Вильгельм Дихтер - Олух Царя Небесного

• Название: Олух Царя Небесного
• Автор: Вильгельм Дихтер
• Издательство: Текст
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0752-4

«Олух Царя Небесного» — автобиографический роман Вильгельма Дихтера (р. 1935), польского еврея, с 1968 года живущего в США. Глазами ребенка, потерявшего в Холокосте почти всех родных, мы видим ужасы немецкой оккупации Польши и первые послевоенные годы этой страны, оказавшейся во власти коммунистического режима. Книга, изданная впервые в 1996 году, была номинирована на высшую литературную премию Польши — «Нику» и переведена на многие европейские языки.

---

— Прекрати, — сказала мать.

— Ты смотри, какие вши, — отозвалась Неля.

— Вши! — крикнула мать. — Нахватал в поезде.

Неля принесла бидон с керосином и таз, который поставила передо мной в ванну. Мать наклонила мне голову — я ткнулся лбом в жестяное дно. Забулькал холодный вонючий керосин. В волосах снова забегали мамины пальцы.

Бросив мою одежду в печь, Неля позвонила Винклеру. Сказала ему, что у меня вши и что теперь мне нечего надеть. Может ли он прислать «виллис»? Вскоре явился шофер. Неля с Михалом поехали за покупками. Мать разложила на полу мое пальто. В пестром Нелином халате, в чалме из полотенца на голове, я смотрел, как она трет пальто подмышками тряпочкой, смоченной бензином.

— Хуже всего швы, — сказала она. — Там они откладывают яйца.

* * *

На балу у Винклера не продохнуть было от табачного дыма. Среди откупоренных бутылок с водкой и открытых консервных банок с рыбой в томате лежала колбаса. Вокруг двух составленных вместе столов толпились офицеры в мундирах с расстегнутыми крючками.

У русских были широкие погоны с блестящими звездами, а на груди — золотые, рубиновые и зеленые ордена. У поляков на более узких погонах были звездочки и лычки, вышитые серебряной ниткой. На мундирах висели серебряные, коричневые и синие кресты. (Среди русских орденов и медалей иногда попадался темно-коричневый с широкой перекладиной польский Крест за отвагу.)

Вперемежку с офицерами стояли служащие Центрального управления нефтяной промышленности в пиджаках и свитерах. Кое-кто был в высоких кожаных сапогах, но большинство в резиновых или в ботинках. Все говорили очень громко, размахивая руками, в которых держали стаканы и сигареты. Дым выходил у них изо ртов и носов.

Русский майор с Крестом за отвагу, заляпанным томатным соусом, вспоминал первые дни после освобождения Жешува. Он как раз дежурил в штабе; генерал спал за стеной. Вошел солдат и доложил, что пришли партизаны с винтовками. Майор не захотел будить командира.

— Надел я шапку и вышел. Спрашиваю ихнего командира: кто такой? Говорит: подпольный президент города.

Запрокинув голову и, как рыба, шевеля губами, он выпустил несколько колец, которые поплыли вверх. Прежде чем они разбились о потолок, майор резко выдохнул остаток дыма.

— Я ему: а это кто стоит? Государственная полиция, отвечает. Я ему: какого государства? Польского, отвечает. Кто назначил? Армия Крайова, отвечает.

Он снял с верхней губы табачную крошку и стряхнул ее на пол.

— А винтовки откуда? Из них по германцам стреляли, когда с русскими отбивали Жешув, отвечает.

Он покачал головой, восхищаясь хитростью подпольного президента города.

— Смотри, какой острый на язык! Так я ему культурно: благодарим за помощь, но винтовочки уже ни к чему.

В углу комнаты на диване сидел генерал. Дым сквозь зубы сочился на колодку разноцветных орденских ленточек и орден Ленина у него на груди. Стряхивая пепел в хрустальную пепельницу, генерал слушал Винклера, который из глубины кресла рассказывал ему что-то по-русски.

За ним молча сидели на стульях инженеры. Михал обмахивался ладонью, отгоняя сизый дым. Под стулом у него стоял стакан, куда он сразу, как пришел, налил воду. Когда Винклер прервался, чтобы перевести дух, Михал посмотрел на мать.

В незнакомом мне платье она стояла среди женщин возле горячей кафельной печи. Не курила и не пила. Казалась меньше обычного. Выглядела как девочка с накрашенным лицом. Красивее ее была только Неля, которая маленькими глоточками отхлебывала водку и терлась спиной о гладкие фиолетовые изразцы.

— И какой же это бал? — смеялась она. — Музыки-то нет.

На высоких окнах висели занавески, длиннее, чем у Табачинских. Я отодвинул тюль и прижался к подоконнику. Улица была освещена падавшим из окон светом. Стоящие вдоль тротуара «виллисы» засыпало снегом.

* * *

Вскоре после бала Винклер отправил нас на «студебекере» в Кросно. Грузовик был похож на те, которые я видел на платформах военных эшелонов в Мальховице. Мотор ревел, и мы мчались так быстро, что стрелка доходила до конца шкалы. Окна покрывались инеем, хотя дворники работали беспрерывно. На шоссе никого не было. За запорошенными снегом холмами стреляли друг в друга пушки. Гром с правой стороны, свист снаряда и взрыв слева. Потом гром слева, свист и взрыв справа. Мы сидели бок о бок, пригнувшись, в кабине, клонясь в стороны на поворотах. Когда пронеслись по гудящим под колесами доскам моста и влетели в лес, водитель сбавил скорость.

— Немцы? — спросил Михал. — Так близко?

— Партизаны.

— Украинцы?

— Или наши.

* * *

Мы поселились на первом этаже дома, принадлежащего Центральному управлению нефтяной промышленности. Застекленная веранда выходила на главную улицу. Слева была рыночная площадь, а справа — конец города. Улица там превращалась в шоссе и бежала по холмам, заросшим заснеженным сейчас лесом.

На веранде стоял плетеный стул. Я сел на него в пальто и шлеме. Через большое стекло смотрел на прохожих.

В полдень мать чуть-чуть, чтоб не выстудить квартиру, приоткрыла дверь и протянула мне хлеб, намазанный смальцем со шкварками, и кусочек влажного козьего сыра.

Вечером она позвала меня в кухню. От миски со щами, в которой лежала кость — ее можно было обгрызть, — поднимался пар. Мать велела мне дуть, чтобы не обжечься. Сама она не ела. Ждала с обедом Михала.

Ночью она погасила свет и подошла к окну. Я лежал на диване, укрытый одеялом. Пуховая подушка пахла крахмалом. Я слышал, как над потолком ходит инженер, который жил на втором этаже.

Из окна видна была мачта с бело-красным флагом.

В коридоре сторож дернул за веревочку медного колокола. Раздались быстрые шаги. В класс вошел учитель в галифе и высоких сапогах.

— Сесть! — Он бросил на стол журнал.

Головой он почти доставал до когтей белого орла, висевшего на стене. Раскинувшая крылья и лапы птица напоминала букву «икс». Над ней, не касаясь перьев, парила корона. Вот так и у Спрысёвой висящие в воздухе тернии не ранили окровавленного лба Христа. Из повернутой в профиль головы орла торчал клюв, верхняя часть которого крючком нависала над нижней, как губа у Михала, когда он стискивал зубы.

Ветер взметнул флаг вверх.

— Сегодня триста шестьдесят третья годовщина перемирия с Москвой, — сказал учитель. — Войну начал Иван Грозный, великий князь московский. Преступник с колоссальными амбициями, запятнанный кровью невинных. Однако Елизавета Великая хорошо к нему относилась.

Флаг внезапно затрепетал.

— Против Ивана выступил Стефан Баторий. Поляки осадили Псков. Под крепостными стенами построили деревянный город с улицами и рыночной площадью. Там стояли двести тысяч рыцарей и челяди.

Флаг опал, пошел мелкий снежок.

— В Рим поспешили московские гонцы. Православие хочет объединиться с католицизмом! Папа поручил иезуиту Поссевино склонить Польшу к перемирию. Иван потерял Инфлянты[27] и Полоцк, но остался жив.

Сторож опять зазвонил. Учитель вышел из-под орла.

— Варшава не существует, — сказал он, беря журнал. — Львов отняли. В Люблине[28] новая Тарговица! Слава Богу, что немцы потерпели поражение в Арденнах.

Ученики стояли навытяжку за партами.

— Вольно! — сказал учитель и вышел из класса.

* * *

Я узнал, что последний урок — закон Божий. Заболеть? А что сделать в следующий раз? Я знаю «Отче наш» и «Богородицу». Вот ксендз Робак всю жизнь притворялся. Никто не знал, кто он на самом деле.

Ксендз начертил в воздухе крест. Из черной застегивающейся на пуговицы сутаны вытащил блокнот и карандаш. Ни на кого не глядя, стал читать фамилии.

— Ты был в воскресенье на мессе?

— Да, — стукнул крышкой парты мальчик.

— Ты была?

— Да, — не выходя из-за парты, присела как в реверансе девочка.

— Ты был?

— Я болел.

— Записка от родителей…

— Забыл дома.

— Не ври.

Ксендз сказал, что сейчас много безбожников. Их наслал дьявол. Кто их слушает, попадет в ад. Потом он начал спрашивать из катехизиса. Кто-то закричал, что в классе есть новенький.

— Фамилия? — спросил ксендз.

— Дихтер, — ответил я. Это звучало лучше, чем Рабинович.

— Имя?

— Вильгельм.

— Немец? — удивился он. Раздались смешки и перешептывания.

— Католик?

Ксендз поднял глаза от блокнота.

— Можешь остаться, а хочешь, иди домой, — сказал.

После урока мы спустились в раздевалку, которая была в подвале. Надевая на спину кожаный ранец, я старался не скрипеть. Мальчишки принюхивались. От моего пальто воняло керосином.

— Маленький, а уже воняет, — сказал один.

— Они все воняют.