Филипп Джиан - Трения

• Название: Трения
• Автор: Филипп Джиан
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-431-0

"Трения" — стилизованная под семейный роман жестокая жизненная история, где герой, этакий современный Зорро или Робин Гуд, увязнув в запутанных связях и отношениях, разрываясь между любимыми женщинами и пытаясь сладить с семейными демонами, ищет — и находит — нетривиальные решения. Сам джиановский текст при этом напоминает верхушку айсберга: трагические причины конфликтов и их эмоциональные следствия скрыты в глубинах авторского воображения. Тайны участников драмы намечены лишь тонкими штрихами, за которыми читателю предлагается угадать истину.

---

— Не мне тебе говорить, что все это — мура собачья, — рассуждал Марк, делая широкий жест рукой. — Жить просто — ни у кого не получается.

— Иногда кажется, что мы вообще не в состоянии взглянуть на вещи реально. Я часто себя спрашиваю, что я, собственно, делаю.

— Такие вопросы, блин, задаешь себе каждую минуту. Ну и что из того? Каждую минуту, блин!

— А сколько всего непонятного, необъяснимого, — подхватил я, опираясь на косяк. — Меня не покидает ощущение, что нас ничто не сдерживает. Можно сделать что‑то хорошее, а можно гадкое. И нет ничего, что могло бы нас остановить.

— Вот именно. Ты абсолютно прав, старик.

— Все зависит от того, нашел ли ты любовь. От того, веришь ли ты в нее.

— Чего‑чего? Чего нашел?

Мы услышали, как спускается вода.

— Ну, назови это как‑нибудь иначе, — сказал я, завершая разговор.

Я заметил, что в доме никого нет. Они все наелись, напились, накурились и угомонились. Наболтались бог весть о чем, о катастрофе, которая нависла над старушкой Европой, о том, что пора плюнуть Америке в морду. Они уютно устроились в саду или покачивались на прозрачных надувных матрасах посреди бассейна, бездвижные, как трупы. Джоан уселась в спасательный круг и созерцала собственные ноги, болтавшиеся в воде перед ее носом.

Я стал делиться впечатлениями с Одиль, которая закивала, надкусывая только что распечатанное эскимо.

— Будь осторожен, — заметила она с невинным видом, — мне кажется, Соня следит за нами.

Я незаметно проверил, что делает Соня. Как всегда, она была окружена целой свитой и так поглощена общением, что я мог бы дом поджечь — она бы ничего не заметила. И все же Одиль была права: Соня внимательно за нами наблюдала. Ее лицо выделялось сред‑и остальных, словно она пробила брешь в окружавшей их непроницаемой оболочке, чтобы не упускать из виду то, что происходит вокруг. Она даже освещена была иначе и казалась бледнее остальных.

Мне не нужно было формулировать, чего именно я хочу. Все само складывалось как надо. Зубчатые колесики невозмутимо и безжалостно сцеплялись между собой, приводя в движение некий механизм и попутно стирая нас в порошок.

— Прекрасно. Доедай мороженое, и пошли, — сказал я.

Я задул часть свечей, потому что занимавшаяся заря уже высветлила небо над головой и посеребрила синие головки чертополоха, который Соня выращивала в горшках, чтобы придать террасе оригинальный вид.

На пороге дома я столкнулся с Марком и его блондинкой, которая укололась чертополохом, и Марк облизывал ей палец, подмигивая мне. Значит, место было свободно. Я уменьшил свет. Сердце мое стучало — но не от предвкушения того, чем я собирался заняться с Одиль.

Сердце стучало при мысли, что Соня, возможно, следит за моими движениями, только я не осмеливался проверить, хотя отчаянно на это надеялся. Надеялся, откровенно говоря, изо всех сил, потаенных, темных, прятавшихся где‑то в недрах моего существа.

Одиль сунула руки под струю воды, и я взял ее сзади в полумраке кухни. Через несколько минут она захотела повернуться, чтобы видеть мое лицо, и мы продолжили.

— Для меня это очень важно, — прошептала она. — Что бы ты об этом ни думал. И не только потому, что это ты. Просто я так привыкла.

Я кивнул и взялся за нее с удвоенной энергией. Меня подстегивала мысль, что нас могут застать. Вскоре это и произошло.

Только на сей раз мы с Одиль успели дойти до конца. В тот момент, когда я выходил из нее, я заметил Соню, которая стояла на пороге, как изваяние или призрак, выплывший из тумана, и неотрывно смотрела на нас.

Одиль, занятая тем, что укладывала грудь обратно в купальник, ничего не заметила. Я застегнул штаны, не спуская с Сони глаз, а Одиль положила руку мне на плечо и торжественно заявила, что поверить не может, неужели это наконец произошло.

В следующую секунду Соня повернулась спиной и исчезла так же бесшумно, как появилась.

Одиль достала из холодильника новое эскимо.

— Ну что, неплохо, а? — спросила она.

Я слабо улыбнулся и кивнул, еще не успев прийти в себя после недавнего сюрприза. Я был удивлен, что не последовало никакой сцены, хотя обычно когда на вечеринке случаются подобные вещи и распадается какая‑нибудь пара, то дело доходит почти до драки, люди говорят друг другу в лицо ужасные слова и все кончается проклятиями и слезами.

Было около пяти утра. Я тупо уселся на высокий табурет, а Одиль пристроилась у меня между ног, чтобы угостить меня своим мороженым. Она считала, что обещанная роль в сериале — это лучшее, что послала ей судьба за долгие годы, и от счастья готова была поделиться всем, что имела. Я со своей стороны размышлял над тем, что же я такое сделал. Но было пять утра, и я не очень хорошо соображал. Мне даже не удавалось почувствовать себя виноватым. Удовлетворения я тоже никакого не испытывал.

Я вышел в сад и замер на мгновение на террасе под гневным Сониным взглядом. Потом она отвела глаза. С первыми лучами дневного света гости начали шевелиться, потихоньку собирать вещи, точно к ним вдруг вернулась утраченная на время память.

Я не знал, к чему готовиться, и представлял себе, что Соня вот‑вот взорвется и прямой наводкой поразит свою лучшую подругу прямо в сердце.

Но они обнялись так же нежно, как всегда.

Последние разговоры заканчивались уже на улице, в начавшей таять утренней дымке и в стойком запахе газа, про который никто не знал что и думать.

В небе не было ни облачка. Я сказал это Соне, но она никак не отреагировала, безучастно наблюдая, как машины отъезжают от тротуара и, выстроившись вереницей, движутся в сторону центра.

— Хочешь, поговорим? — предложил я.

— Нет. Не хочу я с тобой говорить.

В этот момент на улице появилась чета Дорсе, они возвращались домой. Мы помахали друг другу и обменялись несколькими приветливыми словами. Дора заранее начала разуваться и запрыгала по дорожке, звонко хохоча, как только она одна умела.

Я снова открыл было рот, но Соня велела мне молчать, что оказалось в конечном итоге к лучшему, потом) что сказать друг другу нам все равно было нечего. Я смотрел, как за Дорсе закрывается дверь, и думал о нашей собственной двери, которую мы тоже сейчас закроем за собой, думал о непостижимости и ничтожности тайны, наполняющей наши жизни. Свет рождавшегося дня предвещал ровную, как ладонь, пустыню, в которой ни один предмет не подскажет нам, двигаемся мы куда‑то или топчемся на месте и вообще в какую сторону надо идти.

Мы стояли словно парализованные этим скорбным открытием, этой пустотой, которая вокруг нас образовалась и которую ощущали практически все наши ровесники, напоминавшие глупую беснующуюся собачью стаю, — и одновременно светом затопляющего нас дня, иллюзией, будто он даст нам силы преодолеть то, что нас ожидает.

Мы стояли, слегка покачиваясь, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что теперь делать, как вдруг дом четы Дорсе разлетелся на тысячу кусков. Огненное облако заволокло все кругом, и нас подбросило в воздух взрывной волной.

Придя в себя и встав на ноги, я увидел, что моя жена лежит мертвая.

* * *

Однажды утром Сандра влетела в магазин издательства, точно за ней гнался черт. Коринна, стоявшая на стремянке, замерла.

Нам только что вымыли витрину, и яркий дневной свет радостно врывался с улицы.

В следующую минуту Сандра рухнула всем телом на стол, где были разложены книжные новинки, главным образом по женскому вопросу, и залилась слезами.

Ночью у нее погибли отец с матерью, они сгорели заживо в своем загородном домике, едва успев отметить первую годовщину свободной пенсионной жизни.

Я рассказал о случившемся матери. На этот раз она лежала в клинике со множественными ушибами: за неделю до того она врезалась в дерево, в три часа ночи, недалеко от своего дома. С директором клиники я был знаком. Мать помолчала с минуту, потом пожала плечами и заключила, что уйти на пенсию — это уже одной ногой ступить в могилу.

В свои пятьдесят восемь лет она начала замечать, что время проходит, и вокруг ее рта временами появлялись горькие складки. Тогда я решил, что немного поработать ей не повредит.

*

В книжный магазин заходили в основном женщины, и в отсутствие Сандры и Коринны с ними беседовала моя мать, а я ограничивался тем, что сидел на кассе. Еще я приглядывал за собакой Сандры и Коринны по имени Беатрис. Эта Беатрис не выносила природу, поэтому, отправившись в дремучую провинциальную глушь хоронить родителей Сандры и решать семейные проблемы, хозяйки оставили ее на мое попечение. Беатрис торчала целый день в их квартире над магазином или сидела в самом магазине, и в мои обязанности входило ее выгуливать. По вечерам мы отправлялись бродить по улицам. Я останавливался выпить что‑нибудь, потом мы шли обратно. Я отводил Беатрис домой. Мне кажется, она ко мне привязалась.