Валерий Перевозчиков - Ну здравствуй, это я!

• Название: Ну здравствуй, это я!
• Автор: Валерий Перевозчиков
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9697-0221-8

Французы говорят: за каждым великим человеком стоит великая женщина. Для Владимира Высоцкого такой женщиной стала французская киноактриса Марина Влади.

В их совместной жизни были и сказка, и легенда, и тайна. Но было и обыкновенное, человеческое: проблемы, трудности. Книга эта — прикосновение к тайне их отношений, к сложному внутреннему миру двух незаурядных личностей. Словом, как писал Владимир Высоцкий:

Пусть в нашем прошлом будутрыться после люди странные,И пусть сочтут они,что стоит все его приданое, —Давно назначена ценаИ за обоих внесена —Одна любовь, любовь одна.

---

«Дорогая наша, любимая Фаина Георгиевна!

Выздоравливайте! Уверен, что Вас никогда не покинет юмор, и мы услышим много смешного про Вашу временную медицинскую обитель. Там ведь есть заплечных дел мастера, только наоборот.

Целую Вас и поздравляю, и мы ждем Вас везде — на экране, на сцене и среди друзей».

(В 1981 году Раневская переписывает со слов Маргариты Алигер четверостишие из последнего стихотворения Высоцкого. Далее в ее дневнике такая запись: «Он был у меня. Он был личность».)

Именно в доме Абдуловых произошел трагический случай, когда Марина фактически спасла Высоцкого от смерти.

Всеволод Абдулов: «Это был, по-моему, конец 60-х годов. Тогда впервые приехали в Москву все сестры Марины со своими мужьями. Была радостная встреча. Были друзья, был замечательный вечер. Володя поет, потом куда-то выскакивает. Я смотрю на Марину. Марина вся белая. И тоже не понимает, что происходит. Потом включились сестры, они тоже что-то почувствовали. А он все время выскакивает и выскакивает. Я за ним. Он в туалет, наклоняется, у него горлом идет кровь. Ну таким бешеным потоком. Я говорю: «Что это?» Он говорит: «Вот уже часа два». Он возвращается, вытирается, садится. Веселит стол, поет, все происходит нормально. Потом все хуже и хуже. Вызывают «скорую помощь», кто-то уводит гостей. Приехала «скорая помощь».

Марина Влади: «Осмотрев тебя, два врача «скорой помощи» и санитар реагируют до смешного просто: слишком поздно, слишком большой риск, тебя нельзя перевозить. Им не нужен покойник в машине — это повредит плану.

По выражению лиц моих друзей я понимаю, что приговор обжалованию не подлежит. Тогда я встаю в дверях и кричу, что, если они не отвезут тебя немедленно в больницу, я устрою международный скандал. Я ору на этих бедняг, которым мало платят, которых ни во что не ставят, которые обязаны выполнять план, а не спасать людей. Они пугаются и наконец понимают, что умирающий — Высоцкий, растрепанная и вопящая женщина — его жена, французская актриса. После короткого совещания, чертыхаясь, они, подхватив за четыре конца одеяло, на котором ты лежишь, выносят тебя из квартиры. При спуске по лестнице тебя мотает из стороны в сторону. Несмотря на их протесты, я тоже сажусь в машину — отчаяние придает мне силы».

Всеволод Абдулов: «И он оказывается впервые в Институте Склифосовского, где потом появилась у него масса друзей, которые до конца дней были рядом и помогали в трудную минуту. И дальше восемнадцать часов боролись за его жизнь. Когда он был и на том свете, и на этом. «Врежут там — я на этом, врежут здесь — я на том».

О том, что происходило в реанимационном отделении «Склифа», вспоминает врач-реаниматолог Леонид Сульповар:

«Летом 1969 года я работал в отделении реанимации института. В ночь с 18 на 19 июля туда привезли Володю Высоцкого с сильным желудочным кровотечением. Случай этот достаточно подробно описан в книге Марины Влади «Прерванный полет». В реанимации Володя провел чуть больше суток, потом его перевели в 1-е хирургическое отделение, где он пробыл около недели — точнее не могу сказать. Сутки, которые Володя находился в реанимации, Марина просидела у нас в ординаторской, практически никуда не выходя. Тогда она еще не очень хорошо говорила по-русски. Помню, кричала:

— Я же русская! Пустите меня к нему!

По нашим правилам посетителей в зал реанимации не пускают. Пациенты — в тяжелом состоянии, и лишняя возможность подхватить инфекцию им ни к чему. Поэтому (в этот день) Марину мы к Володе так и не пустили. В этот раз кровотечение было остановлено консервативными методами — без операции».

Марина Влади: «Неимоверно долгий день наконец прошел. Я несколько раз тщетно пыталась поговорить с кем-нибудь из врачей. Они упорно молчат. Нужно ждать. Поздно вечером — прошло уже шестнадцать часов, как я жду, — один из них,

невысокий человек с живыми глазами и торчащими усами, приглашает меня войти. <…>

Врач успокаивает меня: «Было очень трудно. Он потерял много крови. Если бы вы привезли его на несколько минут позже, он бы умер. Но теперь все в порядке…» Я слушаю его и, не отрываясь, смотрю на тебя. Мне объясняют, что у тебя в горле порвался сосуд, что тебе больше нельзя пить и нужен длительный отдых. Остальные врачи — четверо мужчин и женщина — говорят мне, как они счастливы, что спасли тебя, как они рады познакомиться со мной, несмотря на то, что обстоятельства не из веселых. Я сразу полюбила этих людей. <…>

Игорек, Вера, Вадим, Толя и Леня хорошо поработали. Отныне они будут служить тебе верой и правдой, как в ту страшную ночь».

В составе реанимационной бригады был Игорь Годяев. Рассказывает Валерий Янклович: «Игорек работал фельдшером на реанимобиле Института имени Склифосовского. Он был в той бригаде, которая спасла Володю во время первой клинической смерти, когда у него пошла горлом кровь в квартире Севы Абдулова… Володя очень ценил Игоря. Ценила Годяева и Марина». Заметим, что в посвящении книги Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет» упоминается и Игорь Годяев — «Игорьку»…

Валерий Золотухин: «24 июля был у Высоцкого с Мариной, Володя два дня лежал в Склифосовского. Горлом кровь хлынула. Марина позвонила Бадаляну. «Скорая» приехала через час и везти не хотела: боялись, умрет в дороге. Володя лежал без сознания на иглах, уколах. Думали, прободение желудка, тогда конец. Но, слава Богу, обошлось. Говорят, лопнул какой-то сосуд. Будто литр крови потерял, и долили ему чужой. Когда я был у него, он чувствовал себя «прекрасно», по его словам, но говорил шепотом, чтоб не услыхала Марина. А по Москве снова слухи, слухи… Подвезли меня до Склифосовского. Пошел сдавать кровь на анализ. Володя худой, бледный… в белых штанах с широким поясом, в белой под горло водолазке и неимоверной замшевой куртке».

Алла Демидова: «После первой клинической смерти я спросила Высоцкого, какие ощущения у него были, когда он возвращался к жизни. «Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее, меня несет к какому-то просвету, свет ближе, ближе, превращается в светлое пятно, потом боль во всем теле, я открываю глаза — передо мной склонившееся лицо Марины».

Евгений Канчуков: «Трагедия эта яркой вспышкой в одночасье как бы высветила будущее Владимира Высоцкого и Марины Влади. Ее она превратила мгновенно из знаменитой французской артистки, боготворимой в СССР, в обыкновенную русскую женщину, жену человека, с которым беда, — жалкого, больного.

Его же заставила улететь в тартарары, проведя за день сквозь все круги, по которым теперь ему придется ходить часто: от фестивальной круговерти, через уязвленную гордость, разрешающую

припасть к бутылке, через сокрушительные загулы — к беспамятству; возвращение откуда для него часто было бы просто непереносимым, когда б не любящий человек рядом».

Много лет спустя Марина с благодарностью вспоминала о доме Абдуловых: «Мы тут первый раз вместе жили, как говорится. И Севочка одолжил нам свою комнату. Меня трогает очень это место. Оно полно воспоминаний».

«В Париж пока что не проник…»

А мне хочется показать тебе Париж.

Я хочу, чтобы ты знал, как я живу…

Марина Влади

Попасть за границу не «в составе делегаций», а частным образом было в советские времена невероятно сложно. В конце жизни Владимир Высоцкий достаточно свободно передвигался по всему миру, но началось все это с первой поездки в Париж.

«Мы говорили об этом долгие ночи напролет. Мы воображали все, что ты мог бы сделать. Ты никогда не думал остаться жить во Франции. Для тебя жизненно необходимо сохранить корни, язык, принадлежность к своей стране, которую ты страстно любишь. Ты строишь безумные планы. Ты мечтаешь о свободных от цензуры концертах и пластинках, о путешествиях на край земли. Как это часто бывает с тобой, невероятные мечты становятся откровениями: все это сбудется, но позже» (Марина Влади).

Это произошло только в 1973 году, когда Владимир Высоцкий и Марина Влади подали заявление, чтобы получить визу и разрешение на поездку во Францию.

Запись в дневнике В.Золотухина:

«02.03.1973

Высоцкий оформляет документы во Францию. Боже! Помоги моему другу. Это было бы прекрасно, какие песни бы он написал! Ни к кому другому нет у меня такой нежности и теплоты, как к Вовке В.».

О том, как были получены заграничный паспорт и французская виза, подробно рассказывает Марина Влади в книге «Владимир, или Прерванный полет». Понадобилось вмешательство Жоржа Марше, тогда первого секретаря Французской Коммунистической партии, и его звонок Леониду Брежневу… И вот наконец в 1973 году Высоцкий в Париже.

Еще одна запись Валерия Золотухина:

«29.04.1973

Звонил из Парижа Высоцкий. Он еще не соскучился по нам. Счастлив. Везде его водят, кормят, все его знают. А главное, от чего он обалдел, — весь Париж говорит на русском языке. Я думаю, это заслуга Марины. Четыре года всего ей понадобилось агитации к приезду мужа из России, чтобы весь Париж перешел на русское изъяснение».