Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

• Название: Без борьбы нет победы
• Автор: Манфред фон Браухич
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эту книгу можно назвать романом жизни ее автора.

Жизнь Манфреда фон Браухича, известного немецкого спортсмена, неотделима от немецкой истории с двадцатых и до шестидесятых годов нашего века. И поэтому в книге Браухича читатель найдет много материала для характеристики немецкой жизни бурного, драматического пятидесятилетия, — периодов, когда в стране господствовали правительства Веймарской республики, а за ними — кровавый диктатор Гитлер, и периода, когда на Западе Германии власть надолго оказалась в руках всевозможных реакционеров.

Советский читатель подготовлен к знакомству с книгой Браухича. На голубых экранах нашей страны в свое время демонстрировался телефильм ДЕФА, созданный по мотивам этого произведения, — ленту "по Браухичу" смотрели миллионы советских людей. Можно сказать, что этот телефильм пробудил в наших людях интерес к книге Манфреда фон Браухича. И теперь они получают возможность удовлетворить свой интерес полностью, читая эту книгу.

Без борьбы нет победы... Такой афоризм Манфред Браухич избрал для заглавия своей книги. В этот заголовок он вложил двойной смысл. Книга его — о мужестве, проявленном на двух аренах: спортивной и политической.

Автор повествует о том, как он побеждал на гоночных трассах, о том, как в острой борьбе ему удалось достигнуть победы на путях общественно-политической деятельности.

Еще в двадцатых годах Манфред фон Браухич, отпрыск немецкого аристократического рода, ушел в автогонщики и достиг в области гоночного спорта немалых успехов. Во времена гитлеризма он был спортивной звездой в "третьей империи". На его пути были головокружительные удачи, были трудности и поражения, были так называемые большие призы на различных, в том числе международных, соревнованиях. Карьера его с полным успехом могла продолжаться и после крушения гитлеризма, в условиях Западной Германии. И как богатый аристократ, и как звезда на международном спортивном небосклоне, он мог и после второй мировой войны стать любимцем и баловнем неонацистских кругов в Федеративной Республике Германии.

Но к этому времени у Манфреда Браухича началось подлинное духовное прозрение. Он поставил точку на своей карьере гонщика в буржуазном мире и пошел на полный, на решительный, на принципиальный разрыв с этим миром. Браухичу опротивел кровавый и преступный мир капитализма, мир продажности и грязных денежных отношений. И он, чье имя было занесено, вписано в "Железную книгу германского дворянства истинно немецкого духа", нашел в себе силы порвать все связи с буржуазным обществом, разорвать в том числе и все семейные узы и обрел новую, истинную родину в стране социализма — в Германской Демократической Республике.

В ГДР Манфреда Браухича, ставшего убежденным соратником борцов за демократию, окружили вниманием и почетом. Здесь он завершил и издал книгу "Борьба за метры и секунды", здесь он занялся и дальнейшей литературной работой, к которой обнаружил отличные способности. Здесь он продолжил общественную деятельность, которой грубо помешали ему в Западной Германии Конрада Аденауэра. В 1960 году он был избран президентом Олимпийского общества ГДР, действующего под благородным девизом: "Служить миру, уважать жизнь!" Свои мемуары, автобиографию, в которой он рассказывает и о себе и прежде всего о времени, о годах и десятилетиях, Манфред Браухич также посвятил борьбе за мир. Эта книга в высшей степени поучительная, учащая ненавидеть и презирать капиталистическую действительность, зиждущуюся на насилии и войнах, учащая любить действительность социалистическую, дорожить ее принципами и достижениями.

---

Около десяти вечера я освободился по службе и отправился к "Тэпферу" поужинать. Посетителей почти но было — их разогнало переданное по радио сообщение о подходе к столице вражеских бомбардировщиков. В одной из ниш я неожиданно заметил графа Хельдорфа, сидевшего за бутылкой красного вина и погруженного в глубокое раздумье. Обрадовавшись моему появлению, он пригласил меня за свой столик.

Этот "граф громил", как его прозвала народная молва, не стесняясь присутствием высокопоставленных лиц, лихо и смешно рассказывал всевозможные истории, слушать которые было одно удовольствие. Он сам занимал довольно высокий пост, но это не мешало ему язвительно критиковать поведение иных нацистских руководителей. Однако я знал, что Хельдорф — предельно бездушный, опасный человек, и в его присутствии всегда остерегался необдуманных высказываний. При подобных встречах с ним я придерживался правила: побольше пить самому и все время подпаивать его. В случае возможных неприятностей, думалось мне, всегда можно сослаться на "провалы в памяти". В этот вечер он с особым остервенением честил Геринга. "Ведь с самого начала, — возбужденно говорил он, — толстяк упрятал за решетку всех, кто был ему неугоден, или же натравливал всяких бонз друг на дружку, пока кто-то из них спотыкался. Так, он без конца науськивал CС на рейхсвер, и наоборот. И хотя именно по его приказу еще в 1933 году были произведены массовые незаконные аресты "подозреваемых в коммунизме" рабочих, профсоюзных деятелей, служащих и социал-демократов, этот абсолютно ханжеский и растленный тип, маскирующийся под порядочного буржуа И добродушного балагура, ухитрился взвалить все свои преступления на СC. И еще: по его прямому приказу новое национал-социалистское "мировоззрение" вколачивалось в сознание заключенных с помощью шомполов".

В этот вечер Хельдорф был особенно болтлив. Пользуясь этим, я выпил с ним еще по рюмке и спросил: "Скажите, граф, как в действительности обстояло дело с этим Гануссеном и его пророчествами насчет пожара в рейхстаге?"

Он вздрогнул, потом расхохотался и ударил кулаком по столу: "Что это вдруг, Браухич! Неужто вам охота слушать про эти давние пакости? Или, быть может, у вас были какие-то тайные связи с этим ясновидцем?"

"Тайных связей не было, но я знал его. Именно он предсказал мне победу на гонках в 1932 году..."

"По моей инициативе, — смеясь прервал меня граф Хельдорф, — он предсказал еще кое-какие диковинные вещи. В том числе поджог рейхстага".

Я широко раскрыл глаза.

Переменив тон, он заговорил резко и зло;

"В конце концов я должен был как-то помочь этому еврею. Тогда я был всего лишь плохо оплачиваемым и незаметным СА-фюрером и не мог себе позволить пренебрегать щедростью, с которой он одаривал меня из своей мошны".

"А разве вы знали о предстоящем пожаре рейхстага?"

"А как же, дорогой мой! О работе своих людей я знал все".

"Жаль, — продолжал он откровенничать, — что эти милые прогулки на моторной лодке так скоро кончились. Но при его чисто еврейских деловых претензиях я должен был прекратить все эти штучки. Не мог же я, в самом деле, ежедневно выдавать ему новую тайну о каком-то очередном "поджоге рейхстага"! В конце концов пришлось пригласить его на допрос и "при попытке к бегству" пристрелить. Это случилось где-то южнее Берлина. В общем, вы понимаете!.."

Мы откинулись на спинки стульев и, занятые своими мыслями, немного помолчали. Значит, этот "благороднейший" граф был убийцей, как и все они. Какой позор сидеть с таким человеком за одним столом, подумал я...

Потом он стал мне рассказывать про Эрну Грун, жену генерал-фельдмаршала и военного министра фон Бломберга. Его трясло от хохота. "Знали бы вы, какое это было наслаждение для меня и для Геббельса. Мы выложили на стол генерала Кейтеля, зятя Бломберга, пять фотографий этой дамы из архива полиции нравов. По обычным представлениям об офицерской чести после такого скандала старику Бломбергу оставалось только одно: пустить себе пулю в лоб. Обычная отставка не могла смыть с него такой позор".

После полуночи Хельдорфу захотелось перекинуться и картишки. Мы сыграли, не скупясь на ставки. Граф почувствовал себя в родной стихии и без труда выиграл. Наконец мы встали. Прощаясь, он предложил мне встретиться, чтобы поиграть снова. Однако больше я его не видел. После неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года волна террора захлестнула и его. Графа расстреляли точно так же, как он сам расстреливал сотни людей. Да и вообще после 20 июля стулья многих завсегдатаев ресторана "Тэпфер" опустели. Остальных объял смертельный страх, и, поднимая тосты, они, заикаясь, бормотали: "Хайль Гитлер!.. Мы победим!.."

В числе жертв 20 июля был граф Штауффенберг, мой товарищ но дрезденскому военному училищу. Я хорошо помнил этого человека и питал к нему самое глубокое уважение. Он нарушил воинскую присягу, ибо понял, что верность ей равносильна убийству или, если угодно, самоубийству целого народа.

Случайно именно в этот день ко мне пришла мать. Укрываясь от круглосуточных бомбежек Берлина, она жила в сельской местности, но часто навещала меня.

Вслед за покушением на Гитлера начался страшный судебный процесс, затронувший не только участников военного путча, но и их родных. Никто не мог знать, минует ли его эта чудовищная, кровопролитная акция мести. Многие немцы помнят по сей день, какой жуткий страх охватил тогда буквально всю страну, и не столько боязнь погибнуть под бомбами, сколько чувство полнейшей беззащитности перед произволом нацистского государства, перед безумным кровавым террором режима, уже обреченного на смерть.

За десять лет нацисты разработали и распространили изощреннейшую систему политических доносов, и теперь, когда Германия уподобилась огромному тонущему кораблю, доносительство приняло невероятные размеры. Ты не мог знать, что замышляет против тебя твой ближний, ты понимал, что "третья империя" корчится в предсмертных конвульсиях, и все же, повинуясь инстинкту самосохранения, вел себя с удвоенной, с утроенной осторожностью! Короче, никто никому не доверял!

Сотни и сотни судей по конвейеру приговаривали людей к смерти только за разговоры о проигранной войне. Особые трибуналы работали круглосуточно.

Через две недели после своего "чудесного спасения" Гитлер распорядился, чтобы ему показали кинофильм, запечатлевший все подробности медленной и мучительной смерти на виселице участников заговора.

"Я еще не разделался с той частью немецкого народа, которая недостойна такого фюрера, как Адольф Гитлер! Еще покатятся головы!" — заявил могильщик Германии.

Выполняя его наказ, несчетные палачи, подчиненные обер-убийце Роланду Фрайслеру, трудились денно и нощно.

Однажды октябрьским вечером 1944 года, около девяти часов, после первого налета американских бомбардировщиков, Фрайслер в сопровождении пяти спутников с нездоровыми бледными лицами явился в ресторан "Тэпфер". Хозяйка не относила его к числу своих завсегдатаев. Эта обычно решительная и сдержанная дама встретила незваных пришельцев без особой любезности и проводила их в укромный уголок, где еще совсем недавно сидели граф Хельдорф, генерал фон Витцлебен или Фридрих Вернер граф фон дер Шуленбург, бывший посол в Москве. Все они были ликвидированы именно теми, кто сейчас удобно устроился на их местах и очень торопливо ел и пил. Глядя на этих господ, я подумал: у них наверняка не хватит мужества пировать в этом ресторане во время воздушного налета.

В этот вечер я пригласил на ужин знакомого мне голландского врача — одного из моих друзей. Напротив нас за маленьким круглым столиком сидели два других доктора, с виду полностью поглощенные игрой в кости. Это были профессор Гебхардт, главный врач спортивного санатория в Хоэнлихене, лечивший меня после моих аварий, и профессор Брандт, лейб-медик фюрера, который однажды, уже не помню где, оказался моим соседом за столом. Я подошел к ним и спросил, каковы у них ставки.

"Мы играем, дорогой мой, не на деньги, а на головы людские", — ответил Гебхардт, не поднимая глаз.

"И перспективы очень плохи", — неопределенно проговорил профессор Брандт.

"А от кого это зависит?" — снова спросил я.

"От нашего фюрера и его великой армии, которая должна сдержать натиск русских, точнее говоря, которая по приказу фюрера сдержит этот натиск!" — заявил Брандт и одернул свою тужурку, украшенную золотым партийным значком. "В общем, наша ставка — это наша армия. Либо она существует, либо ее нет. Либо она нас спасет, либо не спасет. Выпадут кости хорошо, значит, у нас есть шанс, выпадут плохо... полетят наши головушки! Вот и все, что мы сейчас хотим установить".

Между прочим, впоследствии оба они были казнены союзниками за преступления против человечества. Эти преступники проводили опыты по эвтаназии3