама боюсь смерть как.

— Он неудачная партия?

— Ну…

— В смысле подлец какой-нибудь? Ты не беременна?

— Нет, тётя, просто ужасно влюблена. Он актёр, очень известный…

— Какой театр?

— Кино.

— О, это я не знаю. Как теперь звучит твоя фамилия?

— Винсент. Жозефина Винсент.

— Название винного торгового дома.

— Первоклассного или в котором вино разбавляют соседскими виноградниками?

— Очень старого и… пожалуй, что и на экспорт годится.

— Спасибо, тётя.

— Но он хороший человек?

— Он необычный человек.

— Талантливый, в этом-то всё и дело?

— Для меня — только молодой и красивый. Но для всех остальных…

— Ох, Жозефина, Жозефина. Ну ты и удивила меня. Да и всех. Я думала, ты проживёшь жизнь старой девой, усыновив какого-нибудь негритёнка. Ты должна его привести на семейный ужин, ты знаешь? С его родителями…

— Их нет. Есть опекуны. Но они в его жизни мало что значат.

— Так вы ещё оба и несовершеннолетние! Где вы живёте? У тебя, втроём, богемно, с этой девушкой, розовой твоей соседкой?

— Нет, у него, в очень дорогом красивом высотном доме. Он богат, тётя, он очень известный актёр.

— Ну, Моммзены — как монахи, сидят в своём скриптории… Дай номер, я перезвоню тебе, сказать, когда родители придут в себя и когда будет готов ужин.

Я пересказала Венсану разговор с тётей; «суперженщина, — оценил он. — Шэрон Стоун». Мы раскрыли пластиковые контейнеры с едой, кафе было недорогое, но настоящее; запах кисло-сладкого соуса чувствовался за два квартала; упали у телевизора, с «Пятым элементом» по кабельному, на карту пузами и поползли по ней, как два жука по кленовому листу. «Таиланд? Гавайи? Вообще ощерившийся пальмами юг?» «к чёрту юг, у меня где-то там чуть дядя с тётей не утонули во время цунами» «дядя Люк и тётя Пандора? правда мило, что я запомнил, как их зовут?» «нет, дядя Антон и тётя Раиса; он пейзажист, а она искусствовед, смешная кошмарная пара, говорят только друг о друге; они там жили уже год, собрались совсем остаться; типа Гогены; а теперь юг ненавидят» «ладно… галопом по Европам? Рим, Париж, Стокгольм, Осло, Лондон, Кёльн, Венеция? цветное стекло, статуэтки Эйфелевой башни; а в Англии купим породистую собаку с бархатными глазами…» «да, и девочки на улицах, узнающие кумира, на которого мастурбируют, визжащие и бегущие за нашим кебом…» «да ты испорченная; перестань стервозить, я актёр скорее хороший, чем известный; а чтобы не догнали — купим джип» «джип — плохая машина, в нём не видно мира, его красоты и страданий. Иисус бы никогда в нём не ездил» «и «Праду» бы не носил… Слушай, а давай поедем в Африку».

— Куда вы едете? — переспросил папа, и без того потрясённый, как буфет с дрезденским фарфором семью баллами по шкале Рихтера. Венсан пришёл весь в чёрном, опоздав на полчаса: «вечеринка по поводу окончания съёмок, жаль, что ты не пошла, столько водки»; с белой крысой на плече. «Ты хочешь меня убить или просто обидеть?» — шептались мы в прихожей, как в закоулках Лувра; «я хочу показать, что я иной, поэтому ты со мной будешь счастлива». Родители мои находились в ужасе, таком, почти физиологическом; Венсан посадил крысу на стол, рядом со своим прибором, кормил и ласково называл «Фифи»; «обожаю маленьких и носатых», — улыбнулся родителям в объяснение; «Фифи» — так называли меня все, кто считал маленькой. В самом начале знакомства он сел в кресло, раскинув ноги, в кожаных чёрных штанах и сапогах в облип, поймал меня за талию, когда я разносила чай, и посадил на колени, поцеловал в шею, отпустил, шлёпнув по заднице. Потом вспомнил о подарке, коим оказался подлинник Сальвадора Дали. В моей семье его никто не любил как фанфарона и зазнайку от искусства, а тут ещё и такой невероятно дорогой подарок. Настоящий тупик для этикета. А теперь ещё и Африка. Родственники уже мысленно скидывались на мой гроб красного дерева с розовой обивкой, думали, какие цветы пришлют в знак сочувствия.