Григорий Зинченко - Побег из Бухенвальда

• Название: Побег из Бухенвальда
• Автор: Григорий Зинченко
• Издательство: Logos Verlag
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 3-933828-53-8

Автобиографическая повесть о необычной судьбе украинского парня Григория Зинченко из маленькой деревни на Харьковщине: коллективизация, голод 1933 года, работа на заводе, война, отправка на принудительные работы в Германию, побег, Дрезденская тюрьма, концентрационный лагерь Бухенвальд, снова побег и… обретение веры в Бога.

---

Он жадно накинулся на нее и стал есть не только белую часть, но и зелень. Скоро ему стало плохо. На следующий день этот мальчик умер. У них вся семья вымерла. Не всем так повезло, как нам, много людей умерло в тот год.

— Да, такого и врагу не пожелаешь. Помнишь я тебе говорил за Матвеича, он советовал спасаться бегством.

Павла Матвеевича я встретил здесь в Харькове. Все его единоверцы остались живы. Тебе, Гриша, я сейчас расскажу то, чего я не говорил еще никому, если у тебя нервы крепкие и ты, ну скажем, не брезгливый.

— Дядя Тима, говорите всю правду, про это в книгах не прочитаешь, а я хочу все знать.

— Ну тогда слушай. Число умерших скрывают, пишут просто: «Были смертные случаи». Но как шила в мешке не утаишь, так и этого, сколько бы не скрывали число умерших от голода, все равно когда-нибудь это станет известным. Но я думаю, что немало, возможно, сотни тысяч, а может, и больше. Вымирали селами, но о себе они уже не расскажут. Свидетели, которые остались в живых, тоже молчат о той трагедии, которая постигла нас.

Так вот, дожить до тепла на одной картошке мы не смогли — уже в конце января картошка была на исходе. Пойду в амбар, а он пустой, только мыши бегают. Я Кате предложил:

— А что если мышей ловить, да кушать?

— Нет, не смогу, умру от голода, но мышей кушать не буду. Я не против, вари для детей и корми их, может, и сам поешь.

— Я тоже не смогу их есть.

— А что если попробовать обжарить их на огне?

— Обжарить-то можно, но кушать — нет. Нужно что-то придумать, картошка на исходе. — Тимоша, убей нашего Рябка, за это греха не будет, детишки-то слабые совсем.

— Да что с того Рябка, одни кости. И тут меня осенило.

— А что, если откормить его мышами, но только как это сделать, ведь он не кот, ловить мышей не будет.

Решил смастерить мышеловку и попробовать подкормить пса. Поймал мышь. Бросил собаке, не ест, только смотрит, то на меня, то на мышь.

— Давай его напоим соленой водой, а мышу немного осмолим, — подала идею Катя.

Так и сделали, получилось нормально. Мыша пошла как кусок мяса. Все съел. Через некоторое время поднес я Рябку живую мышу, он тоже съел. Тогда я открыл все сараи, чтоб он ловил сам себе мышей. Да и я, когда поймаю, подкидывал ему. За неделю наш Рябко поправился. Теперь уже очередь и до него дошла. Повесил веревку через перекладину, взял нож и тарелку для крови.

— Только не неси кровь в дом, детей испугаешь, да и я не могу видеть это, — попросила Катя.

Рябко бегает, трется у ног, смерть, видно, почуял.

Накинул я ему веревку на шею, завязал. Собака привычная была к ошейнику, не вырывалась. За веревку потянул и повис наш Рябко. Здесь я схватил нож, перерезал горло, а кровь в тарелку спустил и выпил. Снял шкуру с собаки и бросил в угол, а тушку в дом понес, чувство такое было, как будто я петуха зарезал.

— Давай разделим это мясо, чтоб на месяц хватило, — говорит Катя.

Начали делить, да куда там, тут и на полмесяца не хватает. Посмотрел я на своих детей Люсю и Гришу. Лица припухшие, под глазами мешки висят, по комнате еле ходят, да и у Катюши в глазах уже жизни нету.

— Нечего делить, сначала приготовим бульон и попьем. Потом еще добавим. Если сейчас не поддержать детей, то потом будет поздно.

После этого мяса мы ожили, но и оно очень скоро кончилось, что делать? Вспомнил про шкуру. Побежал в сарай, может, из нее что-нибудь можно приготовить.

Смотрю, а шкуры и след простыл, крысы все поели. От досады я чуть не заплакал. Был такой злой на себя, почему не догадался забрать с собой в дом? Такая досада взяла меня, что я скажу Кате, ведь она меня за шкурой послала. Надумал крыс ловить, но ведь от крыс и кошки дохнут, как же ими детей кормить, ведь они только чуть-чуть окрепли. Думал, с ума сойду, зачем так жить? Я жил ради детей, жены, а теперь сам их и погубил. Перед глазами умирающие дети и Катя пухлая стоят. Немного успокоился. Ну, а если бы я шкуру принес, еще неделю пережили, а потом? Какая разница, все равно умирать, сегодня или через неделю. Катюша говорила, что в погребе пусто, а если я проверю. Полез в погреб, кругом пусто, стал бочки двигать с места на место и заглядывать по углам. И вдруг вижу в углу картошка. Я от радости даже набрать забыл, побежал в дом.

— Катюша, у нас в погребе картошка еще есть! Набрал я с полведра и несу домой, много не мог унести.

— Там еще много!

Много — это одно ведро, а было только начало февраля. Натопили печь, сварили суп, поели и так хорошо стало. Перенес я весь картофель в дом. На чердаке нашел семенную кукурузу в кочанах, Тут мы совсем ожили.

Дожили до середины февраля. Но вижу, Катюша совсем слабая стала. Взял я весь домашний труд на себя. Обед готовлю, печку топлю, кукурузу тру. Но на стол подавала Катя, говорила, что это женское дело, а потом совсем ослабла, и это не стала делать. По комнате едва пройдет, да и то, куда ей, ведь через два месяца мы ожидали пополнения в семье. Стал все делать сам. Катю кормлю двойной нормой, а она, бедняга, и к столу не стала подходить.

Стала меня просить, чтоб я по селу пошел.

— Тимоша, сохрани деток. У нас и деньги есть, и золото. Отдай все и купи хоть немного хлеба.

Пошел я по селу. Решил соседку навестить, а то за своим горем и о ней забыл. Стучу, никто не открывает.

Толкнул дверь, захожу. Тишина. Плита не топлена.

Зашел в другую комнату, а на кровати большая куча подушек лежит и ни души. Опять на улицу вышел, следов нет. А может, их уже в живых нет? Надо проверить весь дом. На печь заглянул, под кровати тоже — нет нигде.

Взгляд упал на кровать. Поднял подушки — лежат, она и двое дочек. В испуге отскочил, решил, что они мертвые, но потом подумал: «А вдруг крепко спят». Снова подошел к кровати, стал потихоньку звать, потом громче.

Молчат. Рукой коснулся лба — холодные. Снял шапку, перекрестился. Стал думать, как могилу выкопать да похоронить. Земля мерзлая. Придется ждать тепла. Когда первое потрясение прошло, решил поискать продукты, им они больше не нужны. Спустился в погреб, обыскал все, кроме трех картошин ничего нет. Сарай проверил тоже пусто. Заглянул в кладовку — пусто. В коридоре увидел — узелок висит. Достал его, похоже фасоль. Да, точно, но как забрать? Вдову обидеть. Подошел к постели, прощения попросил, что без спросу беру. У Бога попросил прощения, чтоб Он простил грех. Принес домой, а Катя снова.

— Детишек сохрани, а мне больше не жить.

Я посмотрел на них, совсем отощали. Надо побольше давать есть, подумал я, но где взять продуктов? Пойду, наверное, к своим друзьям, в ноги поклонюсь. Может, до молодой пары зайти, что обвенчались летом? Не раз, бывало, когда возвращался с работы домой, приглашали чайку попить. Хорошая пара, они кусок последний пополам поделят. Живут далековато, но пойду к ним первым. Подхожу, ворота открыты, дом тоже. Самовар на столе стоит, а вместо сахара соль. Кругом все прибрано, как будто гостей ждут. На столе лежит записка:

«Прости нам, Боже». И дата — двадцать третье февраля.

Значит, три дня назад писали. На кровати лежат вдвоем, как будто спят. Уснули вечным сном. Подхожу, ужасно пухлые, воду, видно, пили много с солью. Венчальное платье положено сверху, так как она была вдвое больше прежнего. И он был одет в костюм, одна рука в рукаве, а другая свободна. Какая прекрасная была пара, а теперь жутко смотреть. Я ближе подошел. Платье измазано кровью, а у него рука в крови — у обоих вены перерезаны.

Подошел снова к столу, перечитал записку: «Прости нам, Боже». Ужасным смыслом наполнились эти слова. Ведь, говорят, самоубийцы в рай не попадут. Перекрестился в святой угол: «Прости им, Боже». Иду домой, еле ноги волоку от горя своего и людского. Дома рассказал Кате увиденную картину, она посмотрела умоляющим взглядом:

— Ты хоть не сделай этого, детишек сохрани.

Как тяжело вспоминать все виденное и пережитое. Решил снова идти по дворам. Думаю, на этот раз я не уйду, хоть кусочек хлеба для детей выпрошу. А в ушах все слова Катины: «Деток сохрани». Зашел к одним, тоже холодно и ни единого звука. Ноги мои стали какие-то тяжелые, не могу идти. Неужели все село вымерло! Нет, думаю, ради семьи надо жить. Почувствовал себя вором. Но не воровать я пришел и не грабить. В кусочке хлеба нуждаюсь.

Стол накрыт нарядно, а на столе что-то прикрыто расшитым полотенцем. Приподнял полотенце и глазам не верю, куча золотых монет и записка: «Каты, вы забрали нашу жизнь, возьмите и этот мусор». Кому это золото сейчас нужно, если семья умирает с голоду. Я жить хочу, кусочек хлеба найти бы. Каты забрали их жизнь?

Значит, их уже нет в живых. Прошел одну спальню, вторую. Тихо. Зашел в зал, а там два трупа висят. У меня уже и страх пропал, такого насмотрелся. Еще раз повторил в уме то, что было написано в записке: «Каты, вы забрали нашу жизнь, заберите и этот мусор». Нет, я не кат и мусор мне не нужен, но если есть сухая корка хлеба, я заберу. Всю кухню перерыл. Под лавкой вдоль стены картошки с полведра нашел и немного пшена. Почему, думаю, они покончили с собой? Еще могли бы несколько дней пожить.