Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра

• Название: Под знаком змеи.Клеопатра
• Автор: Зигфрид Обермайер
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0636-3

Имя Клеопатры до сих пор звучит захватывающе и волнующе. Легендарная египетская царица, вершившая историю, образованная и смелая, великодушная и расчетливая, — она не утратила своего очарования и по сей день.

Под пером Зигфрида Обермайера история оживает. Автор ведет повествование от лица личного врача Клеопатры, и благодаря этому сквозь великие события проступает драма женщины, обожествляемой современниками, которая со всеми ее чувствами и страстями была всего лишь смертным человеком.

---

Из различных высказываний императора я понял, что он уже занес все эти войска в список потерь.

Во время одной из наших продолжительных прогулок, на которой присутствовал и Луцилий, он сказал мне:

— Тогда, при разделе империи, все мои друзья и сторонники посмеивались втихомолку — и я, конечно, тоже, — потому что Октавий отдавал мне чрезвычайно доходные восточные области. Мы сочли его глупым и недальновидным: Македония, Эллада, вся Азия с ее невероятно богатыми городами и провинциями, кроме того — Сирия и Иудея. Армению я завоевал, с Египтом заключил союз. Что против этого скромные провинции Октавиана Далмация, Норея и Паннония? Разве может Галлия или Испания сравниться с Египтом или Азией? Мы потирали руки, и говорили, что бедному Октавию, если он вообще сможет удержаться, постоянно придется бороться с нехваткой денег. Но при этом мы забыли об одном: он управляет всей Италией, городом Римом, у него в руках сенат и консулы. Мои легионы большей частью состоят из неримлян. Этим солдатам из Эллады, Македонии, Азии, Сирии и Иудеи давно уже надоела война, и если Октавий отошлет их по домам с парой сестерциев, они поцелуют ему руку. Среди римлян — то же самое. Ветераны мечтают о наделе земли — конечно, на родине! — а молодежь предпочитает сражаться за Рим, а не за Египет и императора, который ушел от своей римской супруги, живет с египетской царицей и объявлен римским сенатом persona поп grata. И я могу их понять…

Антоний нагнулся и поднял с песка пурпуроносную улитку. Он постоял, разглядывая ее причудливую раковину.

— Но я понимаю и Клеопатру. Пока меня нет рядом, она, должно быть, чувствует себя подобно этой улитке. Ее подняли ради ее пурпуроносной железы, а затем используют и выкинут прочь. Возможно, Клеопатра полагает, что мне нужно только ее богатство, а как только я с ее помощью завоюю власть в Риме, то отброшу ее, потому что больше не буду в ней нуждаться. Ты, Олимп, лучше всех знаешь, что это не так.

Луций молчал, как обычно, а я искал подходящие слова. Но Антоний продолжил:

— Я знаю, что это не очень удачное сравнение, особенно когда речь идет о царице, его даже можно счесть неподобающим. Но взгляни сам! А теперь я спрошу тебя: вернулся бы ты к этой римлянке — я забыл ее имя? Предположим, она стала вдовой, и тебе осталось бы только занять там это богатое гнездышко. Покинул бы ты Ирас, чтобы отправиться в Рим?

Конечно, я знал, что хочет услышать Антоний, но мне не пришлось даже лгать, и ответ мой был очень прост:

— Нет, император, потому что я никогда не любил Клаудиу, жену Луция Квинтиллия.

— И у меня то же самое! Я ничего не могу сказать против Октавии, кроме того, что никогда не любил ее и женился на ней только потому, что этого требовали политические обстоятельства.

Теперь попросил слова Луций:

— Однако тебе все же следовало бы чаще появляться в Риме, император. Сенат многое прощает героям, но требует, чтобы они время от времени отчитывались перед ним в курии.

— Ты, как всегда, прав, — кивнул Антоний. — Но надо понять, что мое доверие к Октавию не только подорвано, но и совсем исчезло. Он обманул меня в Риме, обманул на Сицилии — и сделал это с единственной целью: устранить меня и стать полновластным и единоличным правителем. Ему никогда не следовало бы забывать, чем кончилось это для его приемного отца!

Глава 15

Несколько дней ничего не происходило. В сонном Паретонии трудно было чем-то развлечься. Правда, здесь, как и во всех портовых городах, имелось несколько дюжин проституток, и даже у тех из них, что были постарше и уже не так привлекательны, дела шли неплохо, потому что наши преторианцы все были молоды и истосковались по женщинам.

Меня они, однако, не интересовали: во-первых, через несколько месяцев мне исполнялось уже сорок два года, а во-вторых, Ирас настолько овладела всем моим существом, что мне не нужны были никакие другие женщины.

Однажды вечером наши разведчики вернулись из Кирены, то есть из троих посланных явился только один — усталый, измученный и с очень плохими известиями.

Мы — император, Алекс, Луцилий и я — сидели перед палаткой полководца, пили кислое (хорошее уже все кончилось) вино, разбавленное водой, когда появился этот посыльный, которого два преторианца, поддерживая, осторожно усадили на стул. Его пенула была изодрана, на испачканной тунике виднелись пятна крови. На левой ноге была грязная повязка, так же как и на правой руке.

Как врач я сразу увидел, что у человека жар и силы его на пределе. Я указал на это Антонию. Он кивнул.

— Сообщи нам только самое важное, Алфиен, а затем о тебе позаботится Олимп.

— Да, господин, но сначала взгляни на это.

Он достал из-за пояса две монеты и положил их на стол.

Как и многие города и провинции в правление Марка Антония, Кирены также чеканили монеты с изображением императора. Антоний как следует рассмотрел их и бросил обратно на стол. На обратной стороне обеих монет был изображен сильфий[77] — древний символ Кирены. На лицевой стороне одной из монет была изображена голова императора с подписью: «Марк Антоний император», а на другой монете изображение было другое и стояла подпись: «Пинатий Скарпа».

Антоний горько рассмеялся.

— По крайней мере, он не настолько дерзок, чтобы прибавить к своему имени слово «император».

— «Предатель» подошло бы больше, — сказал я.

Антоний поднялся.

— Все это означает, что у Октавия теперь появилось еще четыре свежих отборных легиона.

Он повернулся к Алфению.

— Что случилось с остальными?

— Они попали в руки городской милиции в Кирене, и на следующий день их казнили; народ рукоплескал этому. Не мечом, нет, их забили дубинками, как бешеных собак. Мне удалось бежать, я еле смог отбиться, меня ранили…

Он сполз со стула, и я приказал отнести его в мою палатку. Раны оказались не тяжелые, но были воспалены и гноились. Пока я возился с ним, прибежал слуга императора.

— Олимп, скорее, мой господин отравился!

Как во сне я схватил ампулу с рвотным и бросился к палатке полководца. Верный Луцилий был здесь. Он пытался привести Антония в чувство, хлопал по щекам, шептал ему какие-то бессмысленные слова.

— Что… что он принял?

Одного взгляда было достаточно. Рядом с кроватью стоял мешочек с меконием, которым я снабдил его в качестве средства от постоянной бессонницы — вместе с дозировочной ложечкой и указанием, что лекарство нельзя принимать вместе с вином. Мешочек был пуст, стало быть, он высыпал все в кружку и выпил.

Я дал ему сильную дозу рвотного и стал ждать, пока желудок его снова заработает. Затем я строго посмотрел на Луцилия и слугу.

— Никому ни слова об этом! Императору нездоровится, потому что он объелся. Я велел ему два дня полежать в постели — поняли?

Однако потом кое-что все же просочилось; во всяком случае, ходили какие-то слухи, что император пытался лишить себя жизни.

Мы, его друзья, сделали из этого выводы и убедили его, что он должен быть рядом с Клеопатрой. Он охотно согласился с этим, и спустя несколько дней мы выступили. В пути он пытался объяснить мне, что вовсе и не помышлял о самоубийстве, а только хотел уснуть на несколько дней, чтобы избавиться от забот. Я кивнул, сказав, что так и подумал, и извинился за то, что не предупредил его о том, как опасен меконий в больших дозах.

Я думаю, это Алекс не смог сдержаться и сболтнул кому-нибудь, что друзьям удалось спасти императора от самоубийства.

Конечно, это дошло и до Клеопатры, и она принялась меня расспрашивать. Я кое-как отбивался, говорил, что здесь какая-то ошибка и меконий просто подействовал сильнее обычного, потому что он принял его вместе с вином.

Больше речи об этом не заходило, потому что в Александрии и так было много хлопот. Жители _ее были встревожены, ходили самые дикие слухи, и отчасти в этом была виновата царица.

Ирас рассказала, что перед прибытием в гавань Клеопатра приказала празднично украсить корабли и во время вступления в город исполнить победный гимн. Так как никто в точности не знал, что произошло при Акциуме и царица вернулась невредимой вместе со всем двором, то поначалу все поверили в одержанную победу. Вскоре обнаружилась небольшая группа недовольных, которая будто бы готовила переворот. Последовало множество арестов, несколько дней продолжались мучительные допросы. Выяснилось, что заговорщики хотели примкнуть к Гаю Октавию на том основании, что он является приемным сыном Юлия Цезаря и, значит, его настоящим наследником. Цезарион, который вскоре должен стать совершеннолетним, был его сводным братом, и именно он имел теперь право на трон фараонов. Для Клеопатры это означало государственное предательство, и палач без лишней огласки сделал свое дело.

Спустя два дня после прибытия нашего флота в западной гавани бросило якорь римское торговое судно, и какой-то купец по имени Публий Фид попросил Марка Антония принять его. По случаю возвращения возлюбленного Клеопатра устроила праздник. Он должен был начаться ближе к вечеру с обильного ужина.