Г. Коган - Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования

• Название: Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования
• Автор: Г. Коган
• Издательство: Наука
• Жанр: Языкознание
• Год: 1973

В первый раздел тома включены неизвестные художественные и публицистические тексты Достоевского, во втором разделе опубликованы дневники и воспоминания современников (например, дневник жены писателя А. Г. Достоевской), третий раздел составляет обширная публикация "Письма о Достоевском" (1837-1881), в четвёртом разделе помещены разыскания и сообщения (например, о надзоре за Достоевским, отразившемся в документах III Отделения), обзоры материалов, характеризующих влияние Достоевского на западноевропейскую литературу и театр, составляют пятый раздел.

---

Собственно, ординатором арестантских палат был тогда Иван Яковлевич Ловчинский, добрый и сострадательный человек, о котором Федор Михайлович упоминает в своих "Записках из Мертвого дома"" (Авт. // ИРЛИ. — Ф. 56. — Ед. хр. 100).

1483

Мои воспоминания о Ф. М. Достоевском // Московские ведомости. — 1881. — 31 января.

1484

Это письмо Е. Ф. Юнге к матери неизвестно.

1485

А. Г. Достоевскую, по-видимому, возмутила эта просьба.

О характере ее ответного письма к Толстой можно получить представление по отклику последней в письме, датированном 27 февраля:

"Неужели вы из моего письма поняли, что осмелилась беспокоить вас насчет писем Катерины Федоровны? Я говорила на будущее время, если найдутся они <…> Я никогда не забуду то, что вы для меня сделали, может быть вы, вы спасли жизнь моего дитя. Повторяю, я никогда, никогда этого не забуду и останусь вечная ваша должница" (там же).

Дружеские отношения Анны Григорьевны с Е. Ф. Юнге продолжались и в дальнейшем.

22 июня 1881 г. она писала ей из Феодосии:

"…Внешнее все хорошо, но душевное мое состояние такое, что не пожелала бы его моему злейшему врагу. Утром жду вечера, вечером жду утра, как будто вечер или утро могут принести мне какое облегчение. Так всегда случалось летом, когда Федор Михайлович уезжал в Эмс, а мы оставались в Старой Руссе: утром ждешь вечера, чтоб получить от него письмо, а проглотив его, ждешь поскорее утра, а затем и вечера, чтоб получить от него же другое. А теперь знаешь наверно, что уж не случится никогда чего-либо такого, что бы меня сильно обрадовало. Я точно умерла к жизни: все хорошо, все спокойно, а у меня тоска, тоска… Даже дети меня радуют и утешают меньше: прежде я радовалась на детей и огорчалась вместе с ним, а теперь одна… все одна… Я так рвалась из Петербурга, от людей, куда-нибудь в глушь, где бы никто о нем не говорил и почти не знал; так спешила доехать, чтоб уединиться и обдумать, а теперь вижу, что без людей еще хуже. Всякая-то вещь, всякое сказанное детьми слово напоминает мне прошедшее и невозвратное. Как облегчить, куда уйти от себя? <…> Целую вас много и много и желаю вам здоровья и душевного спокойствия. Пожелайте и мне то же, я в нем так нуждаюсь…" (Авт. // ГИМ. — Ф. 344. — Ед. хр. 41).

1486

Софья Сергеевна Кашпирева (?-после 1891) — жена В. В. Кашпирева.

1487

Краткий некролог Достоевскому, написанный Страховым, напечатан в № 2 ежемесячного иллюстрированного журнала "Семейные вечера", издававшегося под редакцией С. С. Кашпиревой. Достоевский в нем характеризовался как "один из самых замечательных русских писателей-художников".

1488

11 декабря 1884 г. А. Г. Достоевская писала Страхову:

"Убедительнейше прошу вас, глубокоуважаемый Николай Николаевич, поискать у себя тетрадь (заметки и планы романов, писанные рукою Федора Михайловича), о которой я говорила вам в последний раз. Я перерыла весь дом и не нашла; а так как я никому, кроме вас, этих тетрадей не давала, то она непременно должна быть у вас. Чрезвычайно прошу вас об этом" (Авт. // ЦГАЛИ. — Ф. 1159. — Оп. 2. — Ед. хр. 6).

Более полугода спустя, 2 августа 1885 г., Достоевская снова напомнила Страхову о невозвращенной ей "записной тетради" писателя.

"Я хочу просить вас, глубокоуважаемый Николай Николаевич, воспользоваться вашим летним досугом и попытаться отыскать оставшуюся у вас тетрадь Федора Михайловича, а также затерянное вами письмо одной особы к Оресту Федоровичу (Миллеру). Чтобы вам легче было вести ваши поиски, опишу вам внешний вид потерянных предметов.

1) Тетрадь — величиной в пол-листа обыкновенной писчей бумаги, переплетена в грубый переплет, содержит в себе заметки и планы романа "Идиот", писана рукою Федора Михайловича.

2) Письмо писано в 1881 или 1882 году, адресовано Оресту Федоровичу. В письме одна госпожа заверяет, что у нее есть много писем Федора Михайловича, но что они забраны III отделением во время обыска, бывшего у особы по такому-то делу. Особа просит Ореста Федоровича как биографа достать означенные письма из III отделения и дает свой адрес…" (там же).

Письмо, упоминаемое Достоевской, неизвестно; имя его автора остается неустановленным.

1489

О какой выписке идет речь, неясно.

30/18 июля 1883 г. Анна Григорьевна писала Страхову после прочтения в рукописи одной из глав его воспоминаний о Достоевском:

"С некоторыми вашими выводами я согласна в высшей степени и крайне довольна, что вам удалось так ярко их подметить и выставить. Чтоб не говорить много, укажу на отношение Федора Михайловича к цензуре, а также на беспрерывную работу Федора Михайловича, на нарастание и кипение его мыслей, на постоянно новые образы и планы, которые он создавал. Меня всегда поражало это в нем. Как ужасно жаль, что образы эти не всегда могли развиваться до законченности; всему виною наши проклятые денежные недостатки, заставлявшие спешить и портить произведение <…> В некоторых положениях я расхожусь с вами, например, в определении подъемов: по-моему, один из подъемов — это роман "Братья Карамазовы"; в нем Федор Михайлович обнаружил новые силы в творчестве. Так признавал это и сам Федор Михайлович, а вы и не знаете, какой он был критик к самому себе и как тонко умел подмечать свои слабые стороны и недостатки <…>

Из Литературного фонда Федор Михайлович никогда не получал пособий. Он еще при Михаиле Михайловиче взял в долг 1000 рублей под залог своих сочинений и за проценты и вовремя уплатил. С тех же пор ни разу не обращался в Фонд, несмотря на то, что наши дела в течение четырнадцати лет были иногда в самом плачевном состоянии. Напротив того, Федор Михайлович питал какое-то отвращение к Литературному фонду и мне положительно запретил когда бы то ни было, при каких бы то ни было обстоятельствах, обращаться к помощи Фонда. Вероятно, это происходило от того, что за последние годы членами-заправилами Фонда были люди, враждебные Федору Михайловичу (Стасюлевич, Градовский и пр.) и готовые не признавать его таланта и значения. Как бы то ни было, имея такое положительное запрещение, я, конечно, никогда не прибегла бы к помощи Фонда, в какой бедности я ни находилась бы…" (Авт. // ЦГАЛИ. — Ф. 1159. — Он. 2. — ед. хр. 6).

После получения биографии Достоевского, написанной Страховым и О. Ф. Миллером, Я. П. Полонский писал Страхову (1883):

"…Я только что окончил чтение 1-го тома и пишу вам о нем все, что приходит в голову: не критику… нет, на это надо много досуга и много времени, а так, несколько замечаний.

Нечего и говорить, что я вполне с вами согласен. Достоевский — явленье необычайное, личность силы поразительной и большой талант. Кое-что из записок его оставило на мне сильное впечатление-многое совпало с моими убежденьями и как бы обновило их… и укрепило <…>

Я понял <…>, как понимал Достоевский Христа — но одного, признаюсь вам, не понял) — как мог Достоевский — с таким пониманьем Богочеловека — думать, что пониманье его вполне совпадает с духом теперешнего православия?< …>

Не знаю, хорошо ли вы сделали, что вы всё печатали, — часто тот образ, который, очевидно, вы хотите сделать светлым, ясным — отуманивается вашими же выписками… его же собственными письмами. Носитель истины — часто сам себе противоречит, человек любящий — беспощаден к своим собратьям по литературе, осуждает Писемского… бранит Белинского, Грановского, Тургенева… и везде, везде, везде неправ. Этим, конечно, я вас огорчаю. Вы сами невысокого мнения о Тургеневе — и действительно как личность, как характер, как гражданин он бесконечно ниже Достоевского, но как художник и поэт — извините меня — несравненно выше Достоевского. И один рассказ его "Живые мощи", если б он даже ничего иного не написал [ставит его выше в глазах моих], подсказывает мне, что так понимать русскую честную, верующую душу и так все это выразить мог только великий русский писатель <…>

Много нехристианского, не братского звучит в словах покойного Достоевского, когда он говорит о наших писателях — даже о тех, которые первыми восторженно приветствовали его на литературном поприще, — как, например, Белинского <…> Белинский был двигатель — и куда бы он ни двигал — но он двигал умы в такое время, когда они пребывали в захорузлом покое и, как стоячая вода, готовы были так оставаться. Белинский был талант — и я уважаю его — хотя он так и обругал меня за мою книжку, изданную в Одессе, — и обругал по-дикому, и я верю — живи до сих пор Белинский — он был бы лучшим истолкователем и моих произведений <…>