Владимир Львов - Альберт Эйнштейн

• Название: Альберт Эйнштейн
• Автор: Владимир Львов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Это книга о жизни и научных открытиях одного из величайших физиков нашего времени. Альберт Эйнштейн, мужественный ученый, смело пролагавший новые пути в науке, творец теории относительности, коренным образом изменившей научные взгляды на законы природы, выдающийся борец за мир, изображен автором на широком историческом фоне, в окружении близких ему людей, в борьбе с научными противниками. Рассказывая о сложном и противоречивом жизненном пути ученого, книга в общедоступной форме знакомит читателя с существом замечательных открытий Эйнштейна.

---

Провозгласив перед прусским академическим ареопагом геометрию естественной наукой, дающей сведения о соотношении действительных вещей, Эйнштейн задел тем самым одно из самых чувствительных мест «математического» идеализма. Эйнштейн, как выразился один из комментаторов, «воткнул палку в муравейник»: яростно зашевелился после этого «весь философский» (читай — идеалистический) фронт — от правоверных кантианцев до «имманентов», «логистов» и прочих маньяков математического фетишизма!

«Ответ на вопрос о том, является ли практическая геометрия эвклидовой или нет, может быть получен только из опыта!» — говорил Эйнштейн в своем докладе. И тут же переходил к критическому анализу «аксиоматической» концепции Пуанкаре, согласно которой «оказывается уничтоженной первоначальная, непосредственная связь между геометрией и физической действительностью». Для Пуанкаре, напоминаем, геометрия и вся математика в целом есть результат соглашения о некоторых наиболее простых и удобных аксиомах, на которых и строится затем логическое здание. Но объективная реальность, отвечал Эйнштейн, не обязана считаться ни с нашими удобствами, ни с соглашениями… Она, эта реальность, может быть даже, настолько, сложной, что для нее. окажутся лишь приблизительно верными законы человеческой формальной логики! «Разложив однажды, — об этом рассказывает женевский математик Гюстав Феррьер, — на столе пять спичек, Эйнштейн задал своему. собеседнику вопрос: чему равна общая длина всех спичек, если в каждой 5 сантиметров. «Разумеется, 25 сантиметров», — ответил тот. «Вы в этом уверены, — молвил Эйнштейн, — а я сомневаюсь! Может быть, это так, а может, и не так. Надо еще убедиться, что примененный вами математический прием годится для данной области действительности». — «Car moi, — добавил, тонко улыбаясь, Эйнштейн, — car moi, je ne crois pas a la mathematique!»[52] В статьях «Физика и реальность» и «Ответ моим критикам», опубликованных спустя много лет в Америке, он еще и еще раз повторил этот удар по конвенционалистской разновидности идеализма в физике. Он сосредоточил в своих работах огонь и на другом, позитивистском фланге, назвав своего философского врага по имени:

«Феноменологическое представление о материи… пользующееся понятиями, наиболее близкими к ощущениям, есть грубый суррогат представления, соответствующего всей глубине свойств материи… Стюарт Милль и Э. Мах — представители в теории познания этой (феноменологической) точки зрения… Развитие наук должно привести к ее преодолению…»

И еще:

«То, что мне не нравится… это… позитивистская точка зрения, для меня неприемлемая и сводящаяся, по существу, к тезису Беркли: esse est percipi[53]».

Сохранилось, наконец, частное письмо Эйнштейна к своему швейцарскому другу Морису Соловину. В этом посланном из Америки и датированном 10 апреля 1948 года письме читаем:

«Как в дни Маха досадно преобладали догматически-механические взгляды, так в наше время преобладают позитивистско-субъективйстские. Понимание и истолкование природы, как объктивной реальности, объявляется устарелым предрассудком… В нынешнее время это становится просто отвратительным…»

Тут нельзя не вспомнить еще раз, что реки чернил были пролиты в свое время борзописцами неомахизма для доказательства того, что «Эйнштейн, синтезированный с Махом», как раз и является истоком «нового» направления в философии, именуемого логическим позитивизмом, конвенционализмом, операционализмом и прочая и прочая. Так и написано в одном из подобных трактатцев: «синтезированный с Махом»! Беседуя, однако, весной 1955 года — за две недели до своей смерти — с историком Когеном, Эйнштейн, как гласит запись беседы, саркастически улыбнувшись, сказал:

«…В начале. XX века только немногие физики мыслили философски, тогда как сегодня почти все физики стали философами, хотя, увы, им свойственно быть плохими философами! Пример: логический позитивизм…»

Яснее не скажешь!

Но не было ли в эйнштейновском философском материализме уязвимых мест, представлявших уступку тому враждебному науке мировоззрению, против которого он вел борьбу всю свою жизнь?

3

В известной уже нам «планковской», произнесенной в 1918 году, речи Эйнштейна читаем:

«…К основным положениям физической теории ведет не логический путь, а только интуиция, основанная на вчувствовании в опыт…»

Через три года — в принстонских лекциях Эйнштейна — «интуиция», якобы управляющая работой физика-теоретика, фигурирует уже под названием «свободного творчества человеческого духа». «…Наука, — читаем еще в одной работе, — вовсе не является… собранием не связанных между собой фактов.

Она является созданием человеческого разума с его свободно изобретенными идеями и понятиями…»

Варьируясь и видоизменяясь, этот тезис о «свободном творчестве» физических теорий проходит через весь путь эйнштейновской мысли.

Бесспорно, тут налицо крупнейшая философская ошибка великого ученого, но сущность этой ошибки не так проста, как может показаться при поверхностном взгляде. Вырванный из контекста (а так, к сожалению, бывало не раз), этот тезис выглядит как утверждение субъективного идеализма в физике. Но как тогда согласовать это с тем, что известно о мировоззрении и о деле жизни Эйнштейна?

Дело обстоит не так просто.

«Свобода» теоретического творчества в понимании Эйнштейна отнюдь не является свободой от объективной реальности. Свобода, о которой идет речь, есть, во-первых, свобода от тисков кантовского априоризма, от мистически-предопределенных форм человеческой мысли. «…Одно из самых зловредных деяний философов, — читаем в тех же принстонских лекциях Эйнштейна, — это перенос понятий естествознания из доступной контролю области на недоступную высоту априорного…»

Во-вторых, — это свобода от ползучего эмпиризма феноменологов, от махистского привязывания теории к «комплексам ощущений» субъекта. «…Все понятия, — читаем в автобиографии и в «Ответе критикам», — даже и ближайшие к ощущениям и переживаниям, являются с логической точки зрения свободно принятыми понятиями»… «Оправдание для подобных (теоретико-физических) конструкций лежит не в выводе их из чувственных данных. Подобное выведение — в смысле логического выведения — никогда не происходит…»

В этом упоре на «логическую точку зрения» скрывается, как мы увидим, ключ к пониманию пресловутой эйнштейновской концепции «свободы»! Сейчас же отметим, что антикантовское и вместе с тем антимахистское острие этой «свободы» хорошо поняли такие прожженные деятели реакционного лагеря, как англо-американские логические позитивисты Уитроу и Mapгенау, и также французский махист Мерло-Понти. Сей последний особенно недоволен «философским методом Эйнштейна». В некрологе, напечатанном сразу после смерти ученого в парижской газете «Экспресс», Мерло-Понти в оскорбительных выражениях обрушивается на великого физика. «В мире, — пишет Мерло-Понти, — помимо невротиков, насчитывается еще немало рационалистов эйнштейновского толка, составляющих угрозу для живого разума». Под «живым» разумом наш философ понимает «разум, отводящий науке ее место в рамках человеческого (данного в ощущениях) мира»! Уитроу и Маргенау, со своей стороны, полностью отмежевываются в этом пункте от Эйнштейна. «Совершенно ясно, — подводит итог Маргенау, — что Эйнштейн принимает существование внешнего мира, как мира объективного, то есть независимого в широкой степени от наблюдателя…»

Маргенау имеет в виду, к примеру, знаменитый диалог, имевший место между Эйнштейном и немецким атомным теоретиком Арнольдом Зоммерфельдом, — диалог, подобно беседе с Тагором, напоминающий своим эпическим лаконизмом философские диспуты античного мира. Вот реплики этого диалога:

3оммерфельд…Итак, существует ли реальность вне нас?

Эйнштейн. Да, я в этом уверен!

Все это весьма поучительно и имеет лишь один бесспорный смысл.

«Свободно изобретаемые», по выражению Эйнштейна, теории в действительности, как он сам не устает подчеркивать, с однозначной определенностью отражают объективно-реальный мир, и критерием для «свободного выбора» между теориями оказывается опыт, общественная практика человека.

«Чистое мышление одно не может дать нам полного знания», — читаем в эйнштейновской оксфордской (герберт-спенсеровской) лекции, прочитанной 10 июня 1933 года и являющейся одним из главных документов зрелой философской мысли Эйнштейна. «Всякое познание реальности начинается с опыта и кончается им…»[54]. «Разум… свободное творчество человеческого ума дают теоретической физике ее структуру… но опыт, конечно, остается единственным критерием правильности математических конструкций физики…»