Владимир Смирнов - Над океаном

• Название: Над океаном
• Автор: Владимир Смирнов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1988
• ISBN: 5—203—00079—4

В сборник вошла заглавная повесть и три рассказа; все они посвящены авиаторам. В центре повести судьбы членов экипажа морских летчиков, их характеры, раскрывающиеся в экстремальных условиях, когда в результате провокационного облета американскими истребителями наш самолет получил повреждение и экипаж вынужден был несколько часов бороться за живучесть воздушного корабля.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Привычно поджата маска; техник отвалил стремянку; взмах рук: «Колодки убраны!»

 

...Опустился над головой Царева, обтянутой потертым, старым шлемофоном, выпуклый колпак фонаря; неслышно чмокнули замки; техник отвалил стремянку; взмах рук: «Колодки убраны!»

Ил-28 выкатился с линейки, развернулся, прошел предварительный старт и уже катится по МРД, окаймленной синими огнями; помаргивают трехцветные вспышки АНО; ослепительно голубой луч фары пробивает качающиеся волны тумана; в наушниках перекликаются голоса:

— «Вымпел-шесть», «Вымпел-семнадцать», на взлетную.

— Понял Шестой.

— Семнадцатый понял.

— Я «Вышка-один». Контроль принял.

— Я «Фрегат», цель подтверждаю, удаление триста, высота восемьсот; курс сто двадцать пять. Сопровождаю цель.

— «Барьер», я «Гранат-четыре». ПДГ заняла места. На борту порядок. К запуску готов.

— «Гранату Четвертому» запуск.

«Гранат-четыре» — это повидавший виды сверхнадежный Ил-14, добродушный верный толстяк-поршневик. Завыл пускач; левый мотор фыркнул, винт медленно, трудно провернулся; лопасти уже сливаются в дрожащий круг; из патрубков с булькающим треском вылетели клубы дыма — и мотор мощно, радостно-освобожденно взревел; вот заработал и правый мотор; мигнула вспышка проблеск-маяка.

В темном грузовом отсеке на откидных металлических стульчиках сидят в спокойном ожидании крепкие, рослые парни в глухих комбинезонах, прочно застегнутых сапогах и оранжевых спасательных жилетах; они обвешаны сумками, ранцами, инструментом; эти восемь тщательнейше отобранных, многосторонне обученных и оттренированных парней знают и умеют все, среди них даже есть врач-универсал; они готовы и сумеют выпрыгнуть с парашютом и точно приземлиться ночью и днем, в дождь и пургу, найти погибающих людей в лесу и пустыне и помочь им, когда бы и где бы ни пришлось это сделать. Такая работа у них. Хорошая работа. Добрая. Мужская.

Дверь в пилотскую кабину распахнута: тут все свои; в кабине Ил-14 непривычно просторно и высоко, можно стоять в полный рост; и, конечно, здесь нормальная рабочая атмосфера.

— «Гранату-четыре» — на РД-3.

— Понял, на третью рулежку. Выруливаю.

Скрипнули тормоза; Ил-14 неуклюже развернулся и покатил, светя фарами, к указанной рулежке. Ил-28, мигая АНО, уже стоит рядом с квадратным, будто покачивающимся в редеющих волокнах тумана, клетчатым, черно-белым домиком-коробкой СКП.

 

...МиГ-23, помаргивая АНО, уже стоит рядом с квадратным, будто покачивающимся в редеющих волокнах тумана, клетчатым, черно-белым домиком-коробкой СКП, на крыше которого в затемненной стекляшке-мансарде сидит за пультом управления, расцвеченным разноцветными шкалами табло, помощник руководителя полетов. Прямо на крышке его пульта — стакан давно остывшего чая, пара ломтей серого хлеба на тарелке; рядом — переломленная в стволе ракетница и три стоящих рядком ракетных патрона.

— Я «Вымпел-шесть». Исполнительный?

— Исполнительный триста десять.

— Понял. Разрешите взлет?

ПомРП жмет кнопки. Резко трещит контрольный звонок — в тумане ярчайше вспыхивают мощные прожектоpa, пробивая световой туннель, в котором плывут, искрясь и переливаясь, дымные клубы тумана; по низу тумана торопливо пробежали, вспыхнув двойной цепочкой, рубиновые огни ВПП, и там, в конце полосы, куда почти не добивает свет, повис узор зеленых разрешающих огней. Отражение световых бликов плавает по лицу летчика-истребителя, мигает в глазах, дробится в капельках воды, змеисто стекающих по стеклу фонаря.

 

...Царев, косясь, поглядывает, как по выпуклому стеклу фонаря стекают, змеясь, капли воды.

— «Барьер»! Я Девять ноль девятый. Разрешите взлет?

Тагиев рванул стоячий воротник рабочего кителя — с треском отлетели крючки. Под кожей на виске генерала отчетливо пульсирует синяя жилка. Замерли в готовности операторы наведения, радисты, планшетисты, нависли над экранами локаторщики, напряглись офицеры боевого управления...

Отсюда старта не видно, не видно и полосы — все скрыто туманом.

 

...Все скрыто туманом, но там, в той стороне, где замерли готовые к прыжку истребители, сияет зарево огней. Еще можно отменить взлет. Еще можно отменить.

— Я «Вымпел-шесть». Повторяю...

— Слышу, Шестой, слышу.

 

...Тагиев пригнул к себе «шею» микрофона:

— «Барьер-старт»! «Добро» Девятому, — и обмяк весь, осел, словно мгновенно выдохся.

И динамик отчетливо сказал:

— Девять ноль девятый! Я «Барьер-старт». Полоса свободна, сухая. Ветер ноль. Взлетайте, Девятый!

— Понял. Взлетаю, — так же отчетливо и спокойно сказал голос Царева.

И рука привычно и плавно двинула вперед сектора газа; и прижавшийся к земле самолет чуть уловимо задрожал.

 

...Или нет, это задрожал сам воздух вокруг «мига», завибрировала земля; под влажно сверкающим высоким килем истребителя возникло розово-голубое свечение; беззвучно дребезжала ложечка в трясущемся стакане на пульте СКП, тряслись, дергаясь в рамах, оконные стекла, на барабанные перепонки навалилась физически ощутимая тяжесть, — а из широкого, диаметром чуть не в рост человека, сопла турбины вырвался дрожащий сиренево-голубой факел, расколов утро низким могучим громом, от которого и вправду затрясся бетон.

Гром нарастал; самолет словно распластался, набирая, накапливая мощь для броска; факел вытягивается, вырастает грозным сиянием; трепеща, вытягивается бледно-пронзительное свечение раскаленных газов, — и начинающийся день лопнул тугим грохотом, слитным, могучим. «Миг», присев, качнулся — и рванулся вперед, пригнувшись в броске, ало сверкнул рубиновой звездой на широком угольнике киля и, окатив аэродром режущим воем и свистом, вспорол утро блистающей бело-голубой размазанной полосой факела — и ушел в серое небо.

 

...И вослед тающему раскатывающемуся грохоту взлетевшего Ил-28 Царева тоненько пели, дребезжа, стекла, и откуда-то издалека уже, из вечно манящей и так никому и не отдавшейся бесконечности, донеслось:

— Я Девять ноль девятый. Взлет произвел. Иду в наборе. — И не было в этом голосе ни сомнения, ни слабости, ни утомления.

Генерал осторожно взял из рук Тагиева микрофон, подумал и негромко сказал:

— Удачи тебе, Девятый.

И через недолгую, тихо потрескивающую паузу динамик ответил:

— Понял. Спасибо...

X ТОЛЬКО ВЕРНУТЬСЯ!

В воздухе и на земле. 1 сентября

Тускло светящаяся стрелка высотомера медленно ползла по кругу, показывая неуклонное снижение. Кучеров, не отрывая глаз от застывшего силуэтика авиагоризонта, вполуха слушал монотонное, размеренное, как заклинания, бормотание штурмана, считывающего высоту:

— Шестьсот... Пятьсот пятьдесят... Пятьсот...

— Не так быстро, командир, — тихо подсказал Агеев. — Запас еще есть.

— Четыреста семьдесят... Четыреста пятьдесят...

Итак, не было ничего. Ни места. Ни курса. Ни связи. И они шли на посадку. Вниз. Туда, где, как они надеялись, их ждет плоская, местами заболоченная равнина. Шли к надежде, которая все-таки должна быть.

И верили, верили истово, свято, фанатично, что их все-таки видят, что на экранах локаторов они движутся маленькой мерцающей точкой, серебряным всплеском жизни в пустоте и беспредельности — и это вселяло уверенность и силы.

И они не верили, но знали, просто знали, — их не бросят. Их будут искать так, как они искали бы сами. Они знали весь механизм поиска и спасения и поэтому были уверены, что давно передано оповещение по флоту, что на всю мощь работает машина поиска, море и небо прочесывает частая гребенка и их засекли — должны были засечь! — и навстречу уже вышли спасательные средства.

Двигатель глухо свистел на уменьшенных оборотах. Ту-16, осторожно покачиваясь, медленно, почти неощутимо, снижался, как подкрадывался, в тумане в бездну, а дно ее (а разве у бездны есть дно?) — опасное, смертоносное и спасительное дно было уже где-то рядом, Кучеров чувствовал его выработавшимся чутьем летчика; дно поднималось, подпирало снизу, с каждой секундой напряжение нарастало, и Кучерову, Савченко и Машкову было легче остальных, они были очень заняты, у них была невероятной сложности работа, но вот остальные — остальные трое сидели, сжавшись и сцепив зубы в ожидании худшего; но и Кучеров был на пределе, он смертельно устал от этого невыносимого напряжения...

Савченко положил руки на кран закрылков.

— Рано, — негромко бросил Кучеров.

— Четыреста пятьдесят... Четыреста двадцать...

...И еще оттого, что сейчас он старался не думать ни о Татьяне, ни о том, что сделано, а что — нет, и не думать о тех троих, которые отказались выполнить его категорический приказ покинуть самолет, и ждали сейчас в своих отсеках за его спиной, и верили только в него, Александра Кучерова, в его мастерство и хладнокровие...

— Скоро перейдешь на выравнивание, — сказал негромко штурман. — Успеваем, Саня?