Михаил Салтыков-Щедрин - Том 4. Произведения 1857-1865

• Название: Том 4. Произведения 1857-1865
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1966

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

В состав четвертого тома входят произведения, относящиеся ко второй половине 50-х — началу 60-х годов. Одни из них («Жених», «Смерть Пазухина», «Два отрывка из „Книги об умирающих“», «Яшенька», «Характеры») были опубликованы в журналах, но в сборники Салтыковым не включались и не переиздавались. Другие по разным причинам и вовсе не появились в печати при жизни автора («Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство», «Каплуны», «Тихое пристанище», «Тени»). Цензурные преследования или угроза запрета сыграли далеко не последнюю роль в судьбе некоторых из них.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин Собрание сочинений в двадцати томах Том 4. Произведения 1857-1865

Жених. Картина провинциальных нравов

(Посвящается И. В. Павлову)*

I Иван Павлыч въезжает в Крутогорск

В 18** году, летом, в девятом часу вечера, к гостинице губернского города Крутогорска подъехал запряженный тройкой тарантас, из которого, кряхтя и ругаясь, вылез коротенький и не старый еще человечек в дорожном пальто, запыленном и вывалявшемся в пуху до крайности. Человечек постоял с минуту на тротуаре, как будто не сознавая, что с ним делается, посмотрел воспаленными от пыли и ветра глазами вдаль, наконец пришел в себя и, пробормотав: «Ах! да ведь мы, кажется, приехали!» — взбежал бегом по лестнице.

Господин этот был не кто иной, как коллежский асессор Иван Павлыч Вологжанин, приехавший в Крутогорск для снискания себе пропитания посредством служебной деятельности, к которой имел несомненное призвание. Расположившись в отведенном ему нумере и спросив самовар и рюмку очищенной, с маленьким кусочком черного хлеба, он немедленно принялся приводить в порядок свои мысли, доведенные до крайнего расстройства многодневною тряскою по испорченной дороге. С этою целью он набил себе трубку, закурил ее и начал ходить мерными шагами по комнате.

«Черт возьми! обстоятельства-то мои тово… порасстроились! именьишко костромское — что в нем? этот город Кострома — только веселая сторона, а путного в нем мало!.. Надо, надо поправить свои обстоятельства!

Хорошо бы теперича схватить прямо место исправника! очень бы недурно! жалованья, за вычетами, около полуторы; ну, откупщик — положим, хоть две, земские лошади — положим, хоть тысячу; ну, с становых там — положим, хоть… а впрочем, чего их жалеть, могут и совсем, канальи, жалованья не брать… следовательно, тоже хоть по тысяче… Ведь этак одних безгрешных доходов больше семи тысяч наберется… Надо, да, надо поправить свои обстоятельства…

И отчего это оно ничего не дает, это костромское именьишко! земля, говорят, глина… важность большая! из глины тоже кирпичи и даже горшки делать можно!.. А не дает! уж пытал я и сам, и усовещивал, ну и другие тоже меры употреблял — один ответ: земля — глина… А надо, надо поправить свои обстоятельства!

Несчастлив я насчет женитьбы! Вот уж второй раз вдовею, а все толку никакого нет… И хоть бы седьмые части* порядочные достались — и того нет! После одной пришелся, по расчету, салоп беличий да кисет, а после другой и всего-то на всё табакерка с музыкой… Разве здесь попробовать счастья? только надо сделать это осмотрительно, потому что в четвертый-то раз, пожалуй, и баста скажут* — это штука будет плохая… Надо, надо как-нибудь поправить свои обстоятельства!

А попробовать счастья именно не мешает! Здесь, сказывали мне, водятся такие почетные граждане*, которых хлебом не корми, а подавай дворянина! А дочки у них, говорят, такие толстушечки, что и старого человека немощного на ноги подымут! Что ж, это хорошо! во-первых, оно как-то слаще, как около тебя этакая бархатная кубышечка… под мышками у тебя пощекотит, или вот сядет на коленки, или ущипнуть себя даст… а во-вторых, и начальство как-то снисходительнее смотрит на подчиненного, у которого жена не тоща: «А, скажет, этот, сейчас видно, что солидный человек!» Может быть, оттого мне и счастья до сих пор не было, что и Дарья Сергевна и Варвара Алексевна — обе были как-то сухопароваты!.. Да, надо, надо поправить свои обстоятельства!»

Иван Павлыч должен был прервать нить своих размышлений, потому что в это время нумерной подал ему требуемую рюмку очищенной с кусочком черного хлеба.

— А что, велик у вас город? — спросил Иван Павлыч нумерного, выпив одним духом водку, крякнув и закусив.

— Какой, сударь, у нас город; только слава что город!

— Что ж ты врешь! мне именно сказывали, что тут живут богатые купцы…

— Купцов как не быть — есть купцы-с!

— Ну, и богатые купцы — это я знаю наверное.

— Не слыхать-с; есть купцы, только самые неосновательные… больше, как бы сказать, закусывать любят, нежели своим предметом занимаются…

— Это, брат, скверно! надобно им внушить, что, конечно, отчего же и не выпить в меру, но зачем же опять из-за этого делом своим неглижировать…

— Не знаю-с; на то есть у них начальники.

— А кто, например, первый купец у вас по городу?

— Есть один-с, Пазухин прозывается; этот точно, что после покойного родителя большие капиталы получил.

— И семейный?

— Женат-с.

— Ну, и есть этак… дочки?

— Сын один есть от первой жены-с, а от второй-то дочка, так ту еще грудью кормят.

— Гм… а других купцов нет?

— Есть, да всё больше веревочками, да шнурочками, да ситчиками торгуют… самый, то есть, народ внимания не стоющий!

— Гм… подай еще рюмку очищенной!

«Однако это скверно! впрочем, может быть, он и врет! Эти хлапы* иногда бывают прежелчный народ: съездит его там кто-нибудь по морде, или так просто нападет на него меланхолия, он и видит все в черном цвете! А того, скотина, и не размыслит, что иногда человеку нужен не взгляд его поганый, а настоящие, истинные факты… А крепко, однако, он меня озадачил! ведь этак, пожалуй, и не поправишь обстоятельств!

Да нет, не может быть! Иван Васильич сам в здешних краях женился, и он мне именно сказывал, что здесь в каждом доме по невесте, и за каждой невестой не меньше ста бумажками дают! Я и теперь еще позабыть не могу, как он мне показывал белье, которое получил за женой… ведь не во сне же я это видел! А белье было именно такое, какого нельзя дать меньше как при ста тысячах!»

— Ну, хоть в уездных городах, может быть, богатые купцы есть? — спросил он у того же нумерного.

— В уездах как не быть, есть… В Полорецке есть, в Черноборске тоже, в Окове…

— Семейные?

— Известно, купцы народ плодущий-с…

— Это, брат, хорошо… принеси-ко еще очищенной!

— Да не прикажете ли уж графинчик поставить?

— А и то дело.

«Ну, вот оно и выходит на мое! Теперь, стало быть, только осторожнее действовать надо, и дело в шляпе… Посмотрим, посмотрим, Анны Пафнутьевны, Василисы Карповны, Перпетуи Прокофьевны, как-то вы от меня отвертитесь! Хорошо, что я стихов много знаю — это самое действительное средство! там в альбомчик пропишешь, там пропоешь, там этак в упор продекламируешь — ни одно купеческое естество не устоит!.. А впрочем, поглядим-ка на свои мордасы; я уж дней шесть и зеркала-то не видал!.. Ничего, недурно! Глаза красны и нос как будто лупится, да это пройдет… надо бы водку совсем оставить… ну, да это с завтрашнего дня, а нынче дело дорожное…»

— Мишка! — крикнул он своему лакею, который возился в передней с чемоданами, — на ночь чтоб огуречная вода была — знаешь, что тетенька Лизавета Егоровна от загару дала… Ну, а чиновники у вас каковы? — спросил он, обращаясь к нумерному, принесшему графин с водкой.

— Есть господа хорошие-с… Фурначев генерал, Порфирьев Порфирий Петрович, Размановский-господин…

— И богатые?

— Капиталы большие имеют-с. Генерал Фурначев с Пазухиным-то свояки, так и торговля-то у них пожалуй что вообще происходит… Порфирьев Порфирий Петрович тоже при капиталах — помаленьку довольно-таки насбирали… Ну, Размановский-господин — этот будет против них потощее…

— И есть у них… дочки?

— У Порфирьева да у Размановского, только уж очень словно каверзны — глядеть не на что-с…

— Это, брат, нехорошо. Жена надо, чтоб была такая… сдобнушка… можешь идти!

Иван Павлыч был доволен полученными сведениями. Действительно, шансов оказывалось множество; жаль только, что генерал Фурначев в племя не пошел, а у него уж наверное дочки не вышли бы каверзные.

«Только нужно бы, черт возьми, денег, чтоб не ударить лицом в грязь!.. А с костромского именьишка, хоть ты лопни, больше тысячи в год не получишь!.. дда! на это, брат, не разъедешься!»

— Мишка! взял розовый галстух?

— Взял-с.

— То-то же!

«Нынче время летнее — без розового галстуха нельзя! Все, именно все, зависит от того, как за дело приняться… Хорошо, что у меня фрак новый есть…»

— Мишка! а фрак новый взят?

— Взят-с.

— То-то же! ты у меня смотри, вывеси его на ночь на вешалку, чтоб складки отошли, да приутюжить вели!

«Как надену я новый фрак с иголочки, да подтянусь хорошенечко снизу, да жилет с золотыми пуговицами, да галстух розовый, да подъеду этаким чертом: сударыня! желал бы я знать, свободно ли ваше сердце? — А ведь недурно будет!»

Иван Павлыч раскланялся перед зеркалом и сделал приятный жест правой рукой.

«Хорошо, что я воспитание порядочное получил! Кто что там ни говори, а воспитание важная вещь! Возьмем теперича хоть меня… я, могу сказать, обо всяком предмете разговаривать в состоянии; стало быть, каждому образованному человеку приятно иметь меня в своем доме… Ну, опять и манеры! манера должна быть у порядочного человека приятная, круглая; иной, может быть, и хороший человек, да сопит, или жует, или головой вертит — ну, и вон пошел! а у меня все это в порядке: жест самый благородный, улыбка ласковая…»