Давид Фонкинос - Идиотизм наизнанку

• Название: Идиотизм наизнанку
• Автор: Давид Фонкинос
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-395-00199-3

Давид Фонкинос — восходящая звезда французской литературы, автор шести романов и двух книг комиксов. Он изучал литературу в Сорбонне, занимался джазом, преподавал игру на гитаре, вычислял — и успешно! — эротический потенциал жены своего персонажа. Это единственный в мире писатель, по страницам романов которого загадочным образом разгуливают два поляка.

После тепло принятого русской критикой романа Фонкиноса «Эротический потенциал моей жены» издательство «Азбука» предлагает вашему вниманию «Идиотизм наизнанку»: сентиментальный авантюрный роман. В один прекрасный день в центре Парижа объявляется новый князь Мышкин. Его зовут Конрад, он племянник (а может, лжеплемянник!) знаменитого писателя Милана Кундеры. Право распоряжаться его временем и вниманием оспаривают друг у друга персонажи этого пронизанного иронией романа. Но чего хочет сам Конрад? И вообще, кто он: мудрец, упивающийся гармонией мира, или же вечный младенец, чья наивность граничит с идиотизмом? И вообще — что здесь делают два поляка с кинокамерой?!

---

Это не отражалось на их лицах, но именно так они представились: «Здравствуйте, мы двое поляков». До этого дня Польша представлялась мне чем то далеким, даже неопределенным, как слово «конец» в Поисках утраченного времени. Мне нечего было им сказать; я был рад за них. То, что они — поляки, казалось, доставляет им удовольствие. Я ждал, чтобы они объяснили мне причину своего присутствия на моей лестничной площадке. Они делали вид, что колеблются, переминались с ноги на ногу, раскачиваясь, как две свечки перед агонией. Наконец представились, показав корреспондентское удостоверение:

— Здравствуйте, я Витольд.

— А я Анджей.

Мне это не понравилось. Два жутких акцента, два диких имени. Я чуть было не захлопнул дверь, но, бесспорно, на меня произвело впечатление их корреспондентское удостоверение; теперь, когда меня показали по телевизору, я должен был вести себя соответственно своему рангу. Нужно поддерживать собственную популярность. Поэтому я пригласил их войти. И, только оказавшись в гостиной и заметив отсутствие Конрада и Терезы, которые уже спали, я сообразил, что они выбрали несколько позднее время для визита. Почти полночь. Я спросил у них:

— По моему, немного поздновато для работы?

— Ну, вы знаете, у журналистов нет расписания… всегда как на угольях, как у вас говорят… и, правда, когда мы посмотрели вечерние новости и репортаж про вашу историю, мы решили зайти к вам…

— Ах так? Значит, вы его уже видели? Как я выглядел?

— Очень хорошо, — сказал второй.

— Да, — подхватил первый, явно нервничая из за того, что второй перебил его (чувствовалось, что между ними идет война за лидерство). — Да, очень хорошо… правда, не совсем понятно, почему вы разгуливаете в перьях…

— Это к делу не относится!

— …Ах вот оно что… мы как раз собирались дать вам возможность все объяснить… будете работать с нами, и все всегда будет по делу, без обмана, ничего лишнего — только вы и ваша история.

Витольд выступил вперед, чтобы объяснить мне свою стратегию. Они хотели сосредоточиться на документальных съемках с погружением, так называемый метод «камера на плече», но, учтите, в соответствующих пределах, никакого вуайеризма. Ради этой работы они планировали поселиться у меня на какое то время, по крайней мере до вынесения решения суда относительно опеки над Конрадом. Фильм о нас, вау!!! Я согласился, изображая смущение. Двое поляков отправились за двумя огромными чемоданами, которые поджидали их на темной площадке. Журналисты признались, что очень устали, и спросили, где могут расположиться. Я с радостью уступил им свою комнату. Я спокойно мог поспать несколько дней на диване в гостиной, чтобы обеспечить себе место в истории.

Мне было слышно, как они спорили о чем то, потом наконец появились в гостиной с бутылкой водки.

— Нельзя же так просто лечь спать в первую ночь! Репортаж полагается обмыть!

— С удовольствием.

Анджей вытащил зубами пробку из уже початой бутылки и предложил выпить за дружбу. Полглотка оказалось достаточно, чтобы я разволновался. Двое поляков пребывали в приподнятом настроении, довольные, что оказались в моем доме, приятные гости. Нельзя же останавливаться на полпути, к тому же на таком правильном, и я пошел достать из под раковины бутылку урожая 1974 года. Они вытаращили глаза. Друзья мы или не друзья?

Мы воспользовались ситуацией, чтобы обсудить организационные моменты. Витольд был кинооператором, Анджей — звукооператором. Оба — выпускники киношколы в Лодзи, где дебютировали Полански, Сколимовски, Кисловски и прочие — ски. Первому они поклонялись и имели твердое намерение повторить подвиг его короткометражки «Двое мужчин и шкаф»[19] на основе моей истории. В жанре абсурда и минимализма, так они сказали. Я плохо понимал, что они имеют в виду, и это обнадеживало, гораздо лучше чувствуешь себя, когда не понимаешь творцов.

— Так кто же вы, скорее кинематографисты или журналисты?

— В Польше это одно и то же.

Не знаю, то ли подействовало вино, то ли фамилии на — ски, но в голове начали роиться мечты голливудского толка. И только я дал волю воображению, как со скоростью, присущей всем мифоманам, у меня родилась небольшая речь. Мою оду Конраду будет слушать весь Голливуд! Я свалился с ног от дикой усталости.

Мне снилась какая то страна, что то среднее между высохшим Востоком и пропыленным Магрибом.

Рано утром я представил старым жильцам новых жильцов. Вообще то это не совсем точно, не рано утром, поскольку поляки проснулись к четырнадцати часам. Мы поджидали их как американцев в 1944 м. Нужно полагать, они устали. Что касается меня, то я встал не слишком поздно из за намечавшегося радикулита. Диван в гостиной уже не мог собрать большинства среди моих позвонков, многие мечтали вернуться в прошлое. Я приготовил для гостей самый— крепкий кофе, но они не могли начать рабочий день, не съев омлет с сыром; я извинился, что оказался не на высоте, не зная их привычек. Тереза разволновалась из за яиц, мы уже сто лет не видели ее у плиты. Она тут же воспользовалась случаем, чтобы показать полякам, что она в доме главная. Она начала разглагольствовать (вот оно, могущество СМИ). Я про себя смеялся, ведь их то интересовал в основном Конрад. И что в этом странного? Он был ужасно милый, застыл с раскрытым ртом перед камерой Витольда. Просто неудобно, такое он имел превосходство над нами, этот человек ниоткуда. Я внезапно подумал, на какой риск я шел, впустив посторонних в свою эмоциональную среду; я тут же свел этот риск до минимума, объяснив полякам хорошо поставленным шепотом, что этот репортаж может состояться при одном условии: они не будут вступать в контакт с ребенком; я рассказал им о нашем трудном положении и о доверчивости малыша, он может привязаться к ним, и расставание будет тогда очень тяжелым; отеческая любовь зиждется на умении предвосхищать события. Казалось, Витольд и Анджей погрустнели, обаяние Конрада действовало мгновенно, и пяти минут не потребовалось, чтобы они принялись сожалеть о едва наметившемся чувстве. Это были настоящие профессионалы. Они безропотно пошли на мои условия. Я объяснил Конраду, что господа работают и им нельзя мешать. Эти небольшие меры предосторожности были необходимы, у меня и так было достаточно переживаний, доставленных мне моей главной соперницей.

В Польше в первый рабочий день работать не принято. Так они мне сказали. Я подумал, что это из за католицизма, у них запрещен секс до свадьбы и что то там еще. Короче, я уважал их традиции. Нам с Терезой так не терпелось сняться в кино, что я предложил им порепетировать. Так принято у великих актеров; ты думаешь, Де Ниро приходит на съемочную площадку не подготовившись? Она пожала… ну тем, чем обычно пожимают. Мы бросились на кухню и разработали сцену крупной ссоры. Мы так хорошо вошли в роль, что Конрад, который тихо играл у себя в комнате, в панике прибежал к нам. Мы успокоили его, объяснив правила игры. И поскольку он обиделся, что не принимает в ней участия, его ввели в репетиционный процесс. Ему разрешили встать между нами н постараться нас разнять. Но через минуту он горько заплакал. Он не выносил ссор, даже понарошку. Мы прервали репетицию, и Витольд спросил, где лежит пульт дистанционного управления телевизором. И не найдется ли чего нибудь выпить. Они работают над сценарием, это большое напряжение, нужно расслабиться. Потом они составили для меня список необходимого, и я отправился за покупками в торговый комплекс.

Чтобы пить водку залпом, нужна здоровая печень. Несмотря на все мои попытки поучаствовать в рабочем совещании, мне оставалось лишь блевать втихаря. Их метод — сначала расслабиться, а потом действовать, явно оказался для меня излишне радикальным. Я был опустошен. Самое главное — не попасть в кадр в этом жалком виде. Вымученно улыбаясь, я метался по гостиной, ставшей моей спальней, в отчаянной надежде, что мои метания наведут их на мысль о том, что мне срочно требуется принять горизонтальное положение. Но не тут то было, они не отрываясь смотрели похабель по телевизору, гоготали, глядя на меня, скорее всего чтобы проверить, одинаковое ли у нас чувство юмора. Тогда я тоже смеялся, еще больше терзая свою печень и грезя об удобных перинах Конрада и Терезы — те спали уже добрых три часа. Мы незаметно пропустили время совершения преступлений.

В конечном итоге этот вечер оказался самым неприятным моментом, поскольку на следующий день после полудня мы приступили к съемке. Они были в крайнем возбуждении, мы все четверо выпили по стакану вина для храбрости и чтобы взбодриться. (Конрад был у себя в комнате.) Витольд и Анджей все время пререкались, это помогает творческому процессу, как они нам объяснили. Я полностью был с ними согласен. Витольд был оператором и одновременно осветителем, поскольку свет размещался над камерой. Анджей записывал звук, он ловко манипулировал микрофоном на длинной штанге. Их спор все время крутился вокруг вечного вопроса: кто здесь главный? Иными словами, что важнее — изображение или звук? Они бесконечно дискутировали на эту тему, рискуя зациклиться на этой навязчивой идее. Вот, например, в разгар семейной сцены (той, которую мы до этого репетировали) они вдруг останавливаются и начинают спорить. Пришлось дать им выпить (во время споров пересыхает горло), и они с воодушевлением принялись говорить на своем языке. Изображение или звук. И так бесконечно. Невероятно; настолько невероятно, что я решил пойти и купить себе маленькую камеру, чтобы заснять их и сохранить для себя свидетельство сложности искусства. Вот только когда они увидели, что я их снимаю, они тут же остановили меня. Сказали напрямик. Нельзя снимать и сниматься одновременно. Это все равно что лечить и лечиться.