Михаил Херасков - Собрание сочинений

• Название: Собрание сочинений
• Автор: Михаил Херасков
• Жанр: Поэзия

Херасков (Михаил Матвеевич) — писатель. Происходил из валахской семьи, выселившейся в Россию при Петре I; родился 25 октября 1733 г. в городе Переяславле, Полтавской губернии. Учился в сухопутном шляхетском корпусе. Еще кадетом Х. начал под руководством Сумарокова, писать статьи, которые потом печатались в "Ежемесячных Сочинениях". Служил сначала в Ингерманландском полку, потом в коммерц-коллегии, а в 1755 г. был зачислен в штат Московского университета и заведовал типографией университета. С 1756 г. начал помещать свои труды в "Ежемесячных Сочинениях". В 1757 г. Х. напечатал поэму "Плоды наук", в 1758 г. — трагедию "Венецианская монахиня". С 1760 г. в течение 3 лет издавал вместе с И.Ф. Богдановичем журнал "Полезное Увеселение". В 1761 г. Х. издал поэму "Храм Славы" и поставил на московскую сцену героическую поэму "Безбожник". В 1762 г. написал оду на коронацию Екатерины II и был приглашен вместе с Сумароковым и Волковым для устройства уличного маскарада "Торжествующая Минерва". В 1763 г. назначен директором университета в Москве. В том же году он издавал в Москве журналы "Невинное Развлечение" и "Свободные Часы". В 1764 г. Х. напечатал две книги басней, в 1765 г. — трагедию "Мартезия и Фалестра", в 1767 г. — "Новые философические песни", в 1768 г. — повесть "Нума Помпилий". В 1770 г. Х. был назначен вице-президентом берг-коллегии и переехал в Петербург. С 1770 по 1775 гг. он написал трагедию "Селим и Селима", комедию "Ненавистник", поэму "Чесменский бой", драмы "Друг несчастных" и "Гонимые", трагедию "Борислав" и мелодраму "Милана". В 1778 г. Х. назначен был вторым куратором Московского университета. В этом звании он отдал Новикову университетскую типографию, чем дал ему возможность развить свою издательскую деятельность, и основал (в 1779 г.) московский благородный пансион. В 1779 г. Х. издал "Россиаду", над которой работал с 1771 г. Предполагают, что в том же году он вступил в масонскую ложу и начал новую большую поэму "Владимир возрожденный", напечатанную в 1785 г. В 1779 г. Х. выпустил в свет первое издание собрания своих сочинений. Позднейшие его произведения: пролог с хорами "Счастливая Россия" (1787), повесть "Кадм и Гармония" (1789), "Ода на присоединение к Российской империи от Польши областей" (1793), повесть "Палидор сын Кадма и Гармонии" (1794), поэма "Пилигримы" (1795), трагедия "Освобожденная Москва" (1796), поэма "Царь, или Спасенный Новгород", поэма "Бахариана" (1803), трагедия "Вожделенная Россия". В 1802 г. Х. в чине действительного тайного советника за преобразование университета вышел в отставку. Умер в Москве 27 сентября 1807 г. Х. был последним типичным представителем псевдоклассической школы. Поэтическое дарование его было невелико; его больше "почитали", чем читали. Современники наиболее ценили его поэмы "Россиада" и "Владимир". Характерная черта его произведений — серьезность содержания. Масонским влияниям у него уже предшествовал интерес к вопросам нравственности и просвещения; по вступлении в ложу интерес этот приобрел новую пищу. Х. был близок с Новиковым, Шварцем и дружеским обществом. В доме Х. собирались все, кто имел стремление к просвещению и литературе, в особенности литературная молодежь; в конце своей жизни он поддерживал только что выступавших Жуковского и Тургенева. Хорошую память оставил Х. и как создатель московского благородного пансиона. Последнее собрание сочинений Х. вышло в Москве в 1807–1812 гг. См. Венгеров "Русская поэзия", где перепечатана биография Х., составленная Хмыровым, и указана литература предмета; А.Н. Пыпин, IV том "Истории русской литературы". Н. К

---

ПѢСНЬ ОСЬМАЯ

                       Имѣя въ сердцѣ мракъ, и тмою окруженъ,
             Казался въ морѣ Царь печалей погруженъ;
             Какъ бури, душу въ немъ сомнѣнья волновали,
             Покоя сладкаго, ни сна не отдавали.
   5          Звѣзда его судьбы на небѣ не горитъ,
             Она, сокрывъ лучи, на Iоанна зритъ;
             Ни воздухъ, ни земля тоскѣ его не внемлетъ,
             И щастье томное у ногъ Монаршихъ дремлетъ;
             Какъ камень, горести его тягчили грудь.
   10          Прерывистымъ словамъ отверзъ въ печали путь:
             О Боже! онъ вѣщалъ, коль гнѣвомъ Ты пылаешь,
             За что напрасну смерть безвиннымъ посылаешь?
             Моимъ знаменамъ въ слѣдъ пришли сюда они;
             Коль казнь Тебѣ нужна, за нихъ меня казни!
   15          Я воиновъ моихъ привелъ въ сiи предѣлы:
             Бросай противъ меня молнiеносны стрѣлы!
             Я старца мудраго совѣты пренебрегъ,
             Который въ дерзости меня предостерегъ,
             Се грудь, которая тщеславiе вмѣстила,
   20          Надеждою себя и щастiемъ польстила!
             Рази ее, рази! готовъ я казнь нести,
             Когда чрезъ то могу моихъ людей спасти.

                       Вѣщая тѣ слова, повергся на колѣни,
             И нощь кругомъ его простерла черны тѣни;
   25          На перси томную склоняетъ Царь главу,
             И зритъ во смутномъ снѣ какъ будто наяву,
             Мечтается ему:… Что мракъ густый редѣетъ,
             Что облакъ огненный, сходя на землю, рдѣетъ;
             Сокрылись звѣзды вдругъ, затмилася луна,
   30          Повсюду страшная простерлась тишина;
             Багрово облако къ Герою приближалось,
             Упало предъ Царемъ, и вскорѣ разбѣжалось,
             Видѣнье чудное исходитъ изъ него:
             Серпомъ луна видна среди чела его;
   35          Въ десницѣ держитъ мечь, простертый къ оборонѣ,
             Онъ видится сѣдящъ на пламенномъ драконѣ;
             Великiй свитокъ онъ въ другой рукѣ держалъ,
             Пророкамъ и Царямъ во славѣ подражалъ.

                       Строптивый Iоаннъ видѣнiемъ плѣнился,
   40          И естьлибъ робокъ былъ, предъ нимъ бы преклонился;
             Но взоръ къ нему склонивъ, вниманiе и слухъ,
             Имѣлъ тревожный видъ, но не тревожный духъ.
             Явившiйся Царю, бросая остры взоры,
             Вступилъ въ пространные съ Монархомъ разговоры:
   45                    О Царь! вѣщаетъ онъ, имѣешъ ты вину
             Токъ слезный проливать, пришедъ въ сiю страну;
             Печали вкругъ тебя сливаются какъ море,
             И ты въ чужой землѣ погибнешь съ войскомъ вскорѣ;
             Погаснетъ щастiе, и слава здѣсь твоя,
   50          Тебя забылъ твой Богъ, могу избавить я;
             Могу, когда свой мракъ отъ сердца ты отгонишь,
             Забывъ отечество, ко мнѣ главу преклонишь;
             Такимъ ли Iоаннъ владѣньемъ дорожитъ,
             Гдѣ мракъ шесть мѣсяцовъ и снѣгъ въ поляхъ лежитъ,
   55          Гдѣ солнце косвенно лучами землю грѣетъ,
             Гдѣ сладкихъ нѣтъ плодовъ, гдѣ тернъ единый зрѣетъ,
             Гдѣ царствуетъ во всей свирѣпости Борей?
             Страна твоя не тронъ, темница для Царей.
             Отъ снѣжныхъ водъ и горъ, отъ сей всегдашней ночи,
   60          На полдень обрати, къ зарѣ вечерней очи,
             Къ востоку устреми вниманiе и взоръ:
             Тамъ первый встрѣтится твоимъ очамъ Босфоръ;
             Тамъ гордые стоятъ моихъ любимцевъ троны,
             Дающихъ Греческимъ невольникамъ законы;
   65          Тобою чтимые угасли олтари;
             Познай и мочь мою, и власть, и силу зри!
             Съ священнымъ трепетомъ тобой гробница чтима,
             Подъ стражею моей лежитъ въ стѣнахъ Салима;
             И Газа древняя, Азоръ и Аскалонъ,
   70          Гефана, Виѳлеемъ, Iорданъ и Ахаронъ,
             Передъ лицемъ моимъ колѣна преклонили:
             Мои рабы твой крестъ, Давидовъ градъ плѣнили;
             Не страхомъ волю ихъ, я волей побѣдилъ;
             Ихъ мысли, ихъ сердца, ихъ чувства усладилъ;
   75          Я отдалъ веси имъ, исполненны прохлады,
             Гдѣ вкусные плоды, гдѣ сладки винограды;
             Гдѣ воздухъ и земля раждаютъ ѳимiямъ;
             Вода родитъ жемчугъ, пески златые тамъ;
             Тамъ чистое сребро, тамъ бисеры безцѣнны;
   80          Поля стадами тамъ и жатвой покровенны,
             Полсвѣта я моимъ любимцамъ отдѣлилъ:
             Богатый отдалъ Ормъ и многоводный Нилъ,
             И поднебесную вершину Арбарима,
             Отколѣ Ханаанъ и Палестина зрима;
   85          Божественный Сiонъ, Израилтянскiй градъ,
             И млекоточный Тигръ, и сладостный Ефратъ,
             Тѣ воды, что Едемъ цвѣтущiй орошали,
             Гдѣ солнечны лучи впервые возсiяли.
             Въ вечерней жители и въ западной странѣ,
   90          Меня пророкомъ чтутъ, приносятъ жертвы мнѣ;
             Склонись и ты! склонись! я жизнь твою прославлю,
             Печали отжену, и миръ съ тобой поставлю;
             Я вѣтры тихiе на полночь обращу,
             Стихiи на тебя возставши укрощу;
   95          Украшу твой вѣнецъ, вручу тебѣ державы,
             Достойны твоего вниманiя и славы;
             Послѣдуй Царь за мной, дай руку мнѣ твою….

                       Недвижимъ Царь взиралъ, внимая рѣчь сiю,
             Какъ вѣтрами вода, въ немъ духъ поколебался;
   100          Молчать и рѣчь простерть къ видѣнью опасался,
             Хотѣлъ главу склонить, но вдругъ на щитъ взглянулъ;
             Померкнулъ щитъ! и Царь о старцѣ вспомянулъ.
             Такое зрѣлище въ немъ пламень возжигаетъ,
             Вспрянулъ, и мечь рукой дрожащей изторгаетъ,
   105          Разитъ…. Въ единый мигъ померкнулъ воздухъ чистъ;
             Ударилъ страшный громъ, возсталъ и шумъ и свистъ,
             Блеснули молнiи, видѣнье преложилось,
             И страшное Царю чудовище явилось,
             Во мрачномъ облакѣ на воздухъ поднялось;
   110          Какъ страшный змiй, оно въ три круга извилось;
             Дышало мщенiемъ! Безбожiе то было;
             И грозныя слова Монарху возтрубило:

                       Напрасно отъ меня ты чаешь избѣжать;
             Стени! я знаю чѣмъ Монарховъ поражать;
   115          Хоть нынѣ казнь твою свирѣпый рокъ отложитъ,
             Но душу онъ твою и мысли возтревожитъ;
             Спокойства сладкаго не будешь ты вкушать,
             Ни брачною себя любовью утѣшать;
             Владѣнiе твое во ужасъ превратится,
   120          И будешь ближнихъ ты и подданныхъ страшиться;
             Ты искреннихъ рабовъ безвинно умертвишь;
             Своимъ ты имянемъ вселенну устрашишь;
             Вельможи и народъ тебя возненавидятъ,
             Тираномъ нарекутъ, въ тебѣ врага увидятъ;
   125          Ты сына умертвишь!… Ударилъ паки громъ,
             Сокрылось возстенавъ чудовище по томъ;
             Оно въ подземныя пещеры отлетало,
             А сердце храбраго Царя возтрепетало;
             И мракъ сомнѣнiя по томъ развѣясь въ немъ,
   130          Жестокимъ въ точности явилъ его Царемъ,
             Целена ввергнула въ подобный страхъ Енея.

                       Вздохнулъ, и предъ собой увидѣлъ Царь Алея;
             Вторичною мечтой приходъ его почелъ,
             Онъ окомъ на него разгнѣваннымъ воззрѣлъ.
   135          Алей задумчивъ былъ и рубищемъ одѣянъ,
             По всѣмъ его чертамъ печаль какъ мракъ разсѣянъ;
             Онъ слезы лилъ предъ нимъ, и Царь къ нему вѣщалъ:
             Еще ли мало ты покой мой возмущалъ?
             Предатель трепещи! теперь одни мы въ полѣ;
   140          Бѣги, не умножай моей печали болѣ….
             Ко Царскимъ въ трепетѣ Алей упалъ ногамъ,
             И рекъ: не причисляй меня къ твоимъ врагамъ;
             Благочестивыхъ я не уклонялся правилъ;
             Былъ виненъ, но вину теперь мою исправилъ;
   145          Однако нужнаго, о Царь! не трать часа,
             Который щедрыя даруютъ Небеса,
             Отважность иногда печали побѣждаетъ;
             Тебя въ густомъ лѣсу пустынникъ ожидаетъ.
             Тоскою удрученъ, когда я къ войску шелъ,
   150          Онъ мнѣ тебя искать подъ древомъ симъ велѣлъ,
             И мнѣ сiе вѣщалъ: Скажи ты Iоанну,
             Коль хощетъ онъ достичь ко благу имъ желанну,
             Да придетъ онъ ко мнѣ!… Во мракѣ и въ ночи,
             Сiяли вкругъ его чела, о Царь! лучи.
   155          Въ молчаньи Iоаннъ словамъ пришельца внемлетъ,
             И тяжкiй стонъ пустивъ, Алея онъ подъемлетъ,
             Тогда вскричалъ, Хощу для войска щастливъ быть;
             И болѣе, хощу вину твою забыть:
             Я жизнь мою тебѣ, Россiи жизнь вручаю;
   160          А естьли вѣренъ ты, я друга получаю;
             Довольно мнѣ сего! къ пустыннику пойдемъ,
             Но повѣсть мнѣ твою повѣдай между тѣмъ;
             Скажи, почто ты стѣнъ Свiяжскихъ удалился?
             За чемъ ходилъ къ врагамъ, за чемъ въ Казань сокрылся?
   165          И какъ обратно ты явился въ сей странѣ?
             Будь искрененъ во всемъ, коль вѣрный другъ ты мнѣ.

                       Идущiй за Царемъ къ пустыннику лѣсами,
             Отвѣтствовалъ Алей такими словесами:
             О Царь! повѣдаю тебѣ мою вину;
   170          Но стыдъ почувствую, отколѣ ни начну.
             Когда не буду я вѣщать чистосердечно,
             Да темна нощь сiя меня покроетъ вѣчно!
             Да горы на меня кремнистыя падутъ,
             И въ сей странѣ меня живаго погребутъ!
   175          Сомнѣнья Царскаго Алей въ опроверженье,
             Повѣдалъ о своемъ къ Казани приближеньѣ:
             Представилъ прелести, Сумбекинъ льстивый взглядъ,
             Обманы, хитрости, и шествiе во градъ;
             Оно клонилося, вѣщалъ, къ единой цѣли,
   180          Дабы оружiя напрасно не гремѣли,
             И мира вѣчный храмъ желалъ я отворить,
             Ордынцовъ безъ меча Россiи покорить.
             Уже вражду мои совѣты потушали,
             Но, рекъ онъ, замыслы успѣхамъ помѣшали:
   185          Увы! которую сердечно я любилъ,
             Я тою жизнь и честь едва не погубилъ.

                       Въ едину нощь, Алей стоная продолжаетъ;
             Меня и мысль о томъ какъ громомъ поражаетъ;
             Въ едину нощь, когда къ спокойству я прибѣгъ,
   190          Когда на одръ я свой уединенъ возлегъ,
             Увидѣлъ предъ собой невольника дрожаща,
             Одежду бѣлую въ рукахъ своихъ держаща,
             Котору будто бы трудясь наединѣ,
             Сумбека, въ знакъ любви, отправила ко мнѣ.
   195          Питая на ея усердiе надежду,
             Дерзаю облещись во свѣтлую одежду,
             Изъ рукъ подателя спѣшу ее извлечь;
             Но внемлю страшную невольникову рѣчь:
             О Царь! вѣщаетъ онъ, отринь сiе убранство;
   200          Я помню и въ моихъ оковахъ Христiянство;
             Я нѣкогда твоимъ рабомъ въ Россiи былъ,
             Я вѣренъ былъ тебѣ, а ты меня любилъ.
             О естьли, Государь! подаркомъ симъ прельстишься,
             И имъ покроешься, то жизни ты лишишься.
   205          Раба я познаю, и вѣрить не хощу;
             Злословiю его свирѣпымъ взоромъ мщу;
             Сей рабъ изъ рукъ моихъ одежду вырываетъ,
             Онъ ею и главу и тѣло обвиваетъ.
             Какой тогда я страхъ и ужась ощутилъ!
   210          Невольникъ палъ, взревѣлъ, и духъ свой изпустилъ!
             Велико для меня такое увѣренье;
             Но могъ ли я имѣть къ Сумбекѣ подозрѣнье?
             Весь дворъ позналъ о сей опасности моей;
             Тогда вбѣжалъ ко мнѣ мой вѣрный другъ Гирей:
   215          Спѣши отсель! спѣши! со трепетомъ вѣщаетъ,
             Сагрунъ противъ тебя Казанцовъ возмущаетъ;
             Сумбека ищетъ средствъ Алея отравить;
             Османъ тебя грозитъ злодѣйски умертвить;
             Бѣги отсель! уже Казанска чернь мутится;
   220          Моею помощью тебѣ не можно льститься;
             Я слабъ противу ихъ, и только то могу,
             Что тайно отъ злодѣйствъ Алея собрегу,
             Потомъ погибну самъ!… То слово грудь пронзило,
             Оно стрѣлѣ меня подобно уязвило;
   225          Окамененъ смотрю на друга моего,
             И вдругъ въ объятiя кидаюся его,
             И вопiю къ нему: Не йду, мой другъ! отсюду;
             Пускай я жертвою моихъ злодѣевъ буду!
             За что тебѣ страдать? живи! мой другъ, живи!
   230          Да злобу утушитъ Казань въ моей крови.

                       Незапно слышится волненiе народно;
             Погибнуть я хотѣлъ изъ храма неизходно;
             Спасай себя! спасай! Гирей мнѣ съ плачемъ рекъ,
             И силою меня подъ мрачный сводъ повлекъ.
   235          Когда наполнился Сумбекинъ дворъ народомъ,
             Провелъ меня Гирей изъ града тайнымъ ходомъ,
             И скрылся отъ меня…. Унылъ, окамененъ,
             Я шелъ, бiя себя во грудь, отъ градскихъ стѣнъ;
             Вручилъ я жизнь свою на произволъ судьбинѣ,
   240          И долго странствовалъ по дебрямъ и въ пустынѣ;
             Зри рубища сiи, и бѣдность зри мою!
             Пустынникъ нѣкiй далъ одежду мнѣ сiю.

                       Коль поздно хитрость я Сумбекину примѣтилъ!
             Страхъ гналъ меня отъ ней, я страхъ на Волгѣ встрѣтилъ.
   245          Пловущихъ войскъ твоихъ опасность я узрѣлъ,
             Топила ихъ вода, предъ ними громъ гремѣлъ;
             Отъ волнъ и отъ небесъ гонимыя страдали,
             Въ нихъ пламень съ береговъ враги твои кидали;
             Твоимъ воителямъ спасенья нѣтъ нигдѣ:
   250          Смерть видятъ на земли, смерть видятъ на водѣ!
             Теку на помощь къ нимъ, прошу, повелѣваю,
             Къ Ордынцамъ вопiю, къ Россiянамъ взываю;
             Смирилися враги, и буря и вода.
             По томъ склонилъ мое стремленiе сюда.
   255          Я зналъ, что воинство отъ глада изтлѣвало,
             И воздухъ васъ мертвилъ и солнце убивало;
             Врачебную траву и пищу вамъ принесъ.
             Но только я вступилъ въ дремучiй близкiй лѣсъ,
             Тамъ старецъ нѣкакiй предсталъ передо мною,
   260          Онъ есть свиданiя съ моимъ Царемъ виною….

                       Полстадiи прешли бесѣдуя они,
             И видятъ межъ древесъ сверкающи огни,
             Къ которымъ спутники чѣмъ ближе подвизались,
             Тѣмъ далѣе огни отъ оныхъ уклонялись:
   265          И вдругъ склубившись ихъ къ пещерѣ привели:
             Лежаща старца тамъ на камнѣ обрѣли:
             На персяхъ у него какъ ленъ брада лежала,
             Премудрость на его лицѣ изображала;
             Священну книгу онъ, чело склоня, читалъ;
   270          Увидя предъ собой пришельцевъ, бодръ возсталъ.
             Прiятнымъ воздухъ весь наполнился зефиромъ,
             И старецъ рекъ Царю: Гряди въ пустыню съ миромъ!
             Какъ въ солнечныхъ лучахъ играюще стекло,
             Покрылось Царское веселiемъ чело:
   275          Но стыдъ при радости въ лицѣ изобразился:
             Сiяньемъ озаренъ, рукою онъ закрылся,
             Позналъ во старцѣ онъ пустынника сего,
             Который въ путь нейти увѣщавалъ его,
             И щитъ ему вручилъ; онъ рекъ: взирать не смѣю,
   280          Я сердца чистаго, о старче! не имѣю;
             Сумнѣньемъ и тоской терзается оно;
             Твое свѣтло какъ день, мое какъ нощь темно,
             Могу ль бесѣдовать?… Душевну видя муку,
             Пустынннкъ простиралъ ко Iоанну руку,
   285          И возвѣстилъ ему: печаль твою забудь,
             Примѣромъ мужества главамъ вѣнчаннымъ будь,
             Ты крѣпостью своей, терпѣнiемъ, бѣдами,
             Какъ злато чрезъ огонь, очистилъ духъ трудами;
             Но паче тѣмъ себя во славѣ утвердилъ,
   290          Что льстящую тебѣ фортуну побѣдилъ;
             Безбожiе ты зрѣлъ подъ видомъ Махомета:
             И естьли бы его не отженилъ совѣта,
             Тебя бы страшный громъ мгновенно поразилъ,
             И въ бездну вѣчныхъ мукъ на вѣки погрузилъ.
   295          Теперь противъ страстей возставъ какъ храбрый воинъ,
             Небесъ вниманiя и славы ты достоинъ;
             Они велѣли мнѣ гремящею трубой,
             Твой разумъ испытать, бесѣдуя съ тобой:

                       Се каменна гора, се поле передъ нами;
   300          Тамъ видишь ты стези усыпанны цвѣтами;
             Зефиры царствуютъ, утѣхи видны тутъ;
             Подъ тѣнью мачтовыхъ древесъ они живутъ;
             Безцѣнны бисеры идущимъ предлагаютъ,
             Вѣнцы на нихъ кладутъ, въ нихъ страсти возжигаютъ;
   305          Которы наконецъ преобращаясь въ ядъ,
             Изъ сихъ прекрасныхъ мѣстъ влекутъ идущихъ въ адъ.

                       Гора является ужасною въ началѣ,
             Но страховъ меньше тамъ; чѣмъ ты возходишь далѣ:
             Тамъ встрѣтишь пламенемъ зiяющихъ змiевъ;
   310          Висящiя скалы, услышишь звѣрскiй ревъ;
             Стези препутанны, какъ верви, кривизнами,
             И камни сходные движеньемъ со волнами,
             Когда вниманiемъ не будешь подкрѣпленъ,
             Падешь въ развалины разбитъ и ослѣпленъ.
   315          Но естьли твердости душевной не погубишь,
             По долгомъ странствiи труды свои возлюбишь,
             Увидишь вскорѣ ты небесный чистый свѣтъ!
             Во храмъ пророчества твой Богъ тебя зоветъ,
             О Царь мой! избирай изъ двухъ стезю едину,
   320          И знай, что я тебя на трудной не покину.

                       Какъ нектаръ Iоаннъ въ бесѣдѣ сей вкушалъ;
             Взявъ руку старцеву къ горѣ онъ поспѣшалъ,
             И рекъ: Иду съ тобой на твой совѣтъ въ надеждѣ;
             Но сей хотѣлъ склонить ко сну Алея прежде,
   325          Дабы единый Царь позналъ судьбу небесъ:
             Напитокъ нѣкакiй сопутнику поднесъ,
             Который силы въ насъ тѣлесны ослабляетъ,
             И вдругъ у дна горы Алея усыпляетъ.

                       Царю пустынникъ рекъ: Иди, и буди смѣлъ!
   330          По томъ на крутизну горы его повелъ;
             По дебрямъ провождалъ, держа его рукою,
             Въ немъ силы ободривъ бесѣдою такою:
             О Царь! вѣщаетъ онъ, себя ты ввѣрилъ мнѣ,
             Во мрачной сей нощи, въ незнаемой странѣ;
   335          Сумнѣнiемъ твоей души не возтревожилъ,
             И тѣмъ вниманiе мое къ тебѣ умножилъ;
             Я дружество тебѣ взаимно докажу;
             О имени моемъ, о званiи скажу:
             Познай во мнѣ того, которому гонитель,
   340          И ближнiй сродникъ былъ, усопшiй твой родитель;
             Я тотъ, котораго онъ презрилъ родъ и санъ:
             Я есмь нещастливый пустынникъ Вассiянъ [11],
             Но горести мои и слезы я прощаю,
             И сыну за отца любовью отомщаю;
   345          Не онъ мнѣ былъ врагомъ, враги мои льстецы,
             Преобращающи въ колючiй тернъ вѣнцы;
             Я былъ гонимъ отъ нихъ. За слезы и терпѣнье,
             Душевное теперь вкушаю утѣшенье;
             И естьли слушаетъ Господь молитвъ моихъ,
   350          Враговъ моихъ проститъ; молюся я за нихъ.
             Мнѣ рай, душевный рай, въ пустынѣ отворился;
             Я тридесяти лѣтъ въ пустыню водворился;
             Здѣсь плачу о грѣхахъ мiрскихъ наединѣ;
             Нѣтъ злата у меня, чего бояться мнѣ?
   355          Тѣ, кои приключить мнѣ бѣдство уповали,
             Тѣ злобствуя, мнѣ жизнь святую даровали…
             Гряди! мужайся Царь!… смотри на сихъ змiевъ;
             Они, срѣтая насъ, обуздываютъ гнѣвъ;
             Здѣсь камни дикiе устроились вратами,
   360          Широкiй путь отверзтъ идущимъ тѣснотами;
             Кремни содѣлались зеленою травой;
             Се награждается, о Царь! мой трудъ и твой;
             Пойдемъ!… Идущiе всѣ силы вновь подвигли,
             И горныя они вершины вдругъ достигли.
   365                    Уже по розовымъ они грядутъ цвѣтамъ;
             На самой вышинѣ строенье зримо тамъ:
             Не марморомъ оно, не кровлею златою,
             Оно гордилося прiятной простотою;
             Развѣсисты древа стояли близь его,
   370          Зеленый зрѣлся холмъ подпорой у него;
             Тамъ нѣжилась кругомъ роскошная природа;
             Во зданiе сiе не видно было входа.

                       Водимый тако Царь пустынникомъ, молчалъ;
             Но духомъ возмущенъ, смутился и вскричалъ:
   375          Я чувствую тщеты со трономъ сопряженны;
             Колико предъ Царемъ пустынники блаженны!
             Какъ тихая вода, ихъ сладкiй вѣкъ течетъ;
             Хощу въ пустынѣ жить! стоная Царь речетъ;
             Или, о старче! вынь изъ сердца смертно жало,
   380          Меня видѣнiе которымъ поражало;
             Оно напастiю грозило мнѣ такой,
             Которая уже отъемлетъ мой покой;
             Открой судьбину мнѣ! Взглянувый кроткимъ взоромъ,
             Пустынникъ ободрилъ Монарха разговоромъ:
   385          Уединенiя желаешь ты вотще;
             Ты долженъ царствовать до старости еще;
             Судьба, которую ничто не умоляетъ,
             Короны бремя несть тебя опредѣляетъ;…
             Угрозъ сердитаго видѣнья не забудь;
   390          Коль хощешь щастливъ быть, Царемъ правдивымъ будь.
             Но трудно достигать намъ тайности небесной,
             Доколь мы плотiю одѣяны тѣлесной;
             Превѣчную судьбу отъ смертнаго очей
             Сокрылъ на вѣки Богъ во глубинѣ ночей.
   395          Сiяньемъ окруживъ Царя, сiе вѣщаетъ,
             И духомъ онъ его на небо возхищаетъ,
             Гдѣ животворный огнь, какъ свѣтлый токъ течетъ;
             Градъ Божiй указавъ, Вассьянъ Царю речетъ:
             Здѣсь пламенны стоятъ во мракѣ Херувимы
   400          Стрегущи дверь судебъ, и имъ судьбы не зримы;
             Превыше сихъ, гдѣ звукъ небесныхъ слышенъ лиръ,
             Неосязаемый, но чувственный есть мiръ;
             Сей мiръ блистательный, прiятный и нетлѣнной;
             Есть въ Духѣ Божiемъ чертежъ всея вселенной;
   405          Тамъ солнца нѣтъ во дни, и нѣтъ луны въ ночи,
             Но вѣчно тамъ горятъ Всевышняго лучи.
             Се! зришь обители, которыя Содѣтель
             Устроилъ, гдѣ вмѣщать священну добродѣтель;
             Селеньемъ Ангельскимъ сiи мѣста зовутъ,
   410          Нетлѣнны въ храминахъ нетлѣнныхъ здѣсь живутъ:
             Которы Бога чтутъ, пороки отметаютъ,
             Тѣ скоро въ сей предѣлъ по смерти возлетаютъ.
             Здѣсь предка твоего Создатель помѣстилъ,
             Который полночь всю крещеньемъ просвѣтилъ.
   415          На третьемъ небеси Владимиръ обитаетъ,
             И Божiй видя ликъ, восторгомъ духъ питаетъ.
             Се! Ольга мудрая, прiемля горнiй свѣтъ,
             Въ безсмертныхъ радостяхъ съ безплотными живетъ;
             Превыше всѣхъ планетъ и движимаго неба,
   420          Къ веселiямъ вознесъ Господь съ Борисомъ Глѣба;
             Се! храбрый Александръ, включенъ въ верховный санъ;
             Се! общiй сродникъ нашъ, се! дѣдъ твой Iоаннъ.
             Являются очамъ всѣ души тамъ святыя,
             Которыми по днесь спасается Россiя;
   425          На небѣ Iоаннъ живущу мать узрѣлъ,
             Вокругъ ея главы изъ звѣздъ вѣнецъ горѣлъ;
             Увы! вскричалъ въ слезахъ, назначеноль судьбою,
             Мнѣ въ небѣ обитать, любезна мать! съ тобою?
             Въ восторгахъ онъ желалъ ее облобызать,
   430          Но тѣла не возмогъ устами осязать;
             То былъ единый духъ; и Вассiянъ вѣщаетъ:
             Пойдемъ отсель! тебя сей нѣжный видъ смущаетъ,
             Имѣющъ радости сiянiе въ лицѣ,
             Царю отецъ его встрѣчается въ вѣнцѣ;
   435          И Царь сiи слова отъ Вассiяна внемлетъ:
             Воззри, какую мзду мужъ праведный прiемлетъ!
             И наша въ Божествѣ почерпнута душа,
             Оковы плотскiя и узы разрѣша,
             Достигнуть райскаго свѣтилища удобна,
   440          Когда на сей землѣ была чиста, незлобна,
             Изчезнетъ передъ ней сгущенный звѣздный мракъ;
             Познаетъ все она, увидитъ Божiй зракъ.

                       Уже я познаю, въ восторгѣ Царь вѣщаетъ,
             Что Богъ и въ жизни сей твой разумъ просвѣщаетъ;
   445          И то, что намъ сулятъ по смерти небеса,
             То видятъ на земли премудрыхъ очеса;
             Твои уста мнѣ гладъ и бури предсказали,
             И бѣдствiя меня предвидѣнны терзали;
             Прости ты, отче мой! сумнѣнью моему,
   450          Твой свѣтъ не могъ прогнать мою душевну тму.
             Коль мрачны Царскiе безъ мудрости престолы!
             Вѣщалъ, и старцевы сiи внималъ глаголы:
             О! естьли, Iоаннъ, позналъ я что нибудь,
             Смиренна жизнь моя мнѣ сей отверзла путь;
   455          Душѣ отъ сей земли на небо есть дорога;
             Душа есть точное изображенье Бога,
             Живетъ и движится въ объятiяхъ Его;
             Нашъ духъ есть лучь живый, Богъ солнце у него!
             Отъ мысли сей въ моихъ мольбахъ не удаляюсь
   460          И сердцемъ въ небеса всечасно возкриляюсь.
             Что могъ проразумѣть о будущей судьбѣ,
             О Царь! открою то во храмѣ и тебѣ;
             Оставимъ небеса; но тайны сей во вѣки
             Да слышать отъ тебя не будутъ человѣки!
   465          Отверзу взоръ тебѣ на будущiе дни,
             Гряди!… И шествуютъ ко зданiю они.
             Врата, которыя между стѣнами крылись,
             Врата нетронуты входящимъ отворились;
             Съ священнымъ трепетомъ грядетъ за старцемъ Царь,
   470          И видитъ посредѣ устроенный олтарь;
             Подъ нимъ живой воды извился ключь бiющiй,
             Пустынникъ, къ олтарю рукой Царя ведущiй,
             На персты взявъ воды, къ Монарху приступилъ,
             Онъ очи и чело Царево окропилъ.
   475          Какъ нѣкая кора съ очей его низпала,
             Очистился олтарь, мгновенно тма пропала,
             И будто усладилъ Царя прiятный сонъ;
             Что вижу предъ собой? вѣщаетъ старцу онъ;
             Или я пренесенъ въ небесную вершину?…
   480          Ты видишь, старецъ рекъ, божественну судьбину;
             Колѣна преклони! се книга предлежитъ;
             Зри буквы тайныя. И Царь на книгу зритъ:
             Крестообразно вкругъ нее лучи спирались,
             Въ ней сами отъ себя листы перебирались.
   485          Какъ чистою брега наполненны водой,
             Являютъ небеса свѣтящи надъ рѣкой:
             Во книгѣ ясно такъ изображенно зрится,
             Чему назначено въ грядуще время сбыться.
             Недвижимъ зритель былъ, пустынникъ замолчалъ.
   490          Се! вижу я себя! въ восторгѣ Царь вскричалъ,
             Безъ долговремянной и многотрудной брани,
             Врата отверзлися мнѣ гордыя Казани;
             Ордынскiй сильный Царь у ногъ моихъ лежитъ,
             Приноситъ Волга дань, Кавкасъ отъ стрѣлъ дрожитъ;
   495          Смущенна Астрахань упала на колѣни:
             Уже моихъ знаменъ въ Сибирь простерлись тѣни;
             На Шведовъ громъ падетъ изъ храбрыхъ Росскихъ рукъ,
             Вкругъ Белта внемлю я Московской славы звукъ;
             Мятежная Литва, какъ агнецъ, усмирилась,
   500          И Нарва съ трепетомъ Россiи покорилась;
             Тревожный Новгородъ на вѣки укрощенъ:
             Побѣдами покой народамъ возвращенъ;
             Поляковъ усмиривъ, я царствую во славѣ;
             Сосѣдямъ миръ дарю, и миръ моей державѣ….
   505          Престань тщеславиться! смиренный старецъ рекъ,
             И знай, что ты не Богъ, но смертный человѣкъ;
             Блаженства самъ себѣ не можешь ты устроить,
             Коль щастьемъ Богъ тебя не хощетъ удостоить.

                       На оживленныя картины взоръ простри;
   510          Будь твердъ, и суету земнаго щастья зри:
             Вдругъ виды страшные Монарха поражаютъ;
             Тамъ отрока въ крови листы изображаютъ;
             Обвившись змiй кругомъ, гортань его грызетъ,
             Кто отрокъ сей? Монархъ ко старцу вопiетъ.
   515          Я зрю жену надъ нимъ рыдающу, стенящу,
             Терзающу власы, и жизнь пресѣчь хотящу….
             Ты видишь мать его, вѣщаетъ Вассiянъ,
             Се сынъ твой! се твоя супруга, Iоаннъ!
             О славолюбiя неслыханное дѣйство!
   520          Корысти поострятъ убiйцевъ на злодѣйство;
             Димитрiй въ юности увянетъ, яко цвѣтъ.
             Царь стонетъ, и едва на землю не падетъ;
             Но въ немощи его пустынникъ подкрѣпляетъ;
             Во свѣтлыхъ небесахъ Димитрiя являетъ.
   525          Скрѣпися, рекъ Царю, во славѣ сына зри,
             Какой не многiе причастны суть Цари;
             Неувядаему корону онъ получитъ;
             Во адѣ вѣчный огнь его убiйцевъ мучитъ.

                       Спокоило Царя видѣнiе сiе;
   530          Но гдѣ, онъ вопросилъ, потомство гдѣ мое?
             Какъ вихремъ нѣкакимъ мгновенно отдѣлились,
             Вдругъ многiе листы во книгѣ преложiлись.
             Не все изпытывай, пустынникъ рекъ Царю;
             Я вѣтьви твоего потомства отворю:
   535          Ѳеодоръ царствуетъ! не буди безотраденъ;
             Но въ немъ изсякнетъ кровь, онъ кончитъ жизнь безчаденъ.

                       Со стономъ Iоаннъ, потупя взоръ, молчалъ;
             По томъ на небеса возведъ глаза вскричалъ:
             Ты, Боже! зиждешь все, Твоя да будетъ воля!
   540          Тобой предписана моя мнѣ въ жизни доля;
             Но мучится мой духъ, и слезный токъ течетъ,
             Что корень Рюриковъ судьбина пресѣчетъ.
             Не сѣтуй! старецъ рекъ: твой плодъ не изтребится,
             Но долженъ въ нѣдра онъ на время углубиться,
   545          Въ благословенной онъ утробѣ прозябетъ,
             И выступитъ по томъ торжественно на свѣтъ;
             Отъ вѣтви, Царскому колѣну прiобщенной,
             Изыдутъ отрасли въ Россiи возмущенной;
             Какъ сильный кедръ, они до облакъ возрастутъ,
   550          Народы ликовать подъ сѣнью ихъ придутъ;
             Россiя возгремитъ, и славу узритъ нову!
             Но нынѣ обрати твой взоръ ко Годунову,
             И другъ и родственникъ онъ сына твоего;
             По немъ прiемлюща ты зришь вѣнецъ его;
   555          Ты видишь вкругъ его рѣками кровь текущу,
             Стенящу истинну, невинность вопiющу.

                       Царь въ черныхъ мракахъ зритъ преемника сего;
             Какъ облакъ носится печаль кругомъ его;
             Не веселитъ души ни трономъ онъ, ни славой;
   560          Рукою держитъ мечь, другой сосудъ съ отравой;
             Крѣпитъ на тронѣ власть кровавымъ онъ перомъ;
             Но видитъ молнiи, вдали внимаетъ громъ,
             Смущенные глаза на тучу взводитъ черну,
             И Годунова тронъ подобенъ зрится терну.
   565                    Кто дни спокойствiя Царева погасилъ?
             У Вассiяна Царь со стономъ вопросилъ.
             Раскаянье и грѣхъ, пустынникъ отвѣчаетъ,
             Убiйца Дмитрiевъ отравой жизнь скончаетъ.
             Смотри, какъ дѣйствуетъ въ его утробѣ ядъ;
   570          Отрепьева на тронъ Поляки протѣснятъ;
             Димитрiй убiенъ, но имянемъ возстанетъ;
             Отмщенье въ образѣ чернца перуномъ грянетъ,
             И сына Царскаго на тронѣ умертвитъ.
             Но горести въ Москвѣ Отрепьевъ оживитъ;
   575          Не есть и не было толикихъ золъ примѣра:
             Благочестивая тѣснима будетъ вѣра;
             Въ Россiи тишина изчезла, яко дымъ,
             Тамъ страждетъ Патрiархъ въ темницѣ Iакимъ;
             Латинской вѣрою и лестью упоенный,
   580          Игнатiй жезлъ беретъ и санъ первосвященный;
             Ко благочинiю утратилась любовь;
             Сыновъ отечества рѣкой лiется кровь.
             Изъ рукъ Отрепьева перунъ въ столицѣ грянулъ;
             Но Шуйскiй на него съ мечемъ отъ сна возпрянулъ;
   585          Онъ, пламенникъ нося, отъ Россовъ гонитъ страхъ,
             Предавъ огню чернца, его развѣялъ прахъ,
             Ты видишь Шуйскаго, носящаго корону;
             Но зло къ Россiйскому прильнетъ, какъ язва, трону.
             Междоусобiе въ Россiянахъ горитъ,
   590          Се жало на него злонравiе остритъ!
             Забвенна древняя твоимъ народомъ слава;
             На царство Польскаго онъ призвалъ Владислава;
             И въ ризу черную Василiй облеченъ,
             Постриженъ, и врагамъ отечества врученъ.
   595          Все царство мракъ покрылъ; ищи въ темницѣ свѣта!

                       Являетъ онъ Царю въ оковахъ Филарета;
             Въ темницу вверженный, но въ ней, неустрашимъ,
             Изъ Польши пишетъ онъ къ собратiямъ своимъ,
             Дабы въ любви сердца къ отечеству крѣпили,
   600          Вѣнца Россiйскаго Литвѣ не уступили;
             Нещастный старецъ зритъ оковы, пламень, мечь;
             Безсильна смерть его къ предательству привлечь;
             Онъ славу соблюсти отечество заставитъ,
             И пастырствомъ свой санъ въ Москвѣ по томъ прославитъ.
   605          Се нощь скрывается; зри солнечный возходъ!
             Романовыхъ грядетъ отъ Филарета родъ;
             Явится въ полномъ онъ сiяньи при началѣ,
             И больше свѣта дастъ, чѣмъ въ вѣчность пройдетъ далѣ.
             Увы! доколь заря въ Россiи не взойдетъ,
   610          На всю твою страну глубокiй мракъ падетъ!
             Се тронъ колеблется, хранимый многи вѣки;
             Москву наполнили Поляки, будто рѣки;
             Забвенны древнiе природные Князья;
             Ты стонешь, Iоаннъ! стеню и плачу я;
   615          Иноплеменники Москвою овладѣли…
             При семъ видѣнiи небесны своды рдѣли;
             Опустошенныя открылися поля;
             Кровавые ручьи, багровая земля;
             Разтерзанны тѣла гробовъ не обрѣтаютъ,
   620          И птицы хищныя надъ ними вкругъ летаютъ.
             Отринула Москва отъ персей томныхъ чадъ.
             Къ Россiйскимъ ратникамъ приходитъ блѣдный гладъ;
             Мечи изъ рукъ падутъ, душевны тлѣютъ силы;
             Преобращаются вкругъ стѣнъ шатры въ могилы;
   625          И гладъ бы мужества остатки погасилъ,
             Когда бы Мининъ искръ въ сердцахъ не воскресилъ.
             Сей другъ отечества на бѣдность взоръ возводитъ,
             Беретъ сокровища, къ Пожарскому приходитъ;
             Богатство тлѣнъ и прахъ, но славно есть оно,
   630          Коль будетъ общему добру посвящено.
             Позналъ имѣнiя такую Мининъ цѣну;
             Онъ злато изострилъ, дабы сразить измѣну;
             Россiйской храбрости удерживаетъ вѣсъ,
             И се разитъ Орла Россiйскiй Геркулесъ!
   635          Какъ бурный вихрь Москву Пожарскiй окружаетъ,
             Кидаетъ молнiи, Поляковъ поражаетъ;
             Съ другой страны даритъ отечеству покой,
             Бросая громъ на нихъ Димитрiй Трубецкой.

                       Сей родъ со времянемъ съ тѣмъ родомъ съединится,
   640          Отъ коего пѣвецъ Казанскихъ дѣлъ родится;
             Увидѣть свѣтъ ему судьбина повелитъ,
             Гдѣ Польшу бурный Днепръ съ Россiею дѣлитъ.
             Прости, коль онъ тебя достойно не прославитъ,
             Любовь къ отечеству писать его заставитъ.
   645                    Но взоры Iоаннъ къ Героямъ устреми,
             И черную печаль отъ сердца отъими;
             Пожарскiй съ Трубецкимъ побѣду совершаютъ;
             Женутъ враговъ, разятъ, и въ бѣгство обращаютъ.
             Очистились теперь отъ мрака небеса.
   650          Москвѣ возвращена и слава и краса;
             Пожарскому вѣнецъ народомъ поднесется,
             Но сей великiй мужъ отъ царства отречется,
             Своею кротостью Монарховъ превзойдетъ;
             Избратъ Романова на царство дастъ совѣтъ;
   655          Въ уединенiе по томъ возхощетъ скрыться;
             И Филаретовъ сынъ со славой воцарится.
             Смотри, какъ мать ему принять вѣнецъ претитъ,
             Колеблемый престолъ душѣ ея не льститъ,
             И сына образу въ слезахъ она вручаетъ;
   660          Сигклитъ его беретъ, и бармами вѣнчаетъ:
             На царство отрокъ сей со славою вступилъ,
             И жало Польскаго дракона притупилъ;
             Склоненную главу при немъ подъемлетъ царство,
             Прiосѣнилося спокойствомъ государство.
   665          Прiемлетъ сынъ его корону Алексѣй,
             Законодателемъ владѣтель будетъ сей;
             Благоустройство онъ даетъ своей державѣ,
             Уготовляется Россiя къ новой славѣ.
             Преемникомъ своимъ онъ сына наречетъ;
   670          Но смерть Ѳеодора въ цвѣтущи дни ссѣчетъ.
             Горька отечеству такая будетъ трата!
             Оставитъ по себѣ юнѣйшаго онъ брата.

                       Что вижу? Царь вскричалъ: Что вижу я? Скажи!
             Родятся новые въ Россiи мятежи:
   675          Зрю вкупѣ двухъ Царей, и вижу двѣ короны,
             Трепещетъ стольный градъ, трепещутъ Царски троны!
             Разторглось дружество и братская любовь,
             Въ Москвѣ грабежъ и вопль, течетъ по стогнамъ кровь,
             Кто сей нещастный мужъ не крестъ въ слезахъ взираетъ,
   680          И за власы влекомъ, на копьяхъ умираетъ?
             Кто хитрая сiя и гордая жена,
             Мнѣ, видится въ вѣнцѣ мечемъ воружена?
             Свирѣпыя змiи свои разверзли зѣвы,
             Хотящи жалами язвить уста Царевы [12],
   685          Но вдругъ печальная простерлась тишина,
             Междоусобная укрощена война;
             Кто отрокъ сей, скажи, что громы взявъ рукою,
             Разитъ мятежниковъ для общаго покою?
             Коварство плачуще у ногъ его лежитъ,
   690          Злоумышленiе отъ стрѣлъ его бѣжитъ.
             Но что! не новые ль раждаются народы?
             Иль въ годъ вмѣстилися безчисленные годы?
             Столицу вижу я, но вижу не мою!
             Въ Москвѣ Россiянъ зрю, но ихъ не познаю!
   695          Се Царь, оставивъ тронъ, простеръ къ работѣ руки,
             Цвѣтутъ кругомъ его художества, науки.
             Или я вижу сонъ, иль очарованъ взглядъ?
             Се вдругъ раждается у Белта пышный градъ?
             Скажи, коликими созижденъ онъ Царями?
   700          Единымъ!… Сей единъ да чтится олтарями…
             Державу осѣнитъ сей мужъ, какъ нѣкiй кедръ….
             Се Богъ, иль человѣкъ?… Се твой потомокъ Петръ!
             Онъ людямъ дастъ умы, дастъ образъ нравамъ дикимъ,
             Россiи нову жизнь, и будетъ слыть Великимъ.
   705          Свѣтило оное вначалѣ мракъ затмитъ.
             Сестра противъ него злодѣевъ устремитъ,
             Ты видишь, какъ она владѣть престоломъ жаждетъ!
             Москва отъ хитрости Софiи гордой страждетъ:
             Стрѣльцы Матвеева безвинну кровь лiютъ,
   710          Се чашу смертную Нарышкины пiютъ.
             Но зри Петра своимъ народомъ окруженна,
             Его перуномъ лесть и гордость пораженна:
             Тамъ гонитъ онъ за Днепръ съ полей Полтавскихъ Льва;
             И видитъ новый градъ во дни его Нева.
   715          Парящимъ онъ орломъ въ чужихъ странахъ явился;
             Весь свѣтъ его трудамъ и свойствамъ удивился;
             Превыше смертныхъ силъ подъемлетъ онъ труды;
             Се флотъ, се воинство, науки и суды;
             Его перунъ въ моряхъ, и громъ на сушѣ грянулъ;
   720          Но въ самыхъ торжествахъ сей мудрый Царь увянулъ!…
             Смущенъ прiятною и жалостной мечтой,
             Воскрикнулъ Iоаннъ: о грозна смерть! постой!
             Оставь потомка мнѣ! Но свѣтъ Петра объемлетъ,
             И Царь сiи слова отъ Вассiяна внемлетъ:
   725          Сей мужъ великими дѣлами долго жилъ,
             И жизнямъ Богъ предѣлъ и славѣ положилъ;
             Пресвѣтлый духъ Петромъ на небо преселится;
             Но онъ въ другомъ лицѣ на землю возвратится.
             Познаетъ свѣтъ, когда его прервется вѣкъ,
   730          Лишь только по тому, что былъ онъ человѣкъ.
             Во всей подсолнечной сей мужъ себя прославитъ;
             Онъ въ плачѣ по себѣ Россiю всю оставитъ.
             Образованiе душѣ и славѣ сей,
             Въ крови Нарышкиной устроитъ Алексѣй;
   735          Примѣромъ будетъ онъ всего земнаго круга.
             Взойдетъ на Царскiй тронъ по немъ его супруга;
             И славы странъ твоихъ прiумножая звукъ,
             Оставитъ Аннѣ тронъ его безчадный внукъ…
             И се, Россiйскаго къ усугубленью свѣта,
   740          Петрова Дщерь грядетъ на тронъ, Елисавета;
             Ознаменуется правленiе сiе
             Щедротой, щастiемъ и кротостью ее;
             При ней разторгнутся наукъ словесныхъ узы,
             Россiю посѣтятъ возлюбленныя Музы;
   745          Сѣдящи миртовыхъ древесъ въ густой тѣни,
             На лирахъ возгласятъ они златые дни;
             Подъ скипетромъ ея цвѣтутъ обильны нивы,
             Корону обвiютъ и лавры и оливы,
             Науки процвѣтутъ какъ новый виноградъ,
   750          Шуваловъ ихъ раститъ, Россiйскiй Меценатъ.

                       Но кое зрѣлище въ восторгъ мой духъ приводитъ?
             Свѣтило новое въ странѣ полночной всходитъ,
             Вѣщаетъ Iоаннъ…. Теряется мой взоръ;
             Колики радости, какой торжествъ соборъ!…
   755          Се! лучшая времянъ, пустынникъ рекъ, судьбина,
             Прiемлетъ царствiя вожди ЕКАТЕРИНА,
             Премудрость съ небеси въ полночный край сойдетъ,
             Блаженство на престолъ въ лицѣ ея взведетъ,
             Предъ Ней усердiемъ отечество пылаетъ;
   760          Любовь цвѣтами путь Ей къ трону устилаетъ,
             Тѣсна Ея лучамъ Россiйская страна,
             Должна бы озарять вселенну всю Она;
             Божественны Она народамъ дастъ уставы,
             Гласящи подданныхъ и Государей правы;
   765          Содѣйствуетъ Ея намѣренiямъ Богъ;
             Устроитъ совѣсти и милостямъ чертогъ.
             Она стенанiю вдовицъ и сирыхъ внемлетъ,
             Отверженныхъ дѣтей подъ свой покровъ прiемлетъ,
             Питаетъ, грѣетъ ихъ, имъ нову жизнь даетъ;
   770          Судя преступниковъ, какъ Матерь слезы льетъ;
             Дать подданнымъ покой, лишается покою,
             И щедрости лiетъ на всѣхъ людей рѣкою.
             Учися царствовать, учися ты у Ней;
             Будь подданныхъ отцемъ и жизни ихъ жалѣй!
   775          Какъ крины процвѣтутъ въ Ея державѣ грады,
             Упьются тишиной, насытятся отрады;
             Училища при Ней какъ маслины цвѣтутъ;
             Куда свой взоръ простретъ, сiяетъ благо тутъ.
             Въ великой сей душѣ вмѣщенная Россiя,
   780          Преобразивъ свой видъ, увидитъ дни златыя.
             ЕКАТЕРИНА вѣкъ Астреинъ возвратитъ;
             Что въ мысляхъ Петръ имѣлъ, то дѣломъ совершитъ;
             Отъ гордыхъ пирамидъ и титловъ отречется,
             Но Матерью Она сердцами наречется;
   785          Прибѣжищемъ Она народамъ будетъ всѣмъ:
             Прiидутъ къ ней Цари, какъ въ древнiй Виѳлiемъ,
             Не злато расточать, не зданiямъ дивиться
             Прiидутъ къ ней Цари, но царствовать учиться.
             Блаженствомъ озаритъ отечество Она,
   790          Въ трудахъ Ее найдутъ Аврора и Луна.
             Но буря бранная правленiе тревожитъ,
             Шумитъ, и тѣмъ лучей вѣнца и трона множитъ;
             Кротка въ отечествѣ, премудра въ тишинѣ,
             Явилась грозною и страшной на войнѣ;
   795          Чрезъ дальныя моря восточнымъ движитъ краемъ,
             Вѣнцы и славный миръ прiемлетъ за Дунаемъ.
             Зри новый на челѣ ЕКАТЕРИНЫ лавръ,
             Подносятъ ей вѣнцы Херсонъ и древнiй Тавръ.
             Восточну трепетать Луну Она заставитъ,
   800          Сарматовъ укротивъ, свой вѣкъ Она прославитъ.
             Всеплоднымъ цвѣсть полямъ въ отечествѣ велитъ;
             Разширивъ свой предѣлъ, народы въ немъ селитъ;
             Въ пространствѣ черныя восточныя пучины
             Шумитъ названiе Второй ЕКАТЕРИНЫ;
   805          Россiйски корабли черезъ Босфоръ летятъ,
             Югъ, западъ и востокъ, весь сѣверъ богатятъ.
             Увеселятъ Ее не лавры, не оливы,
             То сердце усладитъ, что люди съ Ней щастливы;
             Утѣшитъ страждущихъ, нещастныхъ оживитъ,
   810          Побѣдой возгремѣвъ, щедротой удивитъ;
             Возвыситъ разумы, Она исправитъ нравы,
             Достигнетъ мудростью безсмертной въ мiрѣ славы!

                       Се Павелъ! старецъ рекъ, душа Ея и кровь.
             Зри! коль сильна къ Нему народная любовь;
   815          Приходитъ смерть къ нему въ дни юности съ косою,
             Народъ потокомъ слезъ кропится какъ росою;
             Проникнулъ небеса ЕКАТЕРИНИНЪ стонъ.
             И паки возвращенъ и Ей и Россамъ Онъ,
             И вскорѣ томная утѣшилась Россiя.
   820          Се! входитъ съ Павломъ въ бракъ прекрасная Марiя.
             Ликуй со мною Царь и веселися ты,
             Се вѣтви возрасли отъ корня сей четы;
             О коль возлюбленны! О коль они прекрасны!
             И вѣки потекутъ въ Россiи безопасны.
   825          Цвѣтами въ честь для нихъ украсились поля,
             И въ даръ приноситъ имъ богатый плодъ земля:
             Неизмѣримая отверзлась благъ пучина;
             Безсмертной славою гремитъ ЕКАТЕРИНА….

                       Грядущи времяна познать полночныхъ странъ,
   830          Желалъ еще взглянутъ во книгу Iоаннъ;
             Но вдругъ огонь блеснулъ! Царь къ старцу обратился;
             Олтарь затрепеталъ, и мракъ надъ нимъ сгустился.

ПѢСНЬ ДЕВЯТАЯ