Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

• Название: Без борьбы нет победы
• Автор: Манфред фон Браухич
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эту книгу можно назвать романом жизни ее автора.

Жизнь Манфреда фон Браухича, известного немецкого спортсмена, неотделима от немецкой истории с двадцатых и до шестидесятых годов нашего века. И поэтому в книге Браухича читатель найдет много материала для характеристики немецкой жизни бурного, драматического пятидесятилетия, — периодов, когда в стране господствовали правительства Веймарской республики, а за ними — кровавый диктатор Гитлер, и периода, когда на Западе Германии власть надолго оказалась в руках всевозможных реакционеров.

Советский читатель подготовлен к знакомству с книгой Браухича. На голубых экранах нашей страны в свое время демонстрировался телефильм ДЕФА, созданный по мотивам этого произведения, — ленту "по Браухичу" смотрели миллионы советских людей. Можно сказать, что этот телефильм пробудил в наших людях интерес к книге Манфреда фон Браухича. И теперь они получают возможность удовлетворить свой интерес полностью, читая эту книгу.

Без борьбы нет победы... Такой афоризм Манфред Браухич избрал для заглавия своей книги. В этот заголовок он вложил двойной смысл. Книга его — о мужестве, проявленном на двух аренах: спортивной и политической.

Автор повествует о том, как он побеждал на гоночных трассах, о том, как в острой борьбе ему удалось достигнуть победы на путях общественно-политической деятельности.

Еще в двадцатых годах Манфред фон Браухич, отпрыск немецкого аристократического рода, ушел в автогонщики и достиг в области гоночного спорта немалых успехов. Во времена гитлеризма он был спортивной звездой в "третьей империи". На его пути были головокружительные удачи, были трудности и поражения, были так называемые большие призы на различных, в том числе международных, соревнованиях. Карьера его с полным успехом могла продолжаться и после крушения гитлеризма, в условиях Западной Германии. И как богатый аристократ, и как звезда на международном спортивном небосклоне, он мог и после второй мировой войны стать любимцем и баловнем неонацистских кругов в Федеративной Республике Германии.

Но к этому времени у Манфреда Браухича началось подлинное духовное прозрение. Он поставил точку на своей карьере гонщика в буржуазном мире и пошел на полный, на решительный, на принципиальный разрыв с этим миром. Браухичу опротивел кровавый и преступный мир капитализма, мир продажности и грязных денежных отношений. И он, чье имя было занесено, вписано в "Железную книгу германского дворянства истинно немецкого духа", нашел в себе силы порвать все связи с буржуазным обществом, разорвать в том числе и все семейные узы и обрел новую, истинную родину в стране социализма — в Германской Демократической Республике.

В ГДР Манфреда Браухича, ставшего убежденным соратником борцов за демократию, окружили вниманием и почетом. Здесь он завершил и издал книгу "Борьба за метры и секунды", здесь он занялся и дальнейшей литературной работой, к которой обнаружил отличные способности. Здесь он продолжил общественную деятельность, которой грубо помешали ему в Западной Германии Конрада Аденауэра. В 1960 году он был избран президентом Олимпийского общества ГДР, действующего под благородным девизом: "Служить миру, уважать жизнь!" Свои мемуары, автобиографию, в которой он рассказывает и о себе и прежде всего о времени, о годах и десятилетиях, Манфред Браухич также посвятил борьбе за мир. Эта книга в высшей степени поучительная, учащая ненавидеть и презирать капиталистическую действительность, зиждущуюся на насилии и войнах, учащая любить действительность социалистическую, дорожить ее принципами и достижениями.

---

На другом приеме у Геринга началось мое перешедшее впоследствии в дружбу знакомство с генеральным директором заводов "Юнкерс" в городе Дессау д-ром Генрихом Коппенбергом, у которого мне довелось во время войны поработать несколько лет в качестве личного референта.

Всячески силясь подчеркнуть свой ранг первого маршала рейха и приковать к себе внимание своих четырехсот гостей, Геринг через определенные промежутки исчезал, переодевался и торжественно представал перед собравшимися в новом наряде. В течение вечера он переоблачался по шесть-семь раз, появляясь то в облике ландскнехта — в зеленых сафьяновых сапогах и белой шелковой рубахе, то в ярко-красном, усеянном орденами мундире какого-то фантастического фасона. Все знали, что он поручал шпикам выявлять гостей, не аплодировавших этому маскараду или позволявших себе неуважительные замечания на сей счет. Конечно, никому не хотелось так глупо навлечь на себя неприятность, и все в соответствии с желанием Геринга притворялись, что принимают его всерьез.

Мне хорошо запомнился ночной разговор с моим другом Эрнстом Удетом, устроившим мою первую встречу с Гитлером, и будущим генеральным уполномоченным по автотранспорту Берлином, когда однажды в полночь после очередного приема у Геринга мы вышли из Дома летчиков. Как только мы оказались на улице, нам бросились в глаза ярко освещенные окна в доме напротив, на той же Принц-Альбрехтштрассе.

"То же, что у нас, летчиков, — проговорил Удет. — Один празднует победу в воздушном бою и пьет шампанское, а другой разбился! Мы с тобой возвращаемся домой после званого ужина, а, напротив, в гестапо... ладно, не будем говорить об этом!.. Ужасное и смешное часто соседствуют!"

"Когда-то это был замечательный дом, — сказал Верлин, — так называемый Дом художественных ремесел. Сотни девушек обучались здесь росписи стен, плакатной живописи, оформлению сцены. Устраивались карнавальные вечера, такие веселые и увлекательные, что гости расходились только на рассвете. В июне 1933 года Геринг распорядился закрыть художественные мастерские и выставочные помещения и разместил в этом доме часть отдела "Iа" государственной полиции, который вскоре был преобразован в гестапо — тайную государственную полицию".

"Я тоже хорошо помню Дом художественных ремесел, — сказал я. — Особенно чудесную карнавальную ночь, которую провел там. С каким вкусом были украшены все помещения!.. Просто не верится, что в этом здании, которого сейчас во всей Германии боятся как огня, еще совсем недавно беззаботно смеялась молодежь".

Удет молчал. Он, несомненно, знал про этот дом больше моего. Впрочем, кое-что доходило и до меня. Мне говорили, что там, так же как в концентрационных лагерях, безжалостно мучают людей.

Снова и снова воображение рисовало жуткие картины жестокостей, средневековых пыток, чудовищных порядков в лагерях, где заключенных забивали до смерти, расстреливали, вешали. Но люди как-то старались закрывать глаза на это, утешали себя тем, что, мол, не так уж все страшно. Дескать, мало ли что болтают, вероятно, преувеличивают. А кроме того, уж если кто попался, значит, у него рыльце в пушку, да и вообще кому до этого дело! Все равно ничего тут не изменишь, а поэтому и нечего вмешиваться. Таковы были "успокоительные пилюли", которые "глотали" тысячи и тысячи людей, подавляя в себе негодование и чувство порядочности.

Жизнь казалась мне прекрасной, и я был вполне доволен ею. Я завоевал себе славу, зарабатывал много денег. Чтобы ощутить какую-то внутреннюю связь с людьми, которых преследовали, я по крайней мере должен был знать, чего они, собственно, хотят. Правда, я знал: они добиваются перемен в своей стране. Но что, в сущности, им удалось бы улучшить? Прежде, когда Геббельс и Геринг не устраивали своих вечеров, автоспорт был в загоне. Теперь же мы побеждали на всех гоночных трассах, трехлучевая звезда — эмблема фирмы "Мерседес" — и наши имена стали знамениты. Многое в тогдашней Германии мне явно не импонировало, даже претило, противоречило представлениям, внушенным мне с детства. Я презирал грубую зрелищность нацизма, но мирился с ней, ибо кое-что в нем казалось мне все-таки приемлемым.

А чего желали узники казематов на Принц-Альбрехтштрассе? Ведь это же были "красные"? Ведь именно их в моем доме называли "главной опасностью", еще когда я ходил в школу на площади Галлешес Тор.

И все-таки становилось жутко при мысли о зверствах, чинимых гестаповцами. Мы быстро прошли мимо окон этого страшного дома и постарались отвлечься от тяжелого настроения, охватившего нас. Такую позицию, конечно, не назовешь ни героической, ни даже просто мужественной. Удет, словно отгадав мои мысли, сплюнул и сказал: "Не будь я старым матерым волком, я, наверно, ужаснулся бы перед всем этим лицемерием и жестокостью... А так... Лучше не думать об этом... Пойдемте куда-нибудь, друзья, пропустим еще по маленькой..."

Моя первая встреча с Удетом, этим чрезвычайно живым невысоким мужчиной с добродушным выражением лица и лукавыми улыбчивыми глазами, состоялась еще в 1927 году. Тогда я был фаненюнкером 5-го пехотного полка в Штеттине. Как-то в воскресный день я отправился на пригородный аэродром посмотреть авиационный праздник. Гвоздем программы были фигуры высшего пилотажа, которые Эрнст Удет демонстрировал на одномоторном биплане. После бесславно проигранной первой мировой войны этот ас зарабатывал себе на хлеб только своим летным искусством. Его рекламные полеты по поручениям промышленных фирм давали ему не только приличные доходы, но со временем сделали его настолько популярным, что на него обратили внимание кинопродюсеры. Несколько лет кряду полеты для киносъемок чередовались с публичным показом высшего пилотажа. Особенным успехом пользовался снятый в Альпах приключенский фильм "Белый ад Пиц Палю", в котором Удет в полной мере продемонстрировал свою выучку классного авиатора. Здесь были головокружительные пике в узких горных ущельях, рискованные посадки на глетчеры и крохотные плато.

Однажды под Штеттином мне посчастливилось увидеть один из его коронных номеров — "трюк с носовым платком". Этому трюку предшествовали безудержно смелые мертвые петли. Он крутил их у самой земли, приводя публику в состояние крайнего возбуждения. Но то, что следовало затем, вызывало форменный взрыв экстаза. Примерно в ста метрах от барьера, за которым теснилась толпа зрителей, на травяном бордюре, окаймлявшем летное поле, лежал обыкновенный носовой платок. Удет подлетал к этой точке на предельной скорости, держась на высоте не более двух метров. Затем следовал резкий разворот на крыло, едва не касавшееся земли. Крюком на боковой кромке нижней плоскости Удет подхватывал платок и под ликующий рев толпы взмывал с ним в воздух.

Я безмерно восхищался этим человеком, видел в нем истинного героя, которому следует подражать. Пять лет спустя, в мае 1932 года, нас познакомили на автотреке АФУС. По заданию одной фирмы автомобильных шин я испытывал образцы ее изделий на тяжелой, но высокоскоростной машине. Под действием центробежной силы от протектора то и дело отрывались куски резины и, словно осколки снаряда, пролетали в нескольких сантиметрах от моих локтей. Было очень неприятно мчаться со скоростью 200 километров в час на обнаженном корде. Машину заносило.

Удет с интересом следил за моими усилиями. В перерывах мы непринужденно болтали, и вдруг он мне предложил устроить небольшую гонку автомобиля с самолетом. Опытный деловой человек, он сразу же связался с отделом кинохроники фирмы "Уфа". Расставаясь, он весело хлопнул меня по плечу и сказал: "Развлечемся и вдобавок заработаем по ящику шампанского!"

Кинооператоры предложили заснять с бреющего полета сенсационные кадры: работа автогонщика за рулем. Удет решил лететь с таким расчетом, чтобы я мог нагнать его сзади, проехать под ним и выйти вперед.

Тогдашняя максимальная скорость автомобиля равнялась примерно 220 километрам в час, и было далеко не просто хотя бы на короткое мгновение оторвать глаза от дороги и перевести взгляд на летящий сверху самолет.

Когда я принял старт, Удет уже находился в воздухе и шел над северным поворотом трека. На огромной скорости я вышел на прямую и перегнал его. Мой драндулет с открытым выхлопом, смонтированным почти вплотную к водителю, несся с чудовищным грохотом, к которому примешивался отчаянный вой компрессора. Ко всему этому добавился рев авиационного двигателя.

И вдруг мне стало страшно: лететь впритык надо мной — чистейшее безумие. Что, если этот легкомысленный парень попадет в воздушную яму и плюхнется на меня!

Мне пришлось мобилизовать все свое хладнокровие и жать на акселератор, чтобы продолжать эту дурацкую затею. Затем я дал максимальные обороты и с удивлением обнаружил, что выхожу вперед. До чего же я обрадовался! Моя машина оказалась быстрее его "летающей этажерки"!..