Михаил Салтыков-Щедрин - Том 4. Произведения 1857-1865

• Название: Том 4. Произведения 1857-1865
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1966

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

В состав четвертого тома входят произведения, относящиеся ко второй половине 50-х — началу 60-х годов. Одни из них («Жених», «Смерть Пазухина», «Два отрывка из „Книги об умирающих“», «Яшенька», «Характеры») были опубликованы в журналах, но в сборники Салтыковым не включались и не переиздавались. Другие по разным причинам и вовсе не появились в печати при жизни автора («Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство», «Каплуны», «Тихое пристанище», «Тени»). Цензурные преследования или угроза запрета сыграли далеко не последнюю роль в судьбе некоторых из них.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Однако, — сказал он, — молодое поколение, которое вы сами осыпаете такими похвалами, едва ли верит в сметку и в глазомер.

— Что об этом говорить! вы люди ученые — вам и книги в руки! Но опытность-то, но практика-то все-таки останется за нами, стариками, хоть вы и называете нас старыми, выдохшимися дрожжами! Выдохлись-выдохлись, а все-таки бродим подчас. Вы вот постукивать будете, а мы будем указывать вам, где именно стучать нужно: так-то оно и пойдет у нас в совокупной общности, с поддержанием взаимнодоверия и любви.

В таком тоне и духе поддерживался разговор довольно долгое время, но наконец-таки хозяин удостоил объяснить своему будущему клиенту цель назначенного свидания. Оказалось, что в голове Мурова созрела мысль об устройстве обширного общества лесопромышленности. По мнению его, эта часть находилась в самом грустном младенчестве. Лесные офицеры отчасти не понимают своих обязанностей; отчасти же употребляют во зло доверие к ним правительства; промышленники, заодно с чиновниками, обкрадывают казну, но выгод от этого для себя не получают ровно никаких, потому что все расходится по карманам; лес истребляется зря, без всякой экономии, без малейшего расчета («Об липе уж и говорить нечего, — прибавлял Муров, — скоро она у нас только в парках богатых вельмож расти будет!»); топливо становится с каждым днем дороже и дороже, а эта дороговизна всею тяжестью падает на поселянина; отсюда самовольные порубки и кража леса, пороки, как известно, имеющие пагубное влияние на нравственность поселян. Устранить такое печальное положение вещей можно было, по мнению Мурова, только безусловно отдавши государственные леса в частные руки. Вообще Муров полагал, что в словах «отдать в частные руки» заключалось что-то магическое; что, придя к такому заключению, оставалось только разинуть рот и лечь спать: там, дескать, сделается само собою. В этом отношении он был один из самых неистовых адептов школы laissez passer, laissez faire.*

— Какая же будет моя роль в этом деле? — спросил Веригин.

— А вот вы именно и будете постукивать; вы отправитесь в К — ую губернию и поселитесь там в одном из центров лесных операций, из которого можете действовать и в другие местности вашего района. Там вы познакомитесь с промышленниками, разузнаете, в чем заключаются их приемы и какие можно иметь виды в будущем; словом, будете действовать вполне по вашему усмотрению. Что касается до издержек, то вы можете быть уверены, что будете вполне обеспечены во всем.

Веригин хотел уже раскланяться, но Муров остановил его.

— Об одном еще буду просить вас, — сказал он, — к местным властям будьте внимательны… ну их!

Когда Веригин сообщил о результате своих переговоров Крестникову, последний очень обрадовался.

— Вот и прекрасно! — сказал он. — Срывный местность весьма замечательная, и в особенности тем, что там упорнее, нежели в других местах, засела старинная наша Русь, не подавленная и не развращенная крепостным правом. Кстати, там у меня даже родственники по матери есть, Клочьевы, капиталисты весьма значительные, которые, однако ж, и моего отца уж антихристом величают (ведь отец мой, в молодости-то, по старой вере был!), а меня и подавно. Вы с ними сблизьтесь; между ними есть очень умные и дельные купцы; особливо есть там старик Михей Иваныч: это едва ли не самый сильный лесопромышленник в целом краю. Да вот еще: найдите вы там некоего Суковатова; он тоже мне дальний родственник, и в детстве мы вместе росли, но потом как-то упустили друг друга из виду. Он тоже в ученые пошел, и тоже терпит горькую участь от родственников. Если он там, адресуйтесь к нему от моего имени, а в случае надобности и завербуйте: он может вам помочь.

Через неделю Веригин уже простился с новыми своими товарищами, а через три недели был на месте, в Срывном.

IV Первые знакомства

Памятуя завет Мурова, Веригин прежде всего отправился с визитом к властям, к которым кстати имел и рекомендательные письма от своего мецената.

— Где я, батюшка, не бывал? с кем хлеба-соли не важивал? — говорил ему Муров, вручая письмо, и при этом, самодовольно обдернувшись, прибавил: — Да, надо много силы, чтоб и за всем тем красоту души соблюсти!

Городничий принял Веригина радушно, а об Мурове отозвался восторженно и даже обозвал его «незабвенным Павлом Иванычем».

— У нас с отъезда Павла Иваныча, — сказал он, — и город как-то упадать стал. Меланхолия какая-то во всем… жизни пролить некому… А начальство между тем спрашивает!..

— Чего ж оно спрашивает?

Городничий возвел глаза к небу и едва не прослезился.

— Всего спрашивает-с, — заговорил он вдруг скороговоркой и с озлоблением, — общественных увеселений спрашивает-с, тротуаров и мостовых спрашивает-с, пожертвований на общественное устройство спрашивает-с… всего спрашиваете!

— Однако я слышал от Павла Иваныча, что у вас здесь значительные капиталисты есть?

— Д-да-с, есть-с… только все это… Эй, Сидоров! Сидоров! — вдруг закричал он, приходя в волнение, — загоняй ее! загоняй! Вот-с, не могу даже внушить скотам, чтоб не пускали своих коров бродить по улицам! — прибавил он, обращаясь к Веригину и презрительно улыбаясь, — а капиталистам как здесь не быть-с!

Прощаясь, городничий опять назвал Павла Иваныча незабвенным, а нынешнего откупщика свиньею, и обещал Веригину познакомить его с дочерью и женою.

— Если вы нуждаетесь в каких-нибудь сведениях, — сказал он, — то я для Павла Иваныча готов-с… Я для губернатора всякий год статистику эту составляю.

От городничего Веригин ездил к дворянскому предводителю, к стряпчему, к исправнику и к окружному начальнику и везде был принят как родной. Все они были как будто отлиты в одну форму; все называли Павла Иваныча незабвенным и находили, что после отъезда его в городе поселилась меланхолия. Предводитель дворянства принял Веригина в бархатном халате и с благоговением, хотя и не без робости, отозвался о тверском благородном дворянстве (увы! это было в ту пору, когда и т. д.).* Окружной начальник выразился очень лестно насчет системы самоуправления и стороною дал понять, что в ведомстве государственных имуществ «все это» давно есть и уже приносит желанные плоды; стряпчий сказал, что у него четыре сына и восемь дочерей, а жалованьишко маленькое; наконец, исправник был так любезен, что пригласил Веригина когда-нибудь прокатиться с ним по его владениям (так называл он уезд города Срывного).

Толкнулся герой наш и к учителям, но они точно в землю ушли: так долго не мог он сыскать квартир их. В Срывном было уездное училище, в котором под командою штатного смотрителя состояло трое учителей. Двое из них жили чуть не в подземельях и приняли Веригина грубо, словно говорили: ну, кого еще занесла нелегкая! Оказалось, что оба пили запоем и с учениками обращались варварски. Третьим учителем, преподававшим историю и географию, оказался тот самый Суковатов, о котором говорил Веригину Крестников. Это был молодой человек, недавно кончивший курс в гимназии, и содержавший своим трудом семейство, состоявшее из матери и сестры. Жил он в собственном маленьком домике, на самом выезде из города, жил бедно, хотя имел богатых родственников, которые, однако ж, относились к нему недружелюбно вследствие особых причин, о которых будет объяснено ниже. Был уже час седьмой в исходе, когда Веригин в первый раз пришел к Суковатову. Ему было несколько совестно прийти в такой неурочный час, но, зная, что Суковатов каждый день утром, кроме воскресенья, занят в училище, и вооружась именем Крестникова, он решился постучаться в калитку.

— Кто там? — спросил из-за калитки женский голос.

— Здесь живет господин Суковатов?

— Братец! вас спрашивают! — сказала женщина и удалилась. Через минуту калитку отпер сам Суковатов.

— Вам меня угодно? — спросил он, как будто сконфуженный.

— Извините меня, — начал Веригин, — быть может, я пришел не вовремя… Моя фамилия Веригин; я бывший студент Петербургского университета, и по делам нахожусь в Срывном…

Сквозь растворенную калитку Веригин увидел на крылечке дома две женские фигуры, которые с любопытством осмотрели его и тотчас же скрылись.

— Милости просим; очень рад! — промолвил Суковатов и как-то еще больше сконфузился, пропуская гостя вперед себя.

Веригин вошел в просторную комнату, надвое разделенную перегородкой. В первом ее отделении, которое, по всем признакам, служило и приемной и кабинетом Суковатова, сидела у окна старушка, повязанная платком, и вязала чулок; из другого отделения слышалось сдержанное шушуканье. В комнате было очень опрятно; деревянные стены были тщательно выскоблены, пол устлан белым холстом, на окнах стояли горшки с незатейливыми цветами. Вообще, все свидетельствовало о заботливой женской руке, которая всему, даже бедности, умеет придать приветливый и благообразный вид.