Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

• Название: Без борьбы нет победы
• Автор: Манфред фон Браухич
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эту книгу можно назвать романом жизни ее автора.

Жизнь Манфреда фон Браухича, известного немецкого спортсмена, неотделима от немецкой истории с двадцатых и до шестидесятых годов нашего века. И поэтому в книге Браухича читатель найдет много материала для характеристики немецкой жизни бурного, драматического пятидесятилетия, — периодов, когда в стране господствовали правительства Веймарской республики, а за ними — кровавый диктатор Гитлер, и периода, когда на Западе Германии власть надолго оказалась в руках всевозможных реакционеров.

Советский читатель подготовлен к знакомству с книгой Браухича. На голубых экранах нашей страны в свое время демонстрировался телефильм ДЕФА, созданный по мотивам этого произведения, — ленту "по Браухичу" смотрели миллионы советских людей. Можно сказать, что этот телефильм пробудил в наших людях интерес к книге Манфреда фон Браухича. И теперь они получают возможность удовлетворить свой интерес полностью, читая эту книгу.

Без борьбы нет победы... Такой афоризм Манфред Браухич избрал для заглавия своей книги. В этот заголовок он вложил двойной смысл. Книга его — о мужестве, проявленном на двух аренах: спортивной и политической.

Автор повествует о том, как он побеждал на гоночных трассах, о том, как в острой борьбе ему удалось достигнуть победы на путях общественно-политической деятельности.

Еще в двадцатых годах Манфред фон Браухич, отпрыск немецкого аристократического рода, ушел в автогонщики и достиг в области гоночного спорта немалых успехов. Во времена гитлеризма он был спортивной звездой в "третьей империи". На его пути были головокружительные удачи, были трудности и поражения, были так называемые большие призы на различных, в том числе международных, соревнованиях. Карьера его с полным успехом могла продолжаться и после крушения гитлеризма, в условиях Западной Германии. И как богатый аристократ, и как звезда на международном спортивном небосклоне, он мог и после второй мировой войны стать любимцем и баловнем неонацистских кругов в Федеративной Республике Германии.

Но к этому времени у Манфреда Браухича началось подлинное духовное прозрение. Он поставил точку на своей карьере гонщика в буржуазном мире и пошел на полный, на решительный, на принципиальный разрыв с этим миром. Браухичу опротивел кровавый и преступный мир капитализма, мир продажности и грязных денежных отношений. И он, чье имя было занесено, вписано в "Железную книгу германского дворянства истинно немецкого духа", нашел в себе силы порвать все связи с буржуазным обществом, разорвать в том числе и все семейные узы и обрел новую, истинную родину в стране социализма — в Германской Демократической Республике.

В ГДР Манфреда Браухича, ставшего убежденным соратником борцов за демократию, окружили вниманием и почетом. Здесь он завершил и издал книгу "Борьба за метры и секунды", здесь он занялся и дальнейшей литературной работой, к которой обнаружил отличные способности. Здесь он продолжил общественную деятельность, которой грубо помешали ему в Западной Германии Конрада Аденауэра. В 1960 году он был избран президентом Олимпийского общества ГДР, действующего под благородным девизом: "Служить миру, уважать жизнь!" Свои мемуары, автобиографию, в которой он рассказывает и о себе и прежде всего о времени, о годах и десятилетиях, Манфред Браухич также посвятил борьбе за мир. Эта книга в высшей степени поучительная, учащая ненавидеть и презирать капиталистическую действительность, зиждущуюся на насилии и войнах, учащая любить действительность социалистическую, дорожить ее принципами и достижениями.

---

Удет показался мне предельно удрученным. В летной форме, надетой на него его бывшим однополчанином Герингом, этот международный ас высшего пилотажа чувствовал себя явно плохо. Мы с ним и раньше, случалось, с удовольствием опрокидывали рюмочку-другую, но в этот раз он как-то уж слишком старался утопить свое горе и заботы в вине.

С назначением Удета на пост генерального инспектора авиации на него была возложена вся ответственность за развитие военно-воздушных сил. Его раздражало хвастливое вранье Геринга насчет "непобедимости германских люфтваффе", и он называл "толстяка" брехуном, который сам пытается поверить в свои выдумки.

Я отчетливо помню подробности нашей встречи: было позднее лето 1941 года. Мы стояли около его синего двухместного кабриолета "мерседес" перед гостиницей "Эспланада" на Потсдамской площади. Обведя широким жестом окружавшие нас дома, он посоветовал мне получше присмотреться и запечатлеть в памяти этот уголок Берлина: "Максимум через два года, дорогой мой Браухич, здесь мало что останется. Когда американцы вступят в войну, эти здания, эти улицы и деревья как ветром сдунет". На мой вопрос, действительно ли он считает положение настолько серьезным, Удет ответил: "Наша противовоздушная оборона наверняка не сможет преградить путь тысячам самолетов, которые будут кружить в нашем небе. Что касается истребительной авиации, то в условиях массированного оборонительного огня бомбардировщиков противника и она окажется бессильной. Именно так, а не иначе обстоят наши дела",— закончил он свой мрачный прогноз, достал из машины бутылку, вручил ее мне и сказал: "Утешайся коньяком и оставайся оптимистом!"

Все же влиятельному Удету удалось избавить меня от должности инструктора по вождению танков. Меня перевели в авиационную промышленность, и я попал под начало д-ра Коппенберга, генерального директора заводов "Юнкере". Так как мои личные отношения с Удетом открывали передо мной все двери министерства авиации, Коппенберг назначил меня своим секретарем по особым делам. Я занимался организацией технической помощи, финансирования экспериментальных работ, следил за бесперебойными поставками со стороны фирм-поставщиков. Добившись ряда очевидных успехов, я вскоре оказался фаворитом могущественного Коппенберга и постепенно вошел в более узкий круг его приближенных. Все чаще он приглашал меня на свою чудесную виллу в Шваненвердере под Потсдамом.

Коппенберг был образцом человека, обязанного всем только самому себе. Грубоватый с виду, громкоголосый и резкий, в действительности он был мягок и зачастую даже нерешителен. Наделенный даром быстро схватывать все, он много и с удовольствием работал, неожиданно становился по-светски приветливым и вместе с тем радовался, что кое-кому внушает страх. Этот шестидесятилетний мужчина не обращал особого внимания на свой внешний вид, который порой бывал почти неряшливым. Лишь немногим удавалось ладить с ним, но со мной у него с самого начала установился хороший контакт. Мы понимали друг друга в любой ситуации, и он неизменно прислушивался к моему мнению.

Геринг забрал этого честолюбивого капитана индустрии со сталелитейного завода в Ризе и назначил его особым уполномоченным по авиационной промышленности. Железной рукой Коппенберг навел в ней четкий порядок, умело координируя личные интересы владельцев заводов, изготовлявших авиационные двигатели и планеры самолетов, добиваясь скорейшего превращения Германии в великую военно-воздушную державу. Все это было нелегко, что я понял, в частности, на оперативном совещании в охотничьем замке Геринга "Каринхалль", куда меня взял с собой Коппенберг. В центре внимания стоял все тот же главный вопрос: устранение или по крайней мере ограничение множества противоречивых частных интересов авиапромышленников и сосредоточение их усилий в едином направлении. Моторостроители ожесточенно боролись друг с другом. Фирма "Фокке-Вульф" разуму вопреки отстаивала выпуск устаревшей модели, "мессершмитт" стремился получить преимущество перед "хейнкелем".

На этом совещании я в последний раз видел Эрнста Удета. Когда через некоторое время вопиющие недостатки гитлеровской люфтваффе стали очевидными, его бывшие "друзья по мировой войне" Геринг, Мильх, Лерцер и Каммхубер решили сделать из него козла отпущения. Ведь именно он отвечал за развитие и координацию производства различных типов военных самолетов. Однажды, войдя в свой рабочий кабинет, генерал Удет увидел на своем письменном столе пистолет. Еще раньше ему передали следующие слова Мильха: "Официальное смещение Удета с его поста было бы козырем в руках вражеской пропаганды, а следовательно, недопустимо. По военно-политическим причинам Удет стал неприемлем, а поэтому мы взываем к его чести".

После недолгого раздумья Удет застрелился. На другой день в газетах появилось набранное жирным шрифтом сообщение в черной рамке: "Эрнст Удет разбился при испытательном полете".

С темпельгофского военного аэродрома на его берлинскую квартиру привезли гроб с камнями: перед населением приходилось соблюдать декорум. Пышные государственные похороны должны были рассеять ходившие в народе слухи о таинственных обстоятельствах смерти заслуженного летчика. Я тяжело пережил его кончину. Не только потому, что знал его лично, или потому, что он мне помог. Нет, этот беспредельно смелый мастер высшего пилотажа, право же, заслужил более достойную смерть. Он владел самолетом как никто другой, был вдохновенным спортсменом и своим мастерством поражал воображение сотен тысяч людей...

Изо дня в день жестокая действительность развеивала в прах все мои сентиментальные воспоминания...

22 июня 1941 года нацистские армии напали на Советский Союз. С откровенной, бесстыжей наглостью Гитлер нарушил пакт о ненападении с СССР. Это оживило недовольство всех "сомневающихся", но снова одна за другой пошли победные сводки, и все "критики" очень скоро умолкли. Однако успехи вермахта длились недолго. В день годовщины Октябрьской революции Гитлер хотел быть в Москве. Из этого ничего не вышло. Контрнаступление Красной Армии отбросило германские войска назад, местами до четырехсот километров. 19 декабря 1941 года все газеты напечатали новость, потрясшую наше семейство: Гитлер принял отставку главнокомандующего армии, генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича. Я вспомнил уже описанную мною семейную встречу в январе 1939 года, когда дядя Вальтер с такой уверенностью говорил о Гитлере и его намерениях. И вдруг отставка! Еще только что этот человек сидел в "золотом кресле", имел доступ к "королю", то есть к столь недоступному фюреру, мог говорить с ним, давать ему советы или выслушивать его приказания.

Свое заявление об отставке, поданное 7 декабря 1941 года, фельдмаршал мотивировал тяжелым сердечным заболеванием. Через двенадцать суток Гитлер объявил о своем решении взять на себя верховное командование армией.

В течение многих месяцев после этого события я участвовал в разговорах с Вальтером фон Браухичем в небольшой и уютной, чуть старомодно обставленной гостиной моей матери. К слову сказать, в этом доме нам довелось еще прожить только эту последнюю зиму: весной 1943 года он был разрушен при воздушном налете.

В один из визитов дяди, кроме матери и меня, в гостиной находился полковник в отставке фон Гроте, давний друг нашего дома. Покуда мать приготовляла чай, все молчали. Каждый напряженно думал о своем: шел третий год войны и беззаботных людей больше не было.

Раньше мне казалось, что дядя Вальтер вносит в тихий уют нашего дома какую-то особую атмосферу, дыхание "большого мира". Теперь же, глядя на него, недавнего повелителя миллионов солдат, я просто не мог поверить, что этот невзрачный, бледный и худощавый человек обладал такой огромной властью. По его словам, врачи пытались приостановить окончательный распад его подорванного здоровья. Но мне он казался надломленным и обреченным...

Я так углубился в свои мысли, что пропустил мимо ушей обычные приветствия и очнулся лишь тогда, когда дядя Вальтер сказал моей матери: "Знаешь, иногда память о прошлом наваливается на меня каким-то кошмаром. Я никогда бы не поверил, что моя военная карьера окончится при таких обстоятельствах".

Полковник фон Гроте, старый друг дяди по кадетскому корпусу и военной академии, ответил ему: "В конце концов не ты один споткнулся об этого неотесанного ефрейтора Гитлера".

"Его ненависть к генералам была и остается безмерной, но орденами и другими почестями ему всегда удавалось преодолевать недоверие к себе и к своим полководческим качествам, — медленно проговорил Вальтер и, немного помолчав, добавил: — Теперь, когда я ушел на покой, меня мучает совесть. Мне все кажется, что тогда, во время зимнего наступления в России под Москвой, я сплоховал. Ведь практически мы не подготовились как следует к этому предприятию, а русская зима — это вам не зима в Гейдельберге. Операции развертывались под моим верховным командованием, но ведь фактически все военное планирование определялось и направлялось из ставки Гитлера, и, получая приказ, я мог только лишь ответить: "Слушаюсь, мой фюрер!"... И в конце концов "он" начисто перестал со мной считаться и, я сказал бы, использовал меня всего лишь как порученца. Наше захлебнувшееся наступление под Москвой окончательно укрепило его мнение о несостоятельности армейских генералов".