Михаил Емцев - Бог после шести

• Название: Бог после шести
• Автор: Михаил Емцев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Научная Фантастика

Фантастическая повесть, рассказывающая о группе молодежи, не удовлетворенной жизнью, об их ошибках, приведших к трагическим последствиям.

---

Костя хмыкнул про себя. На верном пути! Конечно, зимняя дорога всегда верный путь. Тверда, пряма, далека, катись по ней и катись, было б верное направление.

Костя слушал своих спутников с раздражением. Сам он участвовать в этих представлениях отказался.

— Пока мы работали на себя, был смысл, — сказал он грозно нахмурившему брови Каре, — а сейчас мы даем спектакли для публики, и мне неинтересно. Я буду выполнять обязанности технической прислуги: уход за машиной, поднести, отнести. А выступать не хочу.

— Смотри, — заметил Кара, — отстанешь — пожалеешь. Мы большое дело зачинаем, надо шагать в ногу.

— Вот я и посмотрю, а потом шагну.

Кара стрельнул злобными глазами, ничего не сказал. Было решено, что Костя в их действиях не участвует. Ему выпали обязанности служки: готовить встречу, раскладывать книги, подносить квасок охрипшему оратору или просто сидеть сложа руки, наблюдая за реакцией слушателей. Позиция стороннего наблюдателя потом оказалась неожиданно полезной — Кара дотошно выпытывал, какие моменты были наиболее впечатляющими. Костя без утайки рассказывал, как охнула бабка и в каком месте выступления Кары все девчонки смолкли и пооткрывали рты. Наставник брал на заметку такие места и в следующей встрече развивал и дополнял их красочными подробностями.

Первое выступление притворяшек было чуть истеричным. Жалобная и одновременно чуть хвастливая интонация художника не понравилась Косте.

— Мы потерялись во тьме нашей жизни, — говорил Олег, разводя руками. — Что делать? Как спасаться? Куда ни кинь, везде грех и погибель. Пробовали по-разному, и молиться и грешить. Но душа не знала покоя. Все было не то! Слепые котята, тычемсч, тычемся, а правды найти не можем. И только через смерть познали направление, путь. Ушла от нас Людмила, святая душа, оставила за собой золотой след, по тому следу идем и уверены — так правильно!

“Неужто, — думал Костя, — клюнут на эту муть? Ведь и младенцу ясно: липа и туман”.

Однако клевали. Костя явственно отмечал все признаки полного эмоционального согласия с оратором. Бабки печалились, вытирали глаза концами платков. Дед вздыхал и лез за “Беломором”, но его попытку закурить тут же пресекала яростным шипением хозяйка дома.

После Олега Маримонда рассказывала о том, какой она была раньше и что с ней сталось после приобщения к благодати новой жизни. С точки зрения Кости, женщина возводила на себя напраслину, приписывая себе явно чужие грехи. Он знал Мари как большую фантазерку, сочинительницу, но пьяницей и дебоширкой она никогда не была. Очень забавно было слушать это вранье. Впрочем, слушатели только ахали, когда Мари описывала свое буйство в коммунальной кухне. Ее новеллы были стандартны, а потому правдоподобны.

Как всегда, отличился Пуф, расписывая свою особу темными красками. И рецидивист-де он, и бандит, и такой-сякой. А после того как попал к людмильцам, стал пай-мальчиком, только молится, никого не обижает.

“Неужели и это съедят?” — раздумывал Костя, вглядываясь в сочувственные лица слушателей. Но те ничего, будто так и надо. Выходит, и эти байки они тоже съели.

А Пуф распалялся все больше, пришел в остервенение, точно ударить хотел сидевших перед ним людей.

Костя решил, что Пуф в истерике и презирает сейчас всех на свете, а больше всего себя. Самоистязается бесстыдно и открыто. И еще подумал Костя, что на его глазах совершается таинственный поражающий процесс: из ничего рождается нечто. Какая секта? Что за святая Людмила? Чушь, бред, болтовня! Нет этого, ничего нет! Учения нет, мыслей нет, сплошные многозначительные разговорчики. А на деле выходит, если долго и важно говорить ни о чем, будто бы кое-что и проявится. И не только обнаружит себя, но еще и подействует.

Шарлатанство — вот что это такое. Притворяшки шарлатанят, и Костя им подыгрывает.

Мысль была острая и резкая, как стакан зельтерской без сиропа в очень жаркий день, — у Кости перехватило дух. О каком трансе можно мечтать в этом балагане? Благородное, возвышенное состояние души не удержать в сточной канаве! Да и зачем ему, Косте, все это нужно? Как он здесь оказался, какая темная сила бросила его в компанию притворяшек, занесла так далеко от родных мест?

Костя в отчаянии огляделся. Его поразил темный бревенчатый потолок. Дерево, видимо, не скоблили десятки лет. Семейные фотографии все скопом в одной рамке на стене. Бледные лица слушателей, кривляющийся Пуф, гнусный облик Кары. Захотелось вскочить, крикнуть: “Воздуха, душно!” Сдержал себя, успокоил. Хорошо, хорошо. Запутался, ладно. Как выбираться? Можно ли? В том, что надо выбираться, не сомневался. Но как, когда?

Кара на полуслове прервал Пуфа. Все шло хорошо, но парень переусердствовал. Начинался цирк, а это гибель для веры. Кара не хотел выпускать из рук ниточку доверия, что протянулась от притворяшек к слушателям. Только на ней можно было сыграть нужную мелодию. Вскочил, заговорил. Пугнуть надо было сразу, с ходу, чтоб не передохнули, не опомнились. Бить, бить по мозгам без передышки. Страху нагнать, побольше страху. Рассказал, что грядет. Конец мира. О том поступают неожиданные доказательства науки.

Думаете, наука отвергла бога? Она его доказала!

Приходит конец биологической ферментации, грядет перфектное человечество.

Непонятно говорил Кара, но убедительно. Слушатели решили: раз человек так расстраивается, кричит, вздымая кулаки к небу, — знать, есть из чего. Непонятно было и страшно — Кара умел создавать атмосферу. А раз страшно, значит, правильно, потому что если в легковесности нет страха, так и правды в ней тоже нет. Испокон: тяжелей, значит, верней, надежней, правильней.

Застращал Кара слушателей, и те ему поверили. Как не поверить, если легкий морозец по коже пробегает от воплей наставника. Да и вид у него подходящий — чистый сатана со звездой во лбу!

Первое теистическое ревю прошло на славу, все остались довольны. А после, когда многие разошлись, у Кары с жадюгой был негромкий разговор. Смысл этого общения Костя не уловил, но видел, что тонкогубый старательно втолковывал что-то наставнику и вручил какую-то бумагу.

Лиха беда начало. Дальше пошло гладко, как по накатанной дорожке. Приезжали они к предупрежденным заранее лицам, вели зажигательные беседы, отдыхали и, запасшись поручительством, катили к новым беседам в опрятных горенках на окраинах деревень и поселков.

С Костей произошел перелом. Отвернулось сердце юноши от притворяшек, стал он им чужим, враждебным человеком.

“Я десантник в тылу врага, — говорил он себе. — Но один я ничего не сделаю, нужны союзники”.

И он стал пристально вглядываться в Пуфа… Смотрел по-новому, изучая, проверяя. Не собутыльника и приятеля для незатейливых притворяшкиных игр искал, — товарища для бегства выбирал.

Надумал Костя расстаться с черным наставником и кого-нибудь с собой взять. Конечно, можно было бросить их и бежать одному, назад, к тихой, незаметной дворницкой работе. Снова метлу в руки — и айда вдоль асфальтовых дорожек. Представил себя на миг облаченным в халат, со скребком ранним морозным утром на знакомом проспекте и тихо рассмеялся. Какая смешная детская глупость! Возврат к тому прошлому невозможен. Однако и дальше пути с Карой для Кости не было. Улучив удобную минутку, спросил у Пуфа:

— Не надоело?

Тот смотрел мутно, застилая взгляд изнутри душевным сопротивлением:

— О чем ты, Йог? Всё всем всюду надоело…

— Брось! — жестко сказал Костя. — Доигрались. Были шуточки, а пошли прибауточки. Не видишь, паучок присосался к притворяшкам? Обещал великую идею очищения воплотить, а пока осуществляет древнюю, как мир, идею обогащения. С вашей помощью, дураки!

Пуф отвернулся, поморщился.

— Не все ли равно, — протяжно сказал он. — В конце концов, кто нас принуждает? Добровольный принцип соблюден. А к тому же — забавно. Дурачишься, а тебе верят. Надоест — всегда можно отвалить.

Костя вскипел:

— Ох, и дурак ты, Стаська! И высшая математика тебе не поможет. Да этот черт нам такой моральный кредит открыл, что потом всю жизнь не откупишься. Отвалить? Да скоро ты без его разрешения в туалет не посмеешь сходить, не то что отвалить! Эх, ты!

Пуф устало потер высокий лоб.

— Не понял. Изложи связно, без ругани. Лаяться и я умею.

Костя огляделся. Они были вдвоем на подворье. Кара, художник и Мари продолжали беседу в избе. Костя потащил приятеля за стог сена. Там, в безветренном углу, они закурили.

— Пока мы сами играли, я ничего не говорил, ясно? — принялся втолковывать Костя.

— Ну?

— Вот и “ну”. Тогда была наша воля, потому что Худо не командовал, а на равных участвовал. А теперь все изменилось. Поэтому я считаю, что нужно взяться за ум. Нас ведут, как телков на веревочке. Куда, зачем? Непонятно. Говорится одно, делается другое.

— Так-то оно так, — вяло отбивался Пуф, — но дело-то новое. Кара сам не знает, что и как. Изобретает, импровизирует.